– Некоторые странности наблюдаются, – согласился Вовка, выслушав мой рассказ.

– Не-ко-то-рые? – по складам произнесла я. – Ты меня плохо слушал? Повторяю. Обжорин, судя по рассказу Елены, был мастером на все руки. Но он отличался потрясающей безграмотностью, вот, полюбуйся, я сфотографировала открытку, которую он отправил жене. «ДАрАгая Лаура! Люблю тИбя как тАгда!» За это даже двойки много, в шести простых словах четыре ошибки. Но в его письме грамматических ляпов нет, и текст длинный, такой в стрессовом состоянии не составляют. Вот если бы Никита Владимирович нацарапал на каком-нибудь обрывке: «ПрАстите. НИ хотел его Збить, я рИшил умИреть», у меня бы сомнений в подлинности письма не возникло. Надо отдать записку графологу, позвони Сергею Петровичу, он нам никогда не отказывает.

– За деньги, которые мы ему платим, я бы не только почерковедческую экспертизу проводил, но еще и вприсядку плясал, – ухмыльнулся приятель.

– Ты сразу упадешь, – засмеялась я.

– Нет, – заспорил Костин, – в детстве я занимался танцами. В нашей школе работал кружок.

– И когда это было? – еще сильней развеселилась я. – Сто лет назад?

– Совсем недавно, – уперся Вовка, – если человек когда-то обучался танцам, он никогда уже их не забудет. Мышцы имеют память. Это как езда на велосипеде. Ты в детстве кататься любила?

– Мне мама не разрешала, – призналась я.

Костин встал.

– Лампа, ты тепличное растение, а я и на велике, и на мопеде, и на мотоцикле с коляской рулил. И пляшу до сих пор отлично. Смотри.

Я не успела ничего сказать, как Костин быстро присел, выбросил вперед ногу, хлопнул в ладоши, сложил руки на груди, потом приподнялся, потерял равновесие и рухнул на пол.

Я расхохоталась.

– Свалился! Эй, великий балерун, ты жив?

– Это не падение, – прохрипел Костин, пытаясь встать, – так и надо.

– Плюхнуться на спину? – уточнила я. – Оригинальная постановка русского народного танца.

– Ты ничего не понимаешь в хореографии, – возразил Вовка, кое-как умудрившись сесть, – это па называется «парашют».

– Да? – прищурилась я. – Напоминаю, у меня диплом консерватории. «Парашют» что-то совсем экзотическое, раз я о нем не слышала.

– Твой вуз народ называет «Балалайка», он танцам не обучает, – разозлился Костин, потирая локоть, – ты нащипывала арфу.

Я не стала перечить.

– Верно, но, сидя в оркестре и бегая пальцами по струнам, я иногда видела, как выступают балетные.

– Чем вы тут занимаетесь? – спросил Макс, входя в комнату.

– Костин решил исполнить «Камаринскую плясовую», которую прославил Михаил Иванович Глинка. Но у Вовки ноги переплелись, и номер не получился, – наябедничала я.

В комнату всунулся Роман.

– Вы тут все? Супер. По Сыркину Виталию Павловичу закавыка. И насчет кафе «Ликси» непонятка, заведения с таким названием не только на Ремонтной, но и во всей Москве нет.

– Может, вы плохо расслышали? – предположила я. – Аноним торопился, вероятно, он произнес «Лифси» или «Линси», «Випси».

Бунин опытный специалист, он может с помощью своих компьютеров раздобыть все что угодно. Одна беда, Рома обидчив, как двенадцатилетний подросток, в любой, самой безобидной фразе он способен обнаружить двойной, тройной смысл и сразу надуться.

Вот и сейчас Роман нахохлился:

– По мнению Лампы, я идиот! Ничего типа «Ликси», «Шмикси», «Випси» и другого в этом районе нет.

– Но «Скорая» приехала, – удивилась я.

– Да, потому что аноним указал точный адрес – Ремонтная, семь, – объяснил Костин.

– А в том доме бар «Крошка Му», – дополнил Бунин, – дешевое заведение, наподобие рюмочной. Сидячих мест нет. Столики на высоких ножках, в меню кофе, чай, бутерброды, шаурма, в качестве изыска винегрет с майонезом. Закрывается оно в семь, что странно.

– Клиентура, скорее всего, из служащих близлежащих автосервисов, – предположил Костин. – Аноним мог названия перепутать.

– Произнес «Ликси», глядя на «Крошку Му»? – ухмыльнулась я. – Это возможно? Роман прав, странно, что шалман прекращает работу в семь. У заведений с выпивкой вечером основной сенокос.

– Стоп, – скомандовал Макс, – а теперь с самого начала, я знаю лишь про то, что Лаура Кривоносова хотела найти своего пропавшего мужа.

Я быстро объяснила мужу суть дела.

– Неприятно, что Обжорин совершил суицид и прихватил с собой на тот свет Сыркина, – резюмировал Вульф. – Но вам тут больше заниматься нечем.

– Подожди, – остановила я Макса. – Вова, покажи предсмертное письмо Обжорина, в котором нет ни единой грамматической ошибки. А вот для сравнения фото записки, которая якобы была приложена к бандероли, полученной Лаурой.

Спустя пару минут Макс повернулся ко мне:

– Думаешь, письмо, найденное в машине, писал не Обжорин?

– Почерк похож, – влез со своим замечанием Роман, – но я не графолог.

– С этим не поспоришь, – не упустил возможности съязвить Володя. – Вопрос: может ли столь неграмотный человек в минуту сильного стресса, только что сбив насмерть человека и собираясь лишить себя жизни, составить пространное послание без единой помарки и ошибки, как с точки зрения грамматики, так и пунктуации? Я слышал, что в момент опасности у некоторых людей пробуждается невиданная физическая сила, читал о хрупкой пожилой женщине, которая одной рукой подняла бетонную плиту, чтобы вытащить из-под нее внука и спасти его после землетрясения.

– Если человек пишет МАсква, никакое душевное потрясение не научит его верно указать название столицы, – перебил его Роман. – Знаете, как дело было? Обжорин не собирался на тот свет. Лампа говорит, что он жену сильно любил.

– Да, – подтвердила я, – Елена рассказывала, как нежно Никита относился к Лауре, сам вел домашнее хозяйство, ради исполнения общей мечты – покупки большой квартиры – пошел учиться на курсы. Ему трудно давалась наука, но он старался. И умереть он решил не дома, а в парке, потому что не хотел травмировать Лауру видом своего мертвого тела.

– Теперь послушайте меня внимательно и молча! – потребовал Роман. – Никита был профессиональным спортсменом, а они не приучены сдаваться. Дело было так. Обжорин вечером куда-то поехал, с ним в машине кто-то еще находился…

– Куда-то… кто-то… – повторил Макс, – не очень конкретно.

– Этот пока неизвестный человек стал свидетелем наезда, – не обращая внимания на заявление начальника, продолжал Бунин, – позвонил в «Скорую», оставил письмо и убежал.

– Мда, – крякнул Вовка, – боевая версия. Давай вспомним, что и Елена, и Лаура утверждают, будто у Никиты Владимировича не было друзей. С кем он мог вместе ехать?

– Решил бомбилой подработать, – не сдался Бунин, – подобрал клиента, вероятно, криминального авторитета. На Ремонтной сбил Сыркина. Пассажир испугался, что полиция приедет, застрелил шофера и свалил.

Я уставилась на Романа, он всерьез это говорит? Костин тоже сверлил взглядом Бунина.

– Интересно! А перед тем как пристрелить Обжорина, преступник сначала допросил его, узнал про болезнь, о его отношениях с женой, написал пространное послание и лишь потом вытащил оружие. Много чего я повидал, но о таком не слышал.

Бунин нахмурился.

– В отчете эксперта указано: ранение Обжорина являлось смертельным, но умер он не сразу, минут десять-пятнадцать еще жил. Мужик выстрелил себе в грудь, а не в голову.

– Странно, – заметил Макс.

– Но он так поступил, – вещал Роман, – если сильно жену обожал, то мог подумать, каково бабе на развороченную башку глядеть. Ни один гример лицо в порядок не приведет, вот он и пальнул типа в сердце. Он еще некоторое время говорить мог.

– И писать без ошибок, – не выдержала я.

– Она всегда меня высмеивает, – вспылил компьютерщик. – Обжорин залез в интернет, почитал о своей болезни, выяснил правду и решил не дожидаться момента, когда превратится в кабачок. Не хотел вести растительное существование, я бы так же поступил.