самолет. Ясно: подбили его фашисты.

— Эх ты, родимый! — с болью выкрикнул кто-то.

Падает самолет. И вдруг видят солдаты — отделился от самолета человек.

Следом за ним второй. И тут же открылось два парашюта. Понимают бойцы, что

это летчик и воздушный стрелок. Довольны солдаты:

— Не растерялись, огонь-ребята.

Наблюдают бойцы за летчиком. Видят: относит ветер летчиков, несет прямо сюда,

к Гамбургер-аллее. Чем ниже летчики, тем яснее становится бойцам, что не сядут

на нашей они территории. К грозному зданию несет их ветер, туда, к фашистам,

во двор, за стены.

Вот оказались летчики прямо над головами наших. Вот понесло их туда, во

двор. Понимают пехотинцы — там, за стеной, смерть ожидает летчиков.

Смотрели солдаты, и вдруг чей-то алмазный голос:

— Братцы, вперед, в атаку!

Рванулись бойцы в атаку. Перемахнули забор и глыбы. Минута — и на

неприступном дворе солдаты. Вторая — и замолчали фашистские пулеметы. Вот и то место,

где опустились советские летчики.

Бросились летчики к своим спасителям. Обнимают солдат, целуют:

— Спасибо, пехота. Помогли. Выручили.

Смотрят солдаты на летчиков, улыбаются:

— Это вам, небеса, спасибо. Вы нас в атаку подняли.

Поражались потом бойцы, откуда сила взялась такая. Как, каким чудом, за

счет чего стену они осилили.

Каким чудом? За счет чего?

Солдатским братством называется это чудо.

Вскоре над упрямым зданием появились вызванные полковником Утихеевым

советские штурмовики. Смотрят с воздуха авиаторы: взяли уже пехотинцы здание.

Махнули крылом, развернулись, ушли помогать другим.

Дружно сражались войска в Берлине. Помогала пехота летчикам. Помогали

пехоте летчики. Артиллеристы, танкисты, саперы, связисты общим шагом шагали

в битве. Стояли бойцы, как братья. Локоть к локтю. Плечом к плечу.

БРОНЗОЙ ПОДНЯЛСЯ В НЕБО

Солдат не мечтал, не гадал, не думал. А вышла слава ему в века. На пьедестале

к небу солдат поднялся.

Было это в последние дни войны. Уже не километры, а метры оставались до

центра Берлина. Солдаты 8-й гвардейской армии готовились к последним боям.

В числе их и солдат Николай Масалов. Был он знаменщиком 220-го гвардейского

стрелкового полка. Приготовил к атаке знамя.

Ждут солдаты сигнала к бою. Перед ними один из каналов, отходящих от Шпрее.

Рядом площадь. За площадью мост. Называется он Горбатым. Мост заминирован,

под огнем у противника. Атаку на мост, на тот берег скоро начнут солдаты.

Притихли солдаты. Так всегда перед штурмом. Где-то гремят орудия, где-то

идет стрельба. Но это не здесь. Это в других местах. Здесь тишина. Временная. Но

тишина. И вдруг тишину — солдаты вздрогнули: было так неожиданно — плачем

прорезал детский голос.

Было неясно, откуда он шел. С набережной? Со стороны площади? От моста?

Из развалин неподалеку стоящего дома?

— Мутти! Мутти! Мамочка! — повторял голос.

— Девочка, — кто-то сказал из солдат.

Ищут солдаты глазами девочку. Где же она?

— Мутти! Мутти! — несется голос.

Определили теперь солдаты. Детский плач шел от моста. Не видно ребенка.

Камнями от наших, видать, прикрыт.

Вышел вперед сержант Масалов, подошел к командиру:

— Разрешите спасти ребенка.

Подождал командир минуту. О чем-то подумал:

— Разрешаю, сержант Масалов.

Пополз Масалов через площадь к мосту. И сразу же затрещали фашистские

пулеметы, забили мины по площади. Прижался солдат к асфальту, ползет от воронки

к воронке, от камня к камню.

— Мутти! Мутти! — не утихает голос.

Вот полпути прополз Масалов. Вот две трети. Осталась треть. Поднялся он в

полный рост, метнулся к мосту, укрылся от пуль под гранитной стенкой.

Потеряли солдаты его из вида. И голос ребенка утих. И солдата не видно.

Прошла минута, вторая... пять. Волноваться солдаты стали. Неужели смельчак

погиб? Неужели погибла девочка?

Ждут солдаты. С тревогой в сторону моста смотрят.

И вот увидели они Масалова. Шел от моста солдат. Нес на руках немецкую

девочку.

— Жив! — закричали солдаты. — Жив!

Раздалась команда:

— Прикрыть Масалова огнем.

Открыли огонь солдаты. Гремят автоматы, строчат пулеметы. Ударили пушки —

словно салют солдату.

Пришел Масалов к своим. Принес немецкую девочку.

Оказалось, убили фашисты у девочки мать. Перебегала вместе с девочкой

площадь, наверное, женщина. Вот и попала под взрыв, под пули.

Держит девочку Масалов. Прижалась она к солдату. Года ей три. Не больше.

Прижалась, всхлипывает.

Обступили бойцы Масалова. На девочку смотрят. Пытаются чем-то от слез

отвлечь. На пальцах козу показывают:

— Идет, идет рогатая...

Посмотрела девочка на солдат. Казалось, хотела было сильней заплакать. Да

вдруг взяла и улыбнулась солдатам девочка.

Отгремела война. В Берлине в одном из красивых старинных парков советским

солдатам, всем тем, кто спасал и наш и немецкий народ от фашистов, был

установлен памятник.

Холм. На холме пьедестал гранитный. На граните фигура солдата. Стоит он со

спасенной девочкой на руках.

Не думал солдат, не ведал. А вышло — бронзой поднялся в небо.

«ТОПОР СВОЕГО ДОРУБИТСЯ»

Их дивизия пробивалась к рейхстагу. Рейхстаг — главное правительственное

здание фашистской Германии. Впервые слова про топор Кузьма Рудокоп услышал во

время штурма Зееловских высот. Притормозилось чуть-чуть наше тогда наступление.

Фашисты на высотах зарылись в землю, мы штурмовали, наступали с равнины,

с открытого места.

— Скорей бы уж прорваться, — бросил кто-то из наших солдат.

Вот тут-то Степан Рудокоп услышал:

— Дай срок. Топор своего дорубится.

Повернулся Рудокоп на голос. Видит — солдат, артиллерист. Другие, что рядом

с ним — молодые. А этот старый. Точнее, пожилой уже был солдат. В морщинках

лицо. С усами.

Запомнил Рудокоп слова про топор. Запали надежно в память. И правда, вскоре

прорвали наши фашистскую оборону на Зееловских высотах, прорубили дорогу себе

к Берлину.

Потом уже под самым Берлином, когда штурмовали Шпрее, когда лезли на

бетонные стены берега и, казалось, вот-вот не осилят берег, солдат снова те же слова

услышал:

— Топор своего дорубится.

Признал Рудокоп усача-артиллериста. Как знакомому, даже махнул рукой.

И вот в третий раз снова услышал те же слова солдат.

Для обороны Берлина во время уличных боев в разных местах Берлина

фашистами были построены специальные укрепленные помещения — железобетонные

бункеры. Это были своеобразные городские крепости. Высота их доходила до сорока

метров. Толщина стен превышала два метра. В самых больших бункерах могло

разместиться до тысячи фашистских солдат и тридцати орудий. Всего по Берлину

таких бункеров было четыреста. Наиболее крупные из них находились в центре города,

прикрывали имперскую канцелярию и знаменитый берлинский рейхстаг.

В штурме одного из таких бункеров, который как раз прикрывал выход к

рейхстагу, и принимал участие Рудокоп.

Укрылись фашисты в бункере, как за семью замками.

Открыла огонь по бункеру полковая артиллерия. Не страшна она бункеру.

Снаряды как горох от стены отскакивают.

Подошла тяжелая артиллерия. Дали орудия первые выстрелы. Бункер стоит, не

дрогнул.

— Да, ничего орешек. Дудки его раскусишь, — кто-то сказал из солдат.

Сразу ответ последовал:

— Дай срок, топор своего дорубится.

Повернулся Рудокоп на голос. Снова, значит, усач повстречался. Хотел, как

знакомому, снова махнуть рукой. Смотрит, а это совсем не тот, другой говорил солдат.

И годами моложе. И брит под корень.