Дама Либис в компании Кандроса и Ниффта (чью роль доверенных стратегических советников, к помощи которых жрица обращалась всякий раз, когда ее положение ставило перед ней очередную трудновыполнимую задачу, давно уже никто не оспаривал) возглавила экспедицию, отправившуюся на поиски костей Пастура. Там она оставалась лишь до начала работ, а потом поспешила назад в город, чтобы проследить за завершающими фазами утолщения крепостных стен.

Даже попытайся жрица специально пробудить в своих согражданах сознание коллективной ответственности, то и тогда вряд ли бы преуспела больше. В городе установился строгий коллективизм. Материальные ресурсы распределялись между жителями по потребности и в строгом соответствии с объемом и важностью выполняемых работ, а представители всех слоев общества объединили свои усилия в единодушном стремлении как можно быстрее и добросовестнее исполнить ту часть общей задачи, что выпала на их долю. На стенах города, в трудоемких конвоях тяжело груженых телег, доставлявших кости Пастура из Оссваридона, в бригадах, лихорадочно мостивших дорогу для этих караванов (а им приходилось работать всего в какой-то лиге от грохочущего авангарда повозок), горожане трудились плечом к плечу с наемниками, отличаясь от них лишь особым выражением целеустремленности на исхудавших лицах да нездешней сосредоточенностью остекленевших глаз, какие бывают у доведенных до отчаяния рабов.

Воистину титанический труд выпал на долю тех, кому была поручена эксгумация костей. Оссваридон – до сих пор всего лишь название незаметного поселения религиозных фанатиков для большинства горожан – лежал в пяти днях пути за горами, что защищали Наковальню от моря. Но столько времени потребовалось маневренной пешей экспедиции, чтобы добраться туда с почти пустыми повозками. Для их возвращения пришлось проложить уже упомянутую дорогу, но даже и по ней телеги с поклажей шли целых восемь дней. Деревушка, прилепившаяся к ровному, обтесанному ледником склону горы, стояла на костях мертвого гиганта как в архитектурном, так и в культурном смысле этого слова. Ее обитателей, несмотря на все различия в происхождении, роднил спиритуалистический склад ума. Ледниковая эра, которая, судя по всему, вклинилась между эпохой гибели гиганта и историческим прошлым человечества, сдвинула большую часть камней, которые некогда скрывали его останки. Впоследствии эрозия довершила начатое, еще более обнажив громадный скелет, целые фрагменты которого тут и там выпирали из каменистой почвы. В частности, лицевая часть черепа открылась почти полностью, так что мистически настроенные последователи культа могли проникать в пустые глазницы и наслаждаться грезами наяву, которые эти костяные пещеры дарили всем желающим; именно они на протяжении многих веков привлекали сюда людей, им, собственно, и был обязан своим возникновением Оссваридон. И все же, несмотря на то что все до единого шаткие строения культового поселения жались к ребрам и позвонкам поверженного титана, их обитатели не оказали ни малейшего сопротивления полному (и очень поспешному) уничтожению их жилищ, равно как и извлечению из земли и транспортировке в неизвестном направлении самого объекта их поклонения.

Когда освобождение скелета от камней шло полным ходом и первая партия телег уже ушла со своим грузом по находившейся еще в зачаточной стадии дороге в город, Либис во главе небольшого отряда, включавшего, кроме Ниффта и Кандроса, еще несколько офицеров-наемников, тронулась в обратный путь. На выезде из деревни она вдруг резко развернула коня и подъехала вплотную к лагерю шаманов. Они уже давно без лишней суеты перенесли свои нехитрые пожитки на равнину, в палатки, поставленные для них по распоряжению Оракула. У крайней из них стоял какой-то человек, и, поравнявшись с ним, жрица натянула поводья. Глаза его, тусклые и черные, как кремень, были глазами глубокого старца, хотя сам он, несмотря на худобу и скрывавшие ее лохмотья, не производил впечатления пожилого человека.

Либис, не сходя с седла, наклонилась к нему.

– И ты не возражаешь, – она повела рукой в сторону обширного, украшенного лесами раскопа, – против всего этого?

– Не возражаю, госпожа.

– Могу я спросить почему?

Губы ее собеседника раздвинулись в улыбке, которая совершенно никак не отразилась на выражении его до черноты загорелого лица (многодневные бдения оссваридонитов не ограничивались лишь особо почитаемым черепом).

– Разве вы не возвращаете его к жизни? И разве сопротивлением его воскрешению следует нам благодарить его за бессчетные прозрения, открывшие нам суть человеческой истории?

Либис улыбнулась и кивнула, точно сама себе. Затем чуть слышно кашлянула и произнесла:

– Я рада и благодарна. Я в особенности рада, что вы не вмешиваетесь в труд наших рабочих, не пытаетесь смущать их…

– Разговорами на любую тему, госпожа. – Человек спокойно кивнул, на этот раз даже губы его не улыбались. – Так будет и впредь. У нас нет желания препятствовать вашим трудам в чем бы то ни было.

– Да пребудет с тобой благословение, шаман.

– И с тобой тоже, Оракул.

Когда она вернулась к своим компаньонам и прерванное путешествие продолжилось, Ниффт задумчиво произнес:

– Изумительные, я имею в виду пещеры его глазниц. Ты в них заходил, Кандрос?

– Нет. Не довелось как-то.

Ниффт едва заметно улыбнулся другу и вновь посерьезнел.

– Там было так тепло! А когда убрали часть скалы, которая нависала над глазницами и затеняла внутренность пещер, знаешь, что мы увидели? Задняя стенка левой глазницы треснула, в ней была настоящая дыра, сквозь которую проглядывал громадный металлический шар, окруженный костью, как раз на том месте, где должен быть мозг. Попомни мои слова, друг мой, этот кусочек окажется потяжелее всех прочих.

Когда они вернулись в город, подготовка к гражданской обороне была в полном разгаре. Реализации проекта предшествовали, впрочем, длительные и болезненные прения в Совете Старейшин. В пароксизме жадности Старейшины, из чьих карманов должна была поступить львиная доля золота, неустанно подчеркивали бесполезность затеи, настаивая, что животные, каким бы эффективным отпугивающим средством ни оказался драгоценный металл, просто сделают подкоп под любым позолоченным оборонительным сооружением, вставшим у них на пути, и обрушат его, как это делают саперы.

Дебаты все шли, а стадо приближалось. Взрослые животные, равно как и их прожорливые, день ото дня прибавляющие в размерах отпрыски, казалось, боялись свалиться в глубокую траншею (хотя многие из них благополучно пережили падение с куда большей высоты, когда вал для кормления обрушился прямо у них под ногами) и потому принялись проедать туннель, уходивший полого в землю. Оказавшись на дне рва, животные, величественно неуязвимые для любых снарядов, которыми осыпали их с бревенчатого палисада защитники, принялись за второй скат, точнее подъем, который должен был вывести их наружу, такой же покатый, как и первый. По мере того как эта линия обороны приходила в негодность, вынуждая защитников ее покинуть, а момент, когда неутомимые землекопы выйдут на поверхность под самыми стенами города, надвигался, потребность горожан в согласованных действиях сделалась настолько явной и неукротимой, что Старейшинам пришлось уступить. Соорудили огромные насосы, приводившиеся в действие мехами. Их присоединили к плавильным котлам, в которые Старейшины опустили долгие голы копившиеся груды золотых монет, а также меры золотого песка, лежавшие до этого в различных городских банках. Когда Либис вернулась, четверть стены уже вызолотили тончайшим слоем, который только смогли выжать из инженеров Старейшины, держа их под своим неусыпным контролем. Жрица быстро передала завершение этой задачи в руки Кандроса и его подчиненных, назначив Ниффта помощником. Люди, занятые у помп, мехов и плавильных чанов, радовались любой помощи: завершение работы не терпело отлагательства, поскольку стадо прогрызло уже более половины пути наверх. Ниффт и Кандрос вместе внесли некоторые усовершенствования в процесс, и дело пошло веселее. Кости Пастура между тем начали прибывать в город.