Деревня… Такая большая деревня.

Истанбул - город безумный.  Безумный настолько, что даже Москва с её лубочным и упоительным psycho остаётся далеко позади.

Истанбул - город-компот, где на самом верху томятся сочные буржуазные вишенки в проамериканском (Голливуд тут тоже в чести) сиропе, чуть ниже, суровые и гордые, бултыхаются республиканские сухофруты эпохи Ататюрка, ещё ниже густым мощным пластом застыло османское - высокомерное, незыблемое, таинственное - рахат-лукум и хельва из кривых сабель, янычаров, гаремов и имперской гордыни...

А поскреби половником по дну, и вот они - разбухшие изюмины истинной туретчины... Нравится мне именно то, что на донышке, то что прилипло, пригорело... без чего не могут существовать, рассекая компотную сладость, верхние слои... Очень нравится. Потому как этот вкус можно почувствовать не всем, а лишь тем кому повезло (повезло ли?) туда попасть.

Я люблю, люблю искренне, неспешную томливость окраинных улиц, где чёрные старухи сидят на корточках у дверей и курят, курят, курят дешёвые сигареты, где гомон ребятни затихает, когда молла затягивает нудное "Аллаааааааааааах Экбееееееееееееееееееер", и где девушки хороши испуганной восточной прелестью, а женщины истерзанны бытом и оживают лишь во время шумных соседских скандалов.

Там, на окраинах воздух - рыба и кофе, и свежее бельё, и мокрая шерсть курбанов - жертвенных барашков... Там по утрам старики торопятся на намаз, глухо переговариваясь и кашляя в кулак, там мечети трутся каменными боками о золочёные трюфеля церквей, там плещет вечностью великолепный Босфор ... ну и "русалка на ветвях сидит". Русалка не русалка, а джинны имеются, но об этом позже, а пока напишу-ка я про другое,

Продолжив свои панегирики бедным районам и кварталам. Квартал... Как мнооооооого в этом звуке... Mahalle... Махалле... Где "х" произносится на выдохе, так чтобы получилось эдакое тягучее "маааааалееее"... Квартал... Истанбульский квартал - не топографическое и даже не социальное понятие. Это не история, не веха, не событие, не пласт. Это, именно, такое мааааааалеееее... Принадлежность к кварталу определяет всю человеческую жизнь, потому как, родившись в прибосфорской мааалее, ты уже не станешь таким, каким мог бы, явившись на свет в мааалее на лесистом холме, а тем паче в маале у воскресного "пазара".

   - Ты сам/сама то откуда будешь? - обязательно спросит таксист, включая счётчик.

   - С ..... маааллее, знаешь такую? - отвечать следует гордо, произнося название своей вотчины громко, чуть покачивая подбородком.

   - Ааа... - таксист ухмыльнётся в усы, - так у меня муж подруги двоюродной сестры Ахмет/Мехмет/Мустафа/Салих в вашей маалеее невесту брал для своего шурина. Фатму/Айше/Шехрие/Малику... у них ещё дом с кривым окном на бакалею, и прадед помер от чахотки.

   И вот уже нашлась тема для беседы, и долгий путь от аэропорта до дома кажется не таким долгим... А потом и сам таксист расскажет, что родом с такой-то мааале, и как тут не вспомнить хитрого Ахмета/Мехмета/Мустафу, что когда-то...

   Каждая маалее бережёт свою историю, пестует прошлое и хранит секреты. Нет! Внутри квартала тайн не существует - ведь то, что не растащут местные сплетницы, обязательно разболтают при условии "тсс, только никому" сами участники событий, и разнесётся по дворам и дворикам новость, с каждым новым шажком приобретая всё новые оттенки. Но дойдя до границы мааале - стоп! Чужим этого знать не положено, потому что наша мааале - самая лучшая мааале на весь славный Истанбул!

   Время от времени маалее принимает "новеньких". Либо местный паренёк приведёт жену со стороны, либо поселятся деревенские родственники, деревенских родственников, дальних родственников, либо забредёт чужак. Маалее замирает, любопытно таращит глаза-оконца, и "шуррр-шуррр" понеслись домыслы от соседки к соседке. "Цыц! - прикрикнет суровый муж на распустившуюся жену, а потом ночью спросит словно невзначай, - Так что там эти? Ну, что приехали из Мерсина/Анадолу/Измира..." И радостная супружница начнёт верещать, выливая на благоверного несусветности и "охи ахи".

   Через полгода ажиотаж обыкновенно стихает, и "новенький" либо проходит испытание кварталом, становясь своим, либо собирает скарб и убирается прочь, чтобы отыскать себе "свою" маалее.  

А теперь типа байка к случаю. (добрели наконец- то). Байка не про меня, хотя про это тоже можно. Байка эта про " пришлую девицу" Надидэ, что была с аппетитом потреблена нашим кварталом. (Девица употреблена – не байка).

 Надидэ девицей назвать - сильно извернуться. Лет ей на первый взгляд шестьдесят, она врёт, что сорок, хотя год назад (я точно помню) она врала, что недавно минуло сорок пять. При этом где-то у Надидэ наличествует тридцатилетняя дочь, что немедля отметает всякие "сорокалетние" штучки-дрючки. Не суть.

Надидэ прибыла в нашу маалее года два назад, когда я находилась там по разным своим делам. Кажется, это был январь, и погоды стояли премерзейшие. Надо сказать, что истанбульские зимы - тошниловка редкая. Очень влажно, ветрено и температура порой опускается до минус трёх без всякого снега. В тридцатиградусный наш морозец, сами знаете, жить можно... При тамошних минус трёх я вечно падаю с гриппом, насморком, ОРЗ и т.п. Вот я и сидела у буржуйки, грела пятки в шерстяных носках о железный бок, кашляла. Моя турецкая свекровушка в одной футболочке и юбке шныряла туда-сюда, хлопая входной дверью. После очередного такого шныряния она вернулась, волоча за руку замотанное в тоненькую кофтейку существо. Существо женского полу тоже кашляло откровенным воспалением лёгких, если не чем похуже,  и очччень температурно шаталось. Я хмыкнула. Вообще, жалостливость - качество туркам свойственное, а свекровь моя обладает особым даром подбирания "сирых и убогих". Я к этим филантропским выхлопам привыкла, посему просто освободила существу место у печи и перебралась в кресло. Существо подрожало молча минут пять, затем цапнуло грязной рукой мою сигарету, посмолило, скидывая пепел в буржуйку и ожило.

Еще через минуту из под шерстяного платка вылезла стриженая рыжая башка и сморщенное печёным яблочком лицо. Лицо улыбалось. Передних зубов у лица не было.

   - Надидэ завуть...Завуть я Надидэ. Я булгарский перебесчик... (это я пытаюсь передать жутчайший акцентище)

   - Добро пожаловать, Надидэ, - свекровь сунула гостье в руки чашку с горячим отваром липы и замерла истуканом.

   Не. Я свекровь понимаю. Она НАШЛА новость! То есть этим наш квартал мог жить целую неделю, а то и две. А у нас не так часто что-нибудь происходит, поэтому любое, а тем паче ТАКОЕ интересное... Ууух! Свекровь ждала, я листала журнал, Надидэ хлебала отвар.

   - Сахару мало, - покачала башкой Надидэ и полезла в сахарницу.

   Я посчитала - девять кусочков сахара на чашку... Мда... За девять кусочков она была обязана стать не просто новостью, а событием.

   - Я тут работа мама Феридун. Смотреть старый бапка. - Она ослепительнейше щерилась, даже я не сдержала улыбки. - Феридун искать дом для бапка, я жду, да.

   - Ой! - Свекровушка всплеснула руками. Отобрала у болезной чашку и метнулась наливать новую порцию. - Так ты за тёткой Султан приглядывать будешь. Ой. Как славно то! А то бедная-несчастная помирает.

   Тут же на меня и на Надидэ свалилось невероятное количество фактов. Оказывается старуха Султан уже пять лет парализована (вах вах вах), старшая невестка за ней не следит толком (вах вах вах), кормит плохо, почти не моет и СОВСЕМ не даёт смотреть телевизор (вах вах вах), и вот... младший сын бедняжки Султан - кондитер Феридун решил матушку у брата забрать, поселить её в отдельном домушке (на нашей же мааалее) и нанять сиделку... Ну, не сиделку, а какую-нить некапризную бабёшку, чтоб старуху подмывала и не забывала носить хлеб да суп по утрам...