Кроме того, ему было очень стыдно признаться в этом Антону. Тот один раз пришел в гимназию так рано, что застал Свена за работой.

— Я думал, что Винтер тебе объясняет все это?

— Да, видишь ли, я все равно ничего не понимаю.

— Так бери мою тетрадь, я ничего не имею против.

Собственно говоря он мог бы рассказать все Антону. Ему даже хотелось этого; ему казалось, что Антон Вех помог бы ему выбраться из этой путаницы. Свену было бы легче просто оттого, что он высказал бы товарищу то, что мучило его.

Но он не решатся. В натуре Антона Веха было так много прямоты, благородства и настоящего мужества, что ему невозможно было рассказать эту жалкую историю лжи и постоянного страха наказания.

И он оставался один со своей мукой. Скверно было еще то, что отец был замешан в дело. Каждый вечер, когда отец с матерью возвращались со своей прогулки перед ужином, Свен со страхом и трепетом старался прочесть в глазах отца, не встретился ли он с ректором и не узнал ли про письмо.

Каждое утро он боялся нтти в гимназию, а в гимназии тоже дрожал все время. Если ректор входил в класс во время урока, Свен леденел от ужаса, — не его ли? Письмо, кандидат Винтер, тетрадь Антона Веха, и т. д. и т. д.

Уроки он учил усердно. Он чествовал, что ему необходимо было расположить их всех к себе на тот черный день, когда гроза разразится.

— Ты не замечаешь, что Свен с каждым днем бледнеет и худеет, — сказал однажды за обедом отец матери.

— Он много работает последнее время, — ответила мать. — Главным образом, математика, Свен, не правда ли?

— Да, — ответил Свен, — математика всего труднее.

— Старайся, старайся, мой мальчик, — ласково сказал ему отец. — Карабкайся наверх, там будет легче!

Отец и мать были удивительно ласковы с ним последнее время.

Глаза Свена вдруг наполнились слезами. Все волнения и тревоги последних недель тяжелой волной хлынули на его сердце. О, если бы он мог в эту минуту броситься на шею отца и признаться ему во всем!

— Но, милый мальчик, о чем же ты плачешь?

— Так, ничего!

И Свен вытер слезы.

Таким образом прошло четыре недели. Была пятница. Возвращаясь по обыкновению вместе из школы, Антон Бех сказал Свену Бидевинду:

— Если тебе понадобится завтра утром, моя тетрадь, то знай, что в тетради списаны только задачи. Решение сделано на отдельном листке, я не успел еще переписать его. Завтра в 10 часов я буду свободен во время урока пения и тогда перепишу. Мне не хотелось оставлять тетрадь у себя, чтобы Ланге не подумал, что я не сделал задач. Ты спиши с листочка, но смотри— не потеряй его.

— Хорошо. Конечно!

На другое утро Свен один сидел в классе и переписывал черновик Антона Беха. Были заданы только две задачи, и дело шло быстро. Когда все было готово, он сложил свою тетрать и положил в шкаф.

Но в то время, как он хотел вложить черновой листок в тетрадь Антона, он нечаянно опрокинул свой пузырек с чернилами и так неудачно, что залил весь листок. Разобрать его было невозможно: он был написан карандашом.

С минуту Свен не знал, что ему делать. Он испортил черновик Антона, который как раз нужно было сберечь.

Оставалось только написать новый черновик и вложить его в тетрадь Беха вместо испорченного. Он нашел карандаш и клочек бумаги и полез в шкаф за своей тетрадью,

Когда он уже сел списывать, он заметил, что эта была тетрадь Симона Сельмера, которую он впопыхах взял вместо своей.

— Ну, это все равно, — подумал он. — Времени остается мало, у этого зубрилы, наверное, сделано правильно".

Он писал так быстро, как позволяла рука, и не успели часы пробить 8, как у него все было готово, листок положен в тетрадь Антона, и обе тетради убраны в шкаф.

В 10 часов был урок пения. Свен Бидевинд видел, как Антон Бех взял свою тетрадь и сел списывать.

Через час они вернулись в класс на урок норвежского языка. Свен немного волновался, но Антон ничего не сказал; он, наверное, даже не заметил, что черновик был не его.

Настал понедельник.

От 9 до 10 часов был урок математики, и кандидат Ланге вошел в класс.

Урок начинался всегда с раздачи тетрадей и разбора домашних задач. Когда дело обходилось без особых приключений, Свен облегченно вздыхал.

В то утро кандидат Ланге был необыкновенно серьезен. Мальчики любили его. Он был красив собой, молодой, прямой и веселый. Но в тот день с ним точно что-то случилось. Он не был похож на себя.

Он с минуту постоял молча перед высокой кучкой тетрадей па кафедре.

— Кто был дежурный на прошлой неделе? — спросил он потом.

С последней лавки медленно поднялся Серен Мандрабер.

— Я.

— Поди сюда, Серен.

Серен Мандрабер с трепетом подошел к кафедре. С ним всегда бывали всевозможные недоразумения; в классе уже привыкли к этому.

— Слушай, Серен, кто-нибудь рылся в этих тетрадях в субботу, ты не видел?

Класс насторожился. Многие из мальчиков пользовались тем, что тетради лежали незапертыми в шкафу целый день. На средних скамьях класса раздался едва слышный стон, на который, впрочем, никто не обратил внимания. Это был Свен Бидевинд, покрасневший, как рак, и поспешивший спрятать голову в пульт.

— Отвечай же, Серен.

— Н-нет, я не видел! — пробормотал Серен Мандрабер.

— Ты понимаешь, Серен, я спрашиваю это для того, что мне нужно узнать кое-что. Ты отвечаешь за тетради, как дежурный.

И говоря это, Ланге все время смотрел на Антона Беха.

Серен Мандрабер молчал и смотрел в пол. Потом медленно повернулся и посмотрел тоже на Антона Беха.

Антон Бех вдруг вскочил. Он мотнул головой. — у него была такая привычка, и сказал:

— Господин Ланге, это я ходил в шкаф в субботу в 10 часов.

Кандидат Ланге закусил губу.

— Я боялся этого, Антон, — сказал он. — Иди на свое место, Серен.

Серен поплелся на место. На него больше не обращали внимания. Весь класс не сводил глаз с Антона Беха.

— Что тебе нужно было в шкафу?

— Я не успел в пятницу списать в тетрадь решение. Я сделал это начерно и положил листок в тетрадь. Во время урока пения я переписал его, потому что я не пел, у меня болело горло.

Кандидат Ланге сурово смотрел на Антона Беха и молчал.

— Я простил бы тебе этот единственный обман, Антон, потому что ты прилежный ученик. Но я считал тебя настолько честным, что не допускал и мысли, что ты будешь отпираться и лгать.

— Это был не обман, — вспыхнув, сказал Антон.

Кандидат Ланге презрительно посмотрел на него, — выражение лица его было печально. Он вынул из пачки две тетради.

— Смотри сюда. Вот твоя тетрадь, а вот тетрадь Сельмера. Симон Сельмер неправильно писал одну из задач. Он написал 3-х вместо 5-х. Решение верно, но ответ не верен, потому что условия неверны. Та же самая задача у тебя, Антон, списана верно. Но решение и ответ у тебя такие же, как у Симона. Ты во всем решении писал 3-х, несмотря на то, что в задаче написано 5-х. Как это понять?

Антон не отвечал. Класс за ним сидел так тихо, что слышно было бы падение булавки. Они видели, как покраснела шея Антона под курчавыми волосами.

Кандидат Ланге продолжал:

— Ты сам говорил, что задачи ты списал раньше, а решение в субботу после того, как все тетради были убраны в шкаф. Ты списал свое решение раньше у Сельмера. Ты обманул меня, и напрасно отрекаешься. Вот твоя тетрадь. За обман ты получишь 6. Я поговорю об этом с ректором. Если бы ты не отпирался, ты отделался бы шестеркой.

Кандидат Ланге подал ему тетрадь. Антон не взял ее.

— Я не принимаю вашей шестерки! Я не обманывал и не списывал. Я, вероятно, по ошибке написал в решении 3-х.

— Чепуха, мальчик! — сказал Ланге и бросил ему тетрадь. — Садись!

— Я не лгу! — крикнул Антон Бех.

Тетрадь упала на пол.

Кандидат Ланге взял все тетради и спокойно сошел с кафедры. Остановившись перед Антоном Бехом, он сказал серьезно: