– Ну-ну! – скупо произнес Михаил Петрович, пожал мне руку и направился к выходу.

Обход в реанимации прошел ровно. Наших больных пять человек. Не очень тяжелые, стабильные. Перевязал, поднялся на отделение. В 11–00, после завтрака, отправился по палатам.

Начал с первого поста, с первой палаты. Палата платная. В ней телевизор, холодильник, душ, туалет. Судя по истории болезни, в ней живет больной по ДМС после удаления желчного пузыря. Постучал в дверь. Получив разрешение, вошел внутрь.

В палате стоял стойкий запах свежесъеденных арбузов, терпкого мужского лосьона после бритья и не очень свежих зеленых носков, надетых шиворот-навыворот. Хозяин странных носков удобно расположился на функциональной кровати. Расстегнул редкий в этих краях зеленый китайский халат из настоящего шелка. Приготовился к осмотру. К гладко выбритой толстой щеке прилипла арбузная косточка. Упитанное лицо выражало и тревогу и радость одновременно.

– Добрый день, Вениамин Карлович! Как ваши дела? – заглянул я в историю болезни. – Что вас беспокоит?

– Здравствуйте, Дмитрий Андреевич! – покосился на мой бейдж ценитель зеленых вещей. – Спасибо, иду на поправку!

– Живот мягкий, повязка сухая, анализы в норме! Скоро домой! – улыбаясь, сообщил Вениамину Карловичу то, что он от меня и ожидал услышать.

– Спасибо! А скажите, мне арбузы можно уже есть?

– Да вы, я вижу, уже их кушаете вовсю, – покосился я на прилипшую к щеке косточку.

– Ну что вы, Дмитрий Андреевич, я без разрешения врачей ничего не предпринимаю! Все рекомендации выполняю! – сделал он честные глаза.

– Вот и славно! Считайте, что я вам разрешил! Только косточку смахните со щеки, а то как бы в рот не попала. Косточки кушать нельзя!

– Ой, извините! – Толстяк зарделся, как девушка, уличенная в просмотре неприличных картинок, и смахнул с лица следы нарушения диеты.

Во второй и третей палате находятся на излечении уже по два человека. Все по ДМС после плановых несложных операций. Жалоб особых нет. В перевязках не нуждаются. Главное, что их интересует, – когда можно есть и скоро ли выпишут домой.

Платные палаты на этом закончились. Следующая, четвертая, уже общая, рассчитана на пять человек, мужская. Из всех удобств только вечно журчащий растрескавшийся унитаз да капающий кран с горячей-холодной водой. Открыв скрипучую рассохшуюся дверь и войдя внутрь, немедленно почувствовал ту пропасть, что разделяла платные палаты и палаты для остальных граждан, не имеющих возможности побаловать себя платной медициной.

По глазам хлестко резанул спертый, удивительно вонючий и неистребимый воздух. Он состоял из запаха давно не мытых, подверженных гниению тел, кала, мочи, крови и давно истлевших матрацев, пропитанных человеческими экскрементами. В палате обитало восемь человек. За троими лежачими ухаживали их родственники. Они обретались рядом на дополнительных кушетках.

– Добрый день! – энергично поприветствовал всех, войдя в палату. – Жалобы есть?

– Есть! Есть! Разумеется, есть! – неожиданно донеслось со всех сторон.

– Доктор, уделите нам, пожалуйста время, если можно, – приподнялась с кушетки еще не старая, но уже полностью седая маленькая женщина в потертом синем трико и с печальным лицом.

– Всех выслушаю! Все, что от меня зависит, постараюсь сделать! – заверил я окружающих и подошел к грустной даме.

– Вы понимаете, Дмитрий Андреевич, мой сын Саша Павлов лежит у вас на отделении вторую неделю. Все это время он температурит, его два раза оперировали. А мы даже не знаем, какой у него диагноз и чем лечат. Может, вы нам объясните, что у нас?

– Странно, человек находится в больнице. Его два раза оперируют, а вы не знаете, с чем?

– В том то и дело, что нет.

– А как вы давали согласие на операцию? У нас без него никого не имеют права взять на операционный стол. Если больной без сознания и у него в данный момент нет поблизости родственников, то создается комиссия из трех врачей. Это, как правило, два оперирующих хирурга и анестезиолог, они коллегиально принимают решение. У вас так решали оперировать? Вас не поставили в известность?

– Нет, ну что вы! Конечно же, мы дали согласие сами. У Сашеньки болел живот, его вначале лечили капельницами и уколами. А ему делалось все хуже. Вот неделю назад предложили одну операцию. Мы согласились. А три дня назад сделали вторую. Но тогда меня не было, без моего согласия оперировали.

– Вас как звать?

– Вера Игоревна Павлова, – представилась рано поседевшая женщина.

– Очень приятно, Вера Игоревна, а вашему Сашеньке, простите, сколько годиков?

– Сашеньке 36 лет. Он на свой день рождения перебрал, после него и в больницу попал.

– Ну, как дела, Саша? – обратился я к огромному небритому детине, заполнившему собой все пространство ближайшей кровати. Наклейка на ране пропитана зеленоватым гноем, из живота торчит множество разнокалиберных трубок, по которым истекает гной и желчь.

– Нормально! – пробасил Сашенька. – Слабость. И жрать охота!

– Тебе нельзя, маленький! Нельзя! – соскочила со своего места Вера Игоревна.

– Я сейчас не готов ответить, что с вашим сыном. Почитаю историю болезни, вернусь и все расскажу.

– Спасибо, доктор! – На глазах матери навернулись капельки слез.

– Ну-ну, не стоит! Утаивать ничего не стану! У нас сейчас пациенту все можно сообщать о его здоровье.

– А я тоже не знаю, что со мной! – донеслось сзади.

– И я не в курсе, чего там со мной делают! И я! И я!

Вот те на! Вся палата не знает, от чего лечится, хотя всех оперировали, судя по повязкам. Абсурд какой-то! Ладно, один дурак попался и не понял, что ему лечащий врач объяснил. Такие случаи в моей практике бывали. Такое допускаю. Но чтоб вся палата не была в курсе, чем их тут пользуют? Ну, бред!

– Хорошо, хорошо! – заверил я пациентов четвертой палаты. – Ознакомлюсь с вашими историями болезни и с каждым персонально побеседую. Хотя это и не входит в обязанность дежурного врача. Для этого у вас лечащий врач имеется!

– Да, лечащий! – недовольно буркнул желчный мужчина в домашней пижаме, лежащий возле входа. – Я тут уже пять дней лежу и не знаю до сих пор, кто мой лечащий врач!

– Как так не знаете? Кто-то же к вам в палату утром приходит, спрашивает о жалобах, интересуется самочувствием, живот мнет, повязки меняет. Кто?

– Да кто его разберет! – вспыхнул обладатель домашней пижамы. – Утром толпа каких-то в белых халатах бегом пробежится, пальцем в живот ткнут, спросят: «Как дела?» – и убегать. И то по большей части студенты.

– А перевязки кто делает?

– Кто-кто… Медсестра Элеонора Семеновна! Золотая женщина!

– Правду Григорьич говорит! – подхватил разговор маленький вертлявый человек средних лет с полностью заклеенным окровавленной салфеткой животом, с толстой силиконовой трубкой слева, заканчивающейся в бутылке из-под растворов.

– Я-то вот всего четвертый день тут. Знаю, что у меня ранение печени. В курсе, кто оперировал – Леонид Михайлович, дай Бог ему здоровья. Он мне и рассказал, что со мной. И все! Больше никого после не видел. Подходят только какие-то. Смотрят, мнут, слушают, уходят.

– Заведующий еще приходит! – добавил Григорьич. – Хороший мужик, но занятой!

– Ладно, попробую вам помочь! – недоуменно пожал я плечами. – Разберусь с вашими историями и вернусь.

– Будьте любезны! Мы вас очень просим! – за всех попросил вертлявый.

Я вернулся на пост. Что-то здесь явно не так. Больные и не знают своего лечащего врача! Даже как-то подозрительно!

Как явствовало из истории болезни, Сашенька длительное время злоупотреблял алкоголем. Проще говоря, пил он по-черному! В результате чего созрела профессиональная болезнь алкоголиков – острый алкогольный панкреатит. Консервативная терапия не оказала должного эффекта, пришлось оперировать.

После операции развился алкогольный делирий, или, как говорят в народе, «белочку словил». Мамы, похоже, под боком в тот момент не оказалось. Сашенька начал буянить, у него разошлись швы на ране. Кишки вылезли наружу. Пришлось повторно брать в операционную и вправлять кишки, снова ушивать брюшную стенку.