– Ладно, спрошу иначе, – не успокоился Николай. – По какой причине Сыркин не заметил машину? Было темно, шел дождь, но свет фар хорошо виден.

– Некоторые люди надевают наушники, на голову накидывают капюшон и топают, не думая о безопасности. Сколько раз я таких объезжал, – негодовал Роман.

– Непонятно, однако, – тянул Николай. – Чего Обжорин не сигналил?

Бунин закатил глаза.

– Е‑мое! Да не заметил он мужика! Не заметил!

– «Скорую» кто вызвал? – не утихал Николай.

Мы с Романом переглянулись, Бунин забегал пальцами по клавиатуре, а Николай продолжал:

– Сыркин покойник. Обжорин застрелился. Кто врачам звякнул?

– Никита Владимирович? – предположила я.

Николай потянулся.

– Заботливый, однако, сначала переехал, потом решил врача пригласить и лишь после этого: ба-бах? Не похоже на стрессовое состояние. Аффект иначе выражается: увидел труп на дороге, хвать пистолет! И почему Обжорин решил, что Сыркину уже не поможешь?

Я откашлялась.

– Коля, Никита Владимирович полагал, что человек, которого он сбил, жив, поэтому перед тем, как самому уйти из жизни, вызвал врачей.

– Чего он тогда до парка не докатил? – спросил парень. – Там десять секунд ехать. И нелогично получается. Сначала вы говорили: «Обжорин пустил себе пулю в лоб, когда понял, что убил человека». Типа психанул – и бумс. А сейчас, по-вашему, получается, шофер увидел, что пешеход шевелится, и обратился к докторам. Чего ему в этом случае психовать? За фигом прямо на месте наезда стреляться? Можно в парк отправиться, сделать, как решил.

– Ты у нас психиатр доморощенный или специалист по поведенческому анализу? – налетел на стажера Роман. – Неизвестно, кто врачей вызвал. Человек не представился. Аноним.

– Если не ошибаюсь, диспетчеры всегда видят номер того, кто звонит, – пробормотала я, – даже если он скрыт, специальная аппаратура определяет телефон, а сейчас еще и выясняется местоположение.

– Только в случае, когда звонят с трубки последнего поколения, – уточнил Николай, – местонахождение древнего мобильника останется тайной. Думаю, на месте происшествия был еще кто-то. Свидетель. Это он в службу спасения обратился, а там все записывают. Не смотрите на меня волками, давайте проверим, сравним голос Обжорина со звуковым файлом. Если не самоубийца врачей вызвал, значит, там был еще кто-то. И почему он удрал?

– Хорошо, узнай всю информацию и вышли мне фото предсмертной записки, – попросила я и пошла в переговорную.

– Что? – спросила Лаура, едва я появилась на пороге. – Плохо, да? Вижу по вашему лицу… муж… да?

– Мне очень жаль, – сказала я, – тело человека с документами на имя Обжорина Никиты Владимировича находится в морге.

Кривоносова закрыла лицо руками, я нажала на кнопку и велела секретарше:

– Срочно Вадима сюда! Со всем набором.

Лаура вытерла ладонями щеки.

– Что с ним произошло?

– Точных данных пока нет, – обтекаемо ответила я, – похоже, ваш муж совершил самоубийство.

– Он оставил записку? – прошептала Лаура.

Я не успела ответить, в комнату вошел врач с чемоданчиком, Кривоносова уставилась на него.

– Это Вадим Борисович, – представила я, – наш доктор, он вам сейчас давление померяет.

– Я старшая медсестра, – заявила Лаура, – отлично понимаю, что на аппарате двести двадцать на сто тридцать выскочит.

– И все же давайте посмотрим, – попросил Вадим, – я вам таблетку дам, могу укол сделать, у нас есть где полежать.

– Мне лучше домой, – всхлипнула Кривоносова, – только заплачу сначала. Сколько с меня?

– Вы ничего не должны, – ответила я, – мы по делу совсем не работали. Пусть Вадим Борисович все-таки измерит давление, а я пока позвоню вашим родственникам. Не надо сейчас одной оставаться.

– Никого из близких, кроме подруги Лены, у меня нет, – уточнила Лаура, – я в порядке. Знала, что скоро этот день наступит, готовилась… Просто когда услышала…

– Дайте, пожалуйста, телефон Елены, – попросила я.

Лаура продиктовала цифры, я, оставив ее с врачом, вышла в коридор.

Живет себе человек, расстраивается по разным поводам, из-за отсутствия денег, хочет большую квартиру, новую машину, повышения по службе… А потом заболевает, и становится понятно: господи, мне ничего, кроме здоровья, не надо. Все вокруг жалуются на тяжелую жизнь, но что-то никто в лучший мир не торопится.

– Алло, – пропел звонкий голос.

Я почему-то вздрогнула.

– Добрый день, Елена, вас беспокоит Евлампия Романова из частного детективного агентства Макса Вульфа. Вы знакомы с Лаурой Кривоносовой?

– Да, мы близкие подруги, – встревожилась собеседница. – Что случилось?

– Ее муж, Никита Владимирович, вчера…

– Знаю, – перебила Лена, – она мне в шесть утра позвонила, я посоветовала ей идти в полицию. Кит не такой человек, чтобы нажраться и заснуть в канаве.

– К сожалению, Обжорин умер, – договорила я.

– Господи! Прямо на улице? – испугалась Яшина. – За что ему это! Никита болел, но не выглядел совсем уж плохим.

– Он покончил с собой, – объяснила я.

– Ох! Бедная Лаура, – запричитала Яшина, – она его так любит! А он ее! У них замечательная семья! Ну как же так? А?

Я подождала, пока Елена чуть-чуть успокоится, и продолжила:

– Обстоятельства кончины Никиты Владимировича не совсем обычны, есть нюанс, о котором мы пока не сообщили вдове. У меня к вам просьба. Не могли бы вы приехать к ней домой? Я привезу Лауру и в вашем присутствии расскажу ей, как погиб Обжорин.

– Что-то ужасное? Да? – перепугалась Яшина. – Пожалуйста, объясните мне прямо сейчас, я с ума сойду, пока не узнаю.

– Перед тем, как застрелиться, Никита Владимирович сбил пешехода, – пояснила я.

– Ой, мамочка! – ахнула Лена. – Я в законах не разбираюсь, а вы, наверное, хорошо их знаете. Лаура с Никитой в официальном браке состоят. Мою подругу могут заставить оплачивать лечение пострадавшего? Она совсем не богатая, работает медсестрой, Кит получал…

– Пешеход умер на месте, – перебила я Елену.

– О боже! О господи! Теперь его родня потребует с Кривоносовой компенсацию, – еще сильнее задергалась Яшина.

– Давайте пока не будем переживать из-за того, что не произошло, – попросила я. – Сейчас надо аккуратно сообщить Лауре обстоятельства смерти мужа. Лучше это сделать в домашней обстановке, в вашем присутствии. И не оставляйте Кривоносову сегодня одну ночевать.

– Нет, конечно, нет, – затараторила Лена. – Вы когда приедете?

– Это зависит от пробок, думаю, через час, – уточнила я.

– Ага, сейчас сношусь в супермаркет, – засуетилась Яшина, – куплю еды, прихвачу Лаурино любимое шоколадное мороженое, оно ее всегда успокаивает.

Около пяти вечера мы с Еленой сидели на маленькой кухне. Яшина включила чайник.

– Сделать вам бутерброд?

– Спасибо, совсем есть не хочется, – отказалась я.

– Завидую тем, кто в момент стресса к жратве не кидается, – вздохнула Елена, – а мы с Лаурой, если понервничаем, сразу на пирожные накидываемся. Хотя для детектива смерть человека обыденность, особых эмоций не вызывает, работа у вас такая, привыкли к гибели людей.

– Равнодушный сыщик должен уходить из профессии, – возразила я, – но и сильно переживать нельзя. Мне всегда очень жаль и жертву, и ее родственников, вот только я понимаю, что чересчур личное отношение мешает выяснить правду. Простите, кто-то меня разыскивает. Алло.

– Лампудель, – сказал Роман, – есть информация. «Скорую» вызывал не Обжорин, у звонившего на пульт был закрытый номер, но у диспетчера он определился. Принадлежит Андрею Николаевичу Кузнецову, проживающему по адресу: Баканинская улица, дом пять. Есть запись его голоса. Слушай.

– «Алло! Скорая? – раздался из трубки красиво окрашенный баритон. – Улица Ремонтная, семь, напротив клуба «Ликси» сбили человека. Он жив, поторопитесь».

– Это все, – продолжал Роман, – потом он швырнул трубку. Врачи ехали пятнадцать минут. Когда они прибыли, Сыркин был еще жив, но едва доктор к нему приблизился, как он умер. В документах врач со «Скорой» указал: «Смерть до прибытия», но я с доктором нежно погутарил, и он признался: «Сыркин скончался, когда я над ним наклонился. Реанимировать его не могли, травмы не совместимые с жизнью, и у нас нужной аппаратуры нет. На данный случай есть негласный приказ писать в бумаге: «Смерть до прибытия». Я не сволочь, всегда бьюсь за больного, но в случае с Сыркиным все было бесполезно». Андрей Николаевич Кузнецов по указанному адресу не проживает, потому что Баканинской улицы в Москве нет. Эй, чего молчишь?