Снаряды сыпались на него беспрерывно, один за другим. В борту его, уже и без бинокля, видны были провалы и дыры, кое-где из них выбивало пламя. Грот-мачта рухнула у меня на глазах, прочертив в дыму дугу своим развевающимся боевым флагом… Идущий перед нами «Ретвизан» даже пустил по японцу мины из бортовых аппаратов, но непохоже, что попал. Далеко впереди дымил как огнедышащий вулкан охваченный пожарами «Цесаревич», всаживавший, тем не менее, в стоявшего японца снаряд за снарядом из кормовых башен…

Потом я увидел, как из-за дыма пожара «Сикисимы», контркурсом нам, выходит еще один неприятельский корабль, на который немедленно перенесли огонь орудия нашего «Потемкина» и идущего за ним «Суворова».

Это был флагман Камимуры броненосец «Конго», о чем говорил развевающийся на фор-стеньге вице-адмиральский флаг и высоченные шлюпочные краны, характерные только для двух кораблей британской постройки, которые были спроектированы для чилийского флота. Дистанция до него не превышала двух с небольшим миль, и за очередным актом драмы — безжалостным его избиением, к которому подключился и «Александр», где справились, наконец, с повреждением в руле, мне удалось даже какое-то время понаблюдать.

Не скрою, но после стольких уже виденных сегодня смертей и страданий моих товарищей, зрелище превращения этого красивого, элегантного корабля в груду огнедышащего, покореженного металлолома, вызвало какое-то мрачное, первобытное удовлетворение, к которому начинало примешиваться всепоглощающее чувство торжества! Мы побеждаем! Это уже становилось очевидным. Японцам не удалось прорваться и уйти, а значит главное, что так волновало командующего, удалось предотвратить. Раз Камимура развернулся, значит все! Заметались. Бегут… Сила не взяла! Но в этот момент до меня донесся чей-то крик: «Смирнова сюда, скорее! Адмирал ранен! Правую руку оторвало!» Я опрометью кинулся по уцелевшему трапу левого борта наверх, в боевую рубку…

Желтое море у мыса Шантунг, Порт-Артур, пролив Крузенштерна, 28-е декабря1904-го года — 4-е января 1905-го года

— Смотрите, смотрите! Всеволод Федорович… Слава богу!

— Жив! Адмирал жив! Воды! Скорее. Доктора в рубку, живо! Отойдите же, не мешайте…

— Бинт давайте! Да, сочится… И здорово… Так, голову приподнимите ему…

— Всеволод Федорович! Дорогой! Вы меня слышите?

До Петровича как сквозь вату начал доноситься глухой шепот криков, обступивших его офицеров. Картинка постепенно светлела, приобретая цветность и резкость… Тени людей вокруг кружились… Кружились все быстрее… «Но как… Как же хреново…» Его вывернуло. Голова раскалывалась. Было очень холодно и жестко. Трясло… Хотя сознание и начинало постепенно приходить в некое слабое подобие нормы.

— Что… Что это было… — силясь криво усмехнуться, — спросил он, обращаясь к стоящему над ним на коленях Хлодовскому.

— Слава Богу, Вы живы… А то уж думали, все… Вот, выпейте глоточек…

Коньяк непривычно обжег, перехватив дыхание.

— Слава Тебе, Господи, — прошептал Хлодовский и перекрестился.

— Каперанг! Вы мне еще слезу тут пустите… Помогите же подняться. Ох… Нет, пока силенок маловато. Рассказывайте, что тут случилось? Что сейчас происходит? Ну, быстрее…

— Двенадцатидюймовый. С «Ясимы». Вернее два даже. Один в каземат восьмидюймовки под нами. Прямо в амбразуру. Там всех… Второй ваккурат нам в рубку. Не пробил, так как фугасный, но удар был жуткий, и осколков позалетало. У нас от него убитых трое. Командир тяжело ранен в ногу, выше колена, прооперировали. Слава Богу, у нас жгут был под рукой и кость не перебило. Вас бросило головой прямо на штурвал, и потом на настил, на вон тот угольник… И мы думали, что все… Вы практически не дышали, Всеволод Федорович. И пульса не было. Даже кровь почти не текла. Поэтому сперва мы Вас со всеми и положили… — быстро заматывая вокруг разбитой головы Руднева бинт, частил Хлодовский.

Петрович вдруг осознал, что опирается спиной о тело убитого рулевого кондуктора… Эх, Алеша… Алексей Гаврилович… Славный был смоленский мужик, балагуристый…

— Так… Я живой… Контуженный и ошалевший, с разбитой в кровь башкой, но живой, это всем ясно! — голос Руднева постепенно набирал силу.

— Слава богу, Всеволод Федорович! Ясно! — отозвался откуда-то спереди лейтенант Руденский, — Я, пока старший офицер на перевязке, вступил в командование крейсером. Так что если будут приказания… Но как же перепугали Вы нас, Ваше превосходительство!

— Нечего пугаться. Вы и без меня знаете, что нужно делать. Долго я, того… В отключке?

— Да уж поболее часа, или около полутора.

— Что!!! Где Того, где мы, почему наши пушки молчат?! И кто это стреляет и где…

В этот момент со стороны спардека до боевой рубки донесся чей-то отчаянный фальцет: «Жив! Руднев живой, братцы! Ура нашему адмиралу! Урра-а-а…» И покатилось… Набирая силу покатилось, понеслось над израненным крейсером матросское многоголосье: «Ура адмиралу! Ур-а-а…»

— Ну, давайте-ка поднимайте, надо к команде доковылять… Ведь глотки сорвут, черти… Да и поубивает мужиков зазря…

— Успокойтесь Всеволод Федорович! Лежите же, ради Бога! Не поубивает… Дело наше уже решено. У крейсера управление разбито полностью. В корме, да и вообще по кораблю полно воды. Двух труб — как не бывало. И ход узлов 5–6 от силы, машинами правим… С пожарами в основном справились. Восьмидюймовки — две сейчас чинят. Остальных нет… Средний калибр — чуть получше. На крейсере большая убыль: восемьдесят два, нет, пардон, восемьдесят один убитый и почти вдвое больше раненых. Командующий приказал выйти из боя, что мы, как смогли и сделали, после того, правда, как добили совместно с «Варягом» оставшийся без хода «Конго». Его броненосцы Макарова раскатали, а потом за «Адзумой», «Ясимой» и «Хацусе» погнались, да и «Сикисима» этот неутопимый им попался.

А «Конго» умудрился под шумок ход дать, и пополз было к югу под хвостом у наших крейсеров. Только мы тогда-то еще побыстрее его были… Ну, конечно, добивал Камимуру «Варяг», минами. Мы только постреляли чем оставалось. И нам он напоследок врезал. Вот тогда второй трубы и не стало, четыре котла пришлось выводить. Отбегался пока наш Тузик… А побратим наш японца обошел с задравшегося борта, и предложил сдаться. Тот молчок. Потом с марса постреляли… Двух рыбок им хватило. Под окончательный расчет…

— Погодите… Что значит «из боя вышли»? Но я же…

— Всеволод Федорович, Вы уж нас простите великодушно, но мы передали командование отрядом Бэру. И Макарову доложили, что Вас… Ну, мы же не знали, что Вы, слава Богу, очнетесь еще на этом свете…

— Кто… Кто из наших потонул? Кто подбит? Что молчите все? Ну…

— Затонули… Это, что Вы не видели, — «Баян», «Новик» и «Витязь»… И с «Севастополя» сейчас крейсера команду снимают. На плаву его, похоже, не удержать… «Ослябя» плох, носом сел здорово, но держится пока ровно. «Пересвет» на ходу. За нами тащится, но на него лучше не смотреть. Руина руиной… «Сисой» тоже чуть жив. Стоит, пластыря заводит. Артиллерию ему вообще всю повыбили. Может и не дойти… «Победа» тоже стоит, но что там у Зацаренного — отсюда не разобрать. Здорово горел «Цесаревич». У «Александра» на половину сбили трубу и фор-стеньгу. Тоже пожары видел. И «Светлейшему» попадало не раз… Похоже только «Ретвизан» и «Суворов» из броненосцев вполне сносно бой пережили.

— Господи, Боже милостливый… И Рейн… И Балк… И Миклуха… И еще «Рюрик» с «Корейцем»… Ужас какой… С «Россией» что?

— Не знаем, Всеволод Федорович. От нас не видно…

— А у него, у супостата?

— Победили мы, Всеволод Федорович! Из броненосцев «Микаса», «Сикисима», «Ясима» и «Конго» точно пошли ко дну. Как «Асахи» погиб, Вы сами видели… Где сейчас «Фусо» — не известно. «Адзума», похоже, так и не сдалась, и ее сейчас Серебрянников, Щенснович и Васильев доколачивают. «Якумо» — тот тоже утоп, мы не видели, правда, но передали семафор с «Аскольда». Ушли только двое — «Хацусе» и «Идзумо». Они ход сохранили, и Иессен, похоже, посчитал, что до темноты нам их не догнать. Так оно и есть, наверное.