сказала мачеха.

Василь перехватил заговорщический Ганнин взгляд - вот видишь, какие у

нас разговоры бывают, - попробовал разогнать недоброе молчание:

- Всюду, говорят, хорошо, где нас нет... Ничего! Перебьемся как-нибудь.

А там - зимой - в лес, на заготовки. Глядишь, и заведется копейка. А если

надо будет еще, то и на сплав весной можно...

- Сплавщикам, говорят, платят хорошо.

- Говорят... - обычно добродушный Чернушка сегодня был явно не в духе,

и, чтобы не ввязываться в ненужные споры, ему никто не стал перечить.

Помолчали немного для приличия и стали расходиться

Только Чернушка еще сидел некоторое время понурившись, думал о чем-то

своем - о ржи, может, или о почти забытой Черниговщине, или о жене,

которая не понимает, что его тут держит. А может, об обиженной богом земле

этой, которая спасла в голодный год, навсегда завладела его душой.

Земля, земля - бескрайние разливы гнилой топи в низинах, зыбучие

песчаные волны на взгорьях. Яркая, щедрая и золотая с виду, обманчивая,

неласковая к детям своим красавица, - сколько августов видишь ты эти

редкие бедные суслоны на своих полосах, слушаешь страшные мысли

куреневских жней и жнецов!

Сколько августов еще будешь слушать?..

2

Шагая рядом с возом, который глубоко вминал старую пашню и жнивье,

кряхтел, качался из стороны в сторону, Евхим все время следил за ним: то

поддерживал рукой, то подпирал плечом. Только выбравшись на дорогу, на

наезженные колеи, отступил от воза, пошел спокойнее.

Когда телега подъехала к Чернушковой полосе, Евхим искоса взглянул

туда, где сидели, разговаривали о чем-то Чернушки и Дятлы, подумал: "Ишь,

слетаются!.. Будто свояки! .."

Телега жевала колесами песок и пыль дороги, шастала хорошо смазанной

осью, конь скрипел гужами, а Евхим будто не видел ничего, не слышал,

встревоженно думал - уже который раз - о своей досаде-болезни.

Кто бы мог подумать, что так обернется. Считал сначала - глупость,

мелочь, поиграю, мол, с ней, сгоню охоту и брошу. И сначала ведь все шло

так, как хотел: будто склоняться к нему стала. Когда вернулся из тюрьмы

Дятлик, думал: пускай посмотрит, недотепа, позавидует ему, Евхиму, что

отбил любимую: Евхим был уверен, что Ганна - не глупая ведь, видит, кто он

и кто Дятлик, - отдаст предпочтение ему, Евхиму, самому видному, самому

умному в Куренях парню Он тогда порой даже думал с опаской: не прилипла бы

слишком, не связала по рукам...

И вот - на тебе. Евхим до сих пор никак не успокоится:

чуть увидела Дятлика - опять качнулась к этому неуклюжему голяку! От

него, от Евхима! Это показалось таким нелепым, таким бессмысленным, что

вначале Евхим не поверил, что все это - крепко, надолго: мало ли какая

глупость может влезть вдруг в девичью голову, пройдет день-другой -

одумается. Но Гаина не передумала. Тогда Евхим не выдержал, явно

поступаясь мужским достоинством, сам пошел к ней, попробовал перехватить,

вернуть. И так подступал, и этак, чего только не наговорил, провожая

домой, удерживая силой возле крыльца, - хоть бы чуточку изменилась. Возле

крыльца, как дойдут, у нее только и заботы - поскорее нырнуть в сени,

зевает, спать торопится... Ни разу обнять не позволила!..

Самое обидное - видит все, понимает, да еще подсмеивается, играет с

Евхимом как кошка с мышью! Вроде и не гонит совсем, вроде надежду подает:

ходи, дурень Евхим, волочись за ней, завидуй, как она к Дятлику клонится.

Нет, Евхим еще не утратил гордости - ходил-ходил за ней, злился и

наконец решил: все, конец этой глупой истории, этому издевательству, раз и

навсегда. Как решил, так и сделал - вырвал из сердца, из памяти, будто и

не знал никогда такой...

К счастью, подвернулась лесникова дочка. Веселая, говорливая,

привлекательная девушка как с неба свалилась вместе с отцом, лесником

новым. Правда, свалилась немного далековато - верст пять с гаком в один

конец, но что Евхиму пять верст! Была бы охота мерить их, - а охота эта

тогда переполняла его: как ошалелый летел лесом, болотной тропкой к

Верочке

Верочка была совсем другая. Правда, не бросалась радостно навстречу,

казалась равнодушной, но Евхим видел: нравится ей За лесниковой усадьбой

чудесно пахнул смолой в знойные дни бор; в бору, без отца и матери,

которые внимательно приглядывались к Евхиму, Верочка как-то особенно

розовела и почему-то вздыхала, вздыхала. Когда Евхим прижал ее к сосне,

обнял, она не оттолкнула - синие глаза Верочки потемнели, как вода перед

бурей, губы стали горячими...

Казалось, все переменилось. Нет больше хворобы этой - Ганны, есть

Верочка, одна - добрая, ласковая, довольная им.

И вдруг оказалось, что все это обман - ничто не изменилось.

Хвороба как была, так и осталась. И все это открылось внезапно,

мгновенно, в погожее, ясное утро.

Сколько раз вспоминалось Евхиму это утро, эта встреча...

Выпустив из-под фуражки с блестящим козырьком залихватский чуб, шел

Евхим по улице. Шел к Верочке. Не глядел ни на кого, руки держал в

карманах синих форсистых галифе, папироска горделиво торчала в

искривленных губах, нес на козырьке, на глянце щеголеватых, гармошкой,

хромовых сапог, единственных в Куренях, слепящий блеск солнца - будто сам

сверкал. Шел - первый жених на деревне. Сияла залитая праздничным солнцем

улица, сияла и душа, полная чувством молодости, красоты своей, силы.

Приятно было сознавать, что близка встреча на крыльце лесниковой хаты,

горячий бор, Верочка, которая розовеет и вздыхает...

И вдруг все исчезло. Мигом. Как и не было ничего: и беззаботно-сладкого

ожидания встречи, и лесниковой дочки, и горделивой силы. И хоть было бы

отчего: увидел только - на дороге стоит Ганна, тоже по-праздничному

веселая, в праздничной ситцевой кофте с цветочками. Стоит, щуря глаза от

солнца, лузгает семечки. Кого-то, видно, ждет.

- Добрый день! - поздоровалась с улыбочкой игривой и лукавой, всегда

удивительно задевавшей его.

Евхим, будто незнакомой, безразлично ответил, намереваясь пройти мимо.

- Куда это такой... начищенный?

Евхим хотел срезать ее:

- Да, видно, не к тебе!

- Угу! Я так и думала! - Она задорно засмеялась. - Гляди ты, все равно

как сговорились! И я не тебя жду!..

К лесниковой? - притворно ласково поинтересовалась она.

- Может, и к ней. А тебя что, зависть берет?

- Ну да... Такой кавалер... Только - глаза у нее, говорят, в разные

стороны смотрят. Правда?

Евхим бросил на нее быстрый презрительный взгляд и увидел - она

довольно смеялась: доняла, разозлила! Не успел Евхим сказать что-нибудь

такое, чтобы она прикусила язык, навсегда -закаялась смеяться над ним, как

Ганна, оглянувшись, весело ойкнула, ловко и легко убежала прочь.

На улице появился Дятлик.

Евхим плюнул и, будто ничего не случилось, пошел своей дорогой. Шел,

казалось, как и прежде, весело и беззаботно, все так же посасывал

тоненькую папиросу, думал, что эта ее болтовня - пустяк и сама она для

него ничто теперь. И все же, подходя к кладбищу, не выдержал, оглянулся:

она стояла с Дятликом и смеялась. Над чем, над кем?

Зайдя за кладбище, откуда уже не было видно деревни, Евхим остановился,

сел на траву. Идти к Верочке вдруг расхотелось...

"Вертихвостка языкастая! - не впервые думал Евхим, шагая рядом с возом,

который тяжело колыхался и скрипел. - Ходит в тряпье, а держится, как

паненка!"

Евхим подумал о том, как глупо, бессмысленно устроена жизнь: иной

человек всей душой к тебе тянется, любить бы его да любить, а - не любишь,