вьюками.

На дороге попался завал, какие часто бывают после

бури. Кое-как с трудом обошли его чащей. Едва тронулись

в дальнейший путь, как из чащи раздались выстрелы.

Караван рванулся уходить, но тут же очутился перед вто-

рым завалом, устроенным как и первый грабителями. Пока

караван метался взад и вперед, все были перестреляны,

в том числе женщины и дети. Но ожидающегося золота

у каравана не оказалось. Настоящий золотой караван благо-

получно прошел другим путем, и разбойники ни с чем ушли

от своего кровавого дела.

От Беррикуля удалось устроиться с инженером, напра-

влявшимся в Томск. Здесь начинается колесная дорога,

и мы ехали в просторном тарантасе, запряженном тройкой

крепких лошадей. Ездят здесь быстро, и ямщик то и дело

пускает лошадей вскачь, особенно с некрутых склонов, после

которых с разгону лошади несутся еще почти до половины

следующего подъема. Затем ямщик соскакивает с тарантаса

и дает лошадям спокойным шагом подняться до верху, сам

идя за тарантасом. На верху ямщик опять садится на

облучок, вскрикивает, и тройка начинает нестись, оглушая

колокольчиком и подзванивающими ему бубенцами.

В Тисуле остановились переночевать. В селе гуляла

удачно поработавшая летучка. По широкой улице взад-

вперед скакали тройки с хмельными золотоискателями, напол-

няя вечернюю тишину громом колокольчиков и бубенцов,

нестройными песнями и разухабистой гармошкой.

Утром, в едва начавшей сереть темноте, отправились

дальше. Кругом все смутно и широко. Широка и длинна

улица сибирского села, широки и пустынны поля, далеко

раздалось во все стороны раздолье нолей и лесов. Мелькают

верстовые столбы, летят во все стороны комья грязи.

Проезжаем новую деревню. Кое-где в окнах светится

огонь. В одной избе в окно видно яркое полымя русской

печи, и в нос ударяет вкусный чадок — то хозяйка, вероятно,

готовит сибирские шаньги или блины. Слышится мычание

коров. Откуда-то доносится бодрый утренний говор. На

звон колокольчика открывается окно, и из него высовывается

любопытствующее лицо женщины. Но улице проходят де-

вушки, смотрят на едущих, смеются.

Деревня остается позади. Опять пустынные поля, пере-

лески, кустарники.

Часам к десяти прибыли на ст. Тяжин. Подошел скорый

«российский» поезд, и я вошел в вагон.

Еще быстрее понеслись назад леса и поля. Деревень

мало видно из окна вагона. Они растянулись главным обра-

зом по сибирскому тракту, по знаменитой «Владимирке»,

проходящей на некотором расстоянии от полотна железной

дороги. О близости сел и деревень говорят жареные гуси,

утки, куры, поросята, сливочное масло, яйца, бисквиты,

хлеб, выносимые крестьянками к поездам, так что у стан-

ций развертываются целые базары. Сначала тянутся леса,

у железной дороги сильно разреженные, а затем идет степь.

Одна за другой пересекаются могучие сибирские реки —

Томь, Обь, Иртыш, Ишим, Тобол. Минуются по-американски

быстро возникшие и растущие города — Ново-Николаевск,

Омск, Петропавловск, Курган, развитие которых обусловлено

мощным ростом западно-сибирского маслоделия.

В вагоне много студентов и студенток, едущих учиться

в университетские города Европейской России. Здесь же

актерская труппа, возвращающаяся из артистической поездки

по Сибири. Составился отличный хор, и песня за песней

стройно звучит в сумерках ночи. Сильный и прекрасный

женский голос поет про Ермака, что «сидел объятый думой

на берегу высоком Иртыша», и за ним вольно и широко

льется хор, как будто споря с женским голосом в красоте

и выразительности музыкальной картины.

Поезд тоже ведет песню, часто и ритмично выстукивая

свою постоянную дробь. В этой песне своя музыкальность,

свое содержание.

Поезд мчится к Челябинску. За окном мелькает ночная

степь, широкая, безграничная, вся потонувшая в серебри-

стой дымке легких испарений, пронизанных светом луны.

Пустынно и тихо в степи. Иногда в открытое окно плеснет

свежая и ароматная волна влажного воздуха, донесется

неясный крик не то птицы, не то человека, мелькнет дале-

кий огонек киргизского кочевья, сверкнет полоска степного

озерка.

Степь и степь кругом.

За Челябинском начался средний Урал, за свои мине-

ральные богатства называемый иногда Рудным Уралом. Его

склоны так пологи, что совсем не получается впечатления

горной области. Зато здесь уже вполне царствует лес. Куда

ни посмотришь — сосны и ели, ели и сосны.

Не чувствуется зажиточности сибирского населения.

У станций торгуют вяло и мало.

День за днем поезд прорезал леса севера. Прошли мимо

надписи — Екатеринбург, Пермь, Вятка, Вологда. Наконец,

на шестые сутки, мелькнули мшистые, топкие болота с редень-

кими лесками и, вдали, вырисовалось на однотонной пелене

серых облаков грязно-бурое косматое пятно фабричных

дымов, прорезанное параллельными черточками заводских труб.

Железнодорожный путь расширился, с той и другой

стороны к нему прибавляются один за другим новые пути

и, наконец, поезд стал под навесом огромного вокзала,

пройдя поперек европейско-азиатский материк и подойдя

к окну в Европу.

* * *

Спустя два года мною было получено с приисков такое

письмо:

«Глубокоуважаемый Сергей Иванович!

Наконец-то все-таки вы известили о себе. Я думал, что

вы уж где-то за тридевять земель. Пишу наскоро, изви-

няюсь, может, что и важное пропущу, а о ерундистике

извещу.

Живем но старому, богатство пока не одолевает, а нужды

сколько угодно. Не знаю, что нынешний год даст.

Гидравлика наша в ходу, дошла уже до старых отва-

лов, а как вперед подадимся, это трудно написать, но

нужно бы как-нибудь побольше смыть, а то уж будет сильно туго.

И ныне было не важно, по все-таки Петр Иванович как-то

устроился. Дальше надо во что бы то ни стало мыть

золото.

Живем мы с Петром Ивановичем по-хорошему и вперед

не думаю, чтобы вышло что худое. Бьемся пока за свое

существование, я что-то все-таки надеюсь, что мы вылезем

из этой нужды. Может-быть, терпение и труд все перетрут.

Семья моя пока состоит из четырех детей — одного

сына и трех дочерей. Еще П. М. Сизов с Васильевского

прииска перешел к нам служить, а свой прииск бросил,

одно мучение с ним было.

Рабочих ныне мало и взять негде: угнали молодых на

войну. Я еще остался пока неугнанный, с приисков опол-

ченцы освобождены.

Петр Иванович ныне на плоту уплыл по Кие в Томск.

Здоровье его такое же, как и раньше, почти ничего не ест,

но чувствует себя не так уж плохо.

Рабочие живут те же, частенько вас поминают. А Фаина

Прохоровна завсегда поминает — эн, где Сергей Иванович!

Фаина Прохоровна шлет вам особый от себя сердечный

уважаемый привет,

Центральный рудник все еще работает, но хорошего

у них ничего пока не выходит, своих расходов не могут

оправдать, Филимон на Николке в прошлом году работал

плохо. Беррикуль по слухам работает хорошо.

Еще извиняюсь — пишу тороплюсь. Пропишите, как вы

живете, какая ваша должность и ответственность, вместе ли

живете с женой и как устроились в материальном и финан-

совом отношении.

Золото очень ковко и тягуче. Можно прокаткой получить

листок золота толщиною в 0,0001 миллиметра и 1/20 грамма

золота вытянуть в проволоку длиною в 162 метра. Удель-

ный вес золота 19,3, оно тяжелее большинства металлов.