- Ну, докладывай, хвались - если есть чем!
Апейка сказал, где был в последние дни, где провес собрания, сколько
человек вступило в колхозы. Башлыков достал блокнот, переспрашивал,
записывал. Стал рассказывать, где сам был.
- Вчера заезжал к тебе на родину. Перед собранием зашел к старикам
твоим. "Дай думаю, посмотрю, как живут родители нашего председателя". Так
что - познакомился...
Понравились и мать и отец. Карась хвалил отца: "Мастер первой марки - и
в поле и на реке. И - честнейшей души.
Первый старик в колхозе", - сказал. Так что хорошее было знакомство!
Хорошие старики!
- Не обижаюсь! - будто пошутил Апейка. Он усмехнулся скупо, хотя доброе
слово про стариков пришлось по душе ему и хотя видел - Башлыков доволен
искренне: чувствовал Апейка за этим, что чего-то Башлыков не договорил,
скажет еще что-то - не такое приятное. С чуткой настороженностью ждал. Он
не ошибся: через минуту улыбка с лица Башлыкова сошла, губы строго
поджались. Взглянул прямо в глаза, открыто, невесело:
- А брат! Ну и брат! - Сочувственно покачал головою. - Это - родня!..
Апейка промолчал. Молчание было долгое, тяжелое. Потом Башлыков спросил:
- Как ты просмотрел это?
- Почему просмотрел?..
Башлыков пояснил мысль:
- Харчев говорил: он помогал тебе при белополяках?
Продукты, патроны носил? Помогал нам... Бедняком был...
- Был...
- Переродился? .. За годы советской власти? ..
- За годы советской власти...
Апейка не скрывал, что разговор этот для него неприятен.
Он не любил говорить о брате, не только потому, что это была не такая
уж веселая тема для разговора, а больше потому, что ему при этом
приходилось как бы оправдываться, выгораживать себя, делать то, чего
Апейка не любил. К счастью, доказывать это почти никогда не приходилось.
Все в районе знали и его родню и его брата. Башлыкову, вскоре после того,
как он приехал сюда, Апейка 4при случае уже рассказывал о брате, не
подчеркивая их вражду и не оправдываясь, - просто для того, чтобы
Башлыкову все было известно. Уже тогда Апейка понял, что Башлыков - из
анкеты или из чьих-то слов - знает все хорошо; и теперешнее напоминание о
брате, и то, что он говорил с Харчевым, и мысль о том, что он, возможно,
не случайно заехал туда, а чтобы узнать самому, проверить, - насторожили
его.
"Перед самой чисткой как раз", - связал он все услышан-"
ное воедино.
- Было все: и патроны носил и в бедняках был, - жестко, с досадой
сказал Апейка.
Башлыков, кажется, понял эту досаду, посочувствовал:
- М-да, я не хотел бы иметь такого брата.
- А я его сам выбирал?! - Апейка говорил грубо: хотел оборвать разговор.
- М-да, братьев не выбирают. Это верно. И ты, конечно, если подумать, с
одной стороны, не виноват, как, может, не виновата и твоя старуха мать. И
все-таки, черт его знает, жизнь есть жизнь: есть и другая сторона в твоей
истории с братом - компрометирует это тебя... Не в моих глазах - я говорю
не о себе, а в глазах народа! Не расскажешь обо всем каждому, народ есть
народ, и не всякий поймет по-человечески. Иной подумает так: пятно есть
пятно, сам ты приобрел или тебе наклеили его другие. Разница, разумеется,
большая, но поди растолкуй каждому... Я понимаю твое положение...
- Зачем ты мне это говоришь? - сказал Апейка с возмущением.
- Просто так. - Башлыков не смутился, только немного удивился. - Так, к
слову пришлось.
- Так вот, если к слову: я не считаю себя виновным за него. Нисколько.
- Я тебе говорил не про вину твою. Я говорил о другом.
Ты не понял ничего. Жаль. - Башлыков и тут чувствовал себя выше,
мудрее, и Апейку снова охватило возмущение. Но Башлыков заговорил о
другом: - Отстаем мы с коллективизацией!
- Почему отстаем? - Апейке из-за не утихшей еще неприязни к нему
хотелось возражать. - На втором месте в округе.
Башлыков заявил спокойно:
- Второе - не первое!
Он пошелестел бумагами, выбрал одну:
- Вот здесь жалоба от верующих, что закрываем олешниковскую церковь. В
Минск жаловались... Какое твое мнение?
- Мое мнение такое, что надо добиваться, чтоб церковь сама закрылась.
- Как это?
- Надо верующих сделать неверующими. Безбожниками...
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Когда Апейка входил в кабинет, у дверей почти каждый раз встречала его
очередь мужчин и женщин, ожидавшая приема. Просьбы свои доверяли бумаге
здесь редко, не всегда удовлетворяла и беседа с секретарем райисполкома
или с заведующим райзо, многие считали неизменной обязанностью - вручить
бумагу самому председателю, поговорить с "самим". Случалось, что Апейка
долго не появлялся, был в разъездах по району, - и люди ждали по нескольку
суток, ночуя где-либо у знакомых; являлись каждое утро, как на службу,
пока не добивались к "самому".
Такие встречи с людьми были для Апейки не простой и не легкой частью
его работы. Люди несли к нему свои надежды и свое отчаяние: что у кого
было. Теперь к обычным просьбам - помочь мукой и семенами, к жалобам на
непосильный налог, на налоговые несправедливости прибавлялись часто
жалобы, связанные с колхозной новью: тому землю нарезали неверно - все
лучшее забрали под колхоз; тому пригрозили, что если не вступит, чтоб на
Соловки готовился. Редко кто - не спрашивал: это разве справедливо, это
разве по советским законам?
Почти в каждой жалобе-просьбе за личными невзгодами и обидами ощущались
общие, общественные проблемы; почти каждый раз, отвечая, помогая, советуя,
Апейка так или иначе должен был объяснять государственную политику в
колхозных делах, как бы брал на себя роль агитатора. Да это и была
настоящая работа агитатора.
Сегодня его также ожидали: меж взрослыми, среди которых он заметил
человека с длинными, спадающими на ворот желтоватыми космами - поп, что
ли? - целая притихшая стайка деревенских детей. Апейка поздоровался,
сказал, что скоро начнет принимать, в кабинете снял поддевку. Он, как и по
пути сюда, был возбужден, от встречи с Башлыковым остался неприятный
осадок, тяжело угнетала давняя, снова усилившаяся неприязнь к Савчику.
Снова вспомнил башлыковское: "Не хотел бы иметь такого брата!" - ответил в
мыслях, жестко, раздраженно: "А я хотел! Я сам посоветовал ему быть таким!
Я сам нарочно нацепил себе на шею это бревно!" Досада перешла на одного
Башлыкова: "Как бы выше считает себя только потому, что нет у него такого
компрометирующего брата, что биография идеальная! .. Как орденом
гордится!.."
Он быстро просмотрел бумаги, что скопились за эти дни, вышел в приемную:
- Ну, начнем...
Все встали, некоторые подступили ближе, ожидая Апейка окинул всех
взглядом, заметил: желтоватый, с длинными космами, стоял немного
обособленно; молодые карие глаза смотрели с интересом, пытливо, как бы
заранее пытаясь предугадать, что ожидает его. Апейка на мгновение задержал
на нем взгляд: крестьянская свитка, заячья шапка; крепкий, загорелый, кожа
на лице так и лоснится, - видно, кормят неплохо. Сразу же перевел взгляд
на стайку детворы несмелые, оробело притихшие, большей частью
по-деревенски стеснительные, они жались один к другому, почти все в
домотканых свитках - не сводили с него чистых, доверчивых и остро
внимательных глаз. Он бросил им весело, подбадривающе:
- Вы все вместе?
- Вместе, - ответил за всех один, с жесткой щетинкой неровно, должно
быть материнскими ножницами, остриженных волос, с решительным мужским