он льнет к тебе, а ты обходишь, убегаешь от него. А на другого и смотреть
бы не надо, не то что быть рядом с ним, а ты и смотришь и липнешь к нему.
И удивительно и обидно было вспоминать: когда Ганна была в поле, хоть и
старался не глядеть в ту сторону, глаза сами собой следили за ней. Видел,
как жнет, - споро, ловко, как, распрямившись, усталая, подняв руки,
перевязывает платок, как идет - не спеша, но горделиво - к жбану, пьет.
Не мог глядеть равнодушно - будто обнимал ее всю: ловкие голые руки,
гибкий, как у змеи, стан, все ее стройное, желанное тело. Хоть не близко
была - чувствовал, как особенно, горячо начинает биться кровь, как сохнет
во рту.
Надо ж было дойти до такого - из-за этой задиристой гордячки не сидится
в хате, по ночам не спится. Выходишь вечером с одной мыслью - как что-то
особенное - увидеть, услышать ее, и жалеешь, злишься, что она редко
появляется в толпе девчат и парней. Без нее словно и вечер не вечер, и
ночь не ночь. Когда ляжешь один в душной хате, сердце прямо горит, как
подумаешь, что она в это время где-то с Дятликом греется...
И надо же было, чтоб так все повернулось. Если и дальше так пойдет, то
на Евхима, чего доброго, пальцем показывать станут, смеяться... И она,
может, первая, вместе с этим недотепой Дятликом... Нет, пусть только
попробуют - она или кто другой, - увидят! . Он и так слишком долго
цацкался с ней, хватит деликатничать - надо, наконец, взяться решительно,
чтоб поняла, с кем шутит. Взяться так, чтобы дух у нее занялся. Крепко,
по-мужски!
"Притихнет сразу. Мягче станет... Быть не может, чтобы не помягчела..."
- подумал Евхим, вдруг заметив, что подъехал к своему гумну.
Степан открыл ворота, и тяжелый воз начал осторожно вжиматься в пасть
гумна. Евхим шел теперь рядом с конем, глядел, как воз протискивается в
ворота; на миг надвинулась темнота: воз закрыл свет, бивший со двора.
Когда воз остановился посреди гумна, темнота спала - свет снова бил в
ворота.
После горячего песка и дорожной пыли приятно было ощущать гладкий и
твердый холодок тока, свежую, пропахшую землей и зерном прохладу гумна,
которая быстро сушила пот на теле и одежде.
Евхим размотал веревки на возу, бросил их на ток, снял рубель и стал
вилами подавать снопы Степану на скирду, что высоко поднималась в
засторонке. Снопы лежали ровными рядами уже до половины стрехи, а еще не
все было свезено. Евхим с радостью подумал, что поле возле цагельни и в
этот год не подвело, уродило всем Куреням на зависть.
"Половину в продажу пустить можно... В этот год, видно, в цене рожь
будет - даже в Олешниках не очень уродило...
Если ловко продать, то разжиться можно неплохо! Коня в Юровичах купить
на зависть всем можно, телку и еще на лес отложить... Ведь что ни говори,
а строиться придется...
Если жениться, то и строиться, не иначе... На свою волю, на свое
хозяйство, что б там ни было!.."
А жениться - пора! Хватит, поволочился, погулял - не до седых же волос
жеребцом бегать... Может, тогда и зараза эта - Ганна - из головы выйдет...
Выйдет, конечно, - в пустом поле всякое лихо растет!..
Когда ехали со Степаном назад, под частый стук грядок Евхим представил,
как приедет с женой, молодой, богатой, которую он привезет откуда-то, -
может, из самых Юровичей, потому что в Куренях под пару ему девушки,
конечно, нет, - как поведет ее на крыльцо, под завистливые взгляды
куреневских невест... "И чтоб она была при этом, видела мою радость, мою
победу!" - снова вспомнил Евхим Ганну.
Но радости он и тут не почувствовал, - что-то не было желания вводить в
хату эту неизвестную ему жену. Не радость, а печаль какая-то ложилась на
душу, сожаление, словно с этой свадьбой не приобретал, а терял что-то. Как
ни хотел, не мог представить свою будущую жену, слышал, видел одну Ганну...
Течение мыслей сразу оборвалось, когда конь вынес подводу к повороту
дороги, за которым можно было увидеть Чернушкову полосу. Евхим
нетерпеливо, с волнением глялул - как там Ганна, все еще с Дятликом?
Дятлика уже не было на Чернушковой полосе, а Чернушки жали. Евхим
увидел, что Ганна вяжет сноп, - и успокоился.
3
Укладывая снопы на воз, Евхим заметил: Ганна отошла от своих и межой
направилась к лесу.
"Одна!.. Куда она? - мелькнула мысль. - По малину, что ли?.."
Евхим с минуту следил за ней, как бы ждал разгадки.
Его охватило волнение.
- Ты что? Ослеп? Не видишь? - крикнул Евхиму старый Корч, держа на
вилах сноп.
Евхим спохватился, но мысль о том, куда пошла Ганна, уже не оставляла
его. Стараясь подхватывать снопы вовремя, Евхим, когда старик
отворачивался, чтобы взять сноп, проследил, куда пошла Ганна, - думал, как
бы скорее уложить воз и отвязаться от отца, вырваться туда, вслед за нею.
- Ну, хватит! - наконец сказал старый Глушак, и Евхим, подцепив рубель,
который ему подал Степан, радостно соскочил на стерню, торопливо стал
увязывать воз.
- Еще разок! Еще!.. Г-гах! - командовал Евхим Степану, натягивая
веревку так, что горели руки. Дернув веревку в последний раз, Евхим, чтобы
не развязалась, несколько раз ловко обмотал конец ее на вытертом до блеска
рубеле, хлопнул, брата по плечу. - До самого Мозыря везти можно!..
Он тут же напустил на себя вид покорности и послушания, настороженно
взглянул на отца.
- Орешник высмотрел хороший... Аккурат на обручи... - Евхим слышал, как
мать утром просила старика набить новые обручи на бочку.
- Орешник! Нашел время... - пробурчал старик.
- Время не время, да, ненароком, срубят!.. Хорошие очень!..
Старик промолчал, и Евхим понял: хитрость удалась! Можно пойти!
- Бери вожжи, - сказал он Степану все с тем же видом покорного
послушания, будто передавал отцов приказ. - Не отвыкай от науки мужицкой,
- на всякий случай напомнил он брату постоянный совет отца.
Старик не отозвался на хитрость сына.
- Чтоб не шлялся там очень! Вернешься, огляди тут всё, - может, колосья
где остались, подбери!
- Ладно...
Евхим подождал, пока отец приказал ехать, - упершись сзади, нажал на
снопы, а когда воз, крякнув, качнулся и тронулся, еще несколько шагов
прошел вслед, помогая плечом.
Отстав, Евхим бросил на отца вороватый взгляд и, еле сдерживая
нетерпение, быстро пошел к лесу. Шел он не прямо туда, где скрылась Ганна,
а ближе к своей полосе, остерегаясь слишком любопытных глаз: думал
подобраться к Ганне незаметно, лесом.
Чем ближе подходил к лесу, тем сильнее становились горячее волнение,
беспокойство и нетерпение, подгонявшие его - скорее, скорее! У него едва
хватило выдержки, чтоб не побежать. Скорее, пока не ушла далеко, не
скрылась в зарослях: зайдет, заберется в гущу - век не найдешь!.. Как
только добрался до леса, порывисто нырнул в желанную тень: наконец-то
можно побежать, не бояться недобрых глаз.
Хотел сразу броситься в заросли - и вдруг отшатнулся, будто наткнулся
на дерево: навстречу - так не вовремя - выскочила Хадоська.
- Евхимко! - бросилась Хадоська к нему. Это было так неожиданно и
некстати, что Евхим растерялся.
- А-а!.. Ты... ты чего тут?
- Так, зашла вот! Захотелось, сама не знаю почему! Вот и зашла! Как
сердце чуяло!.. - Она говорила радостно, но Евхиму слышалась в ее голосе
какая-то затаенная печаль. И правда, она сразу пожаловалась: - Я уже
скучать начала!
Гублл Хадоськи виновато скривились. С этой печальной, странно застывшей
улыбкой она ступила к Евхиму, хотела, видно, прильнуть к нему, но Евхим
