Мы вошли внутрь. Посередине помещения располагался большая печь с горном. Рядом с ней стояли верстак и невообразимой величины колода с наковальней. По стенам висело множество непонятного на первый взгляд инструмента. Из-за меха высунул чумазый любопытный нос подросток лет тринадцати. Кузнец прошел следом за нами и наблюдал, какое впечатление производит его мастерская.

– На охоту собрались или пришли ружья чинить? – спросил он, встретившись со мной взглядом.

– Кое-что сделать нужно, – ответил я. – Горн долго раздувать?

– Ты, прохожий человек, сперва скажи, что тебе надобно.

– Пули отлить.

– У меня для пуль припаса нет, вот если лошадь подковать, то это можно.

– У меня свой припас. Серебро сможешь расплавить?

– Никак на охоту за нечистым собрались? – безо всякого удивления спросил кузнец.

– Именно.

– Дело хорошее, пособлю. Много пуль нужно?

– Две, мне и товарищу. Для этих ружей.

– Оставляй припас, сделаю в лучшем виде.

– А как ты догадался, что мы на нечисть собрались охотиться? – спросил кузнеца Иван.

– Чай не на краю света живем. Про господские дела вся округа знает. К тому же на селе бобылка пропала, тоже-то, видно, оборотня дело. Народ в страхе обретается. Меня с собой возьмете? – неожиданно спросил он. – У меня с извергом Иваном Ивановичем давняя дружба, не плохо было бы посчитаться.

– Не получится, – ответил я. – На него можно только по одиночке охотиться. Иначе ничего не выйдет.

– Ну, коли так – ладно. А то было бы у меня ружье…

– Если хочешь поохотиться, я добуду тебе оружие, – пообещал я.

– И барин разрешит?

– Куда он денется.

– Раз так, то пули я вам сработаю самые наилучшие, с крестом. Как раз на нечисть.

– Вот и хорошо, наша помощь тебе не нужна?

– А ты, что, барин, в кузнечном деле понимаешь? Как помогать собрался?

– Как, как – руками.

– За руки благодарствуйте, у нас и свои имеются, – насмешливо сказал кузнец. – Нам лучше, ежели головой.

– Чем богаты, тем и рады, – отшутился я. – Вот тебе серебряные монеты. Хватит на три пули: две нам и одну тебе?

Кузнец взвесил на руке горстку серебряных рублей. Одобрительно качнул головой:

– Хватит, с излишеством. Ружья оставьте для подгонки пуль. За моим ружьем, коли ты не шутил, сынишка сходит. К вечеру, ежели Бог позволит, будут готовы.

Мы оставили оружие и в сопровождении «чернокожего» подмастерья вернулись назад в усадьбу. Кузьма Платонович, когда я попросил его дать мальчику ружье для отца, в ужасе замахал руками.

– Это Тимофею-то кузнецу ружье! Окстись, батюшка, да креста на тебе нет! Это ж у нас первый бунтарь! Сколько его учили, правили! Покойник Иван Иванович на кнутовой правеж его ставил. Думали, помрет, ан выжил и полютовел пуще прежнего! Да знаешь ли ты, что он чуть к Емельке Пугачеву не убег! Да если б он не таким мастером был, его бы давно в острог посадили! Ишь, чего удумал – Тимофею ружье! Да он похуже оборотня будет!

Старик так разволновался, как будто кузнец уже стоял у него за спиной с оружием.

– Как же он мог попасть к Пугачеву, он во время бунта был еще ребенком! – попытался я урезонить нервного управляющего.

– Тимофей – он все может! Хотя и ребенком был, люди зря не скажут!

– Ну, коли так, тогда конечно, – пошел я на попятный. – Тогда делать нечего!

– Именно, батюшка! – обрадовался приживал.

– Тогда в помощь нужно брать человека благонравного, надежного!

– Истину, истину, голубь ты наш, вещаешь! Только благонравного и надежного!

– Пойду, попрошу Василия Ивановича, чтобы отправил его со мной на охоту на зверя, – совершенно серьезно сказал я. – И как это мне сразу в голову не пришло!

– Иди, батюшка, иди! А про Тимофея-кузнеца и думать забудь! Отпроси, кого выбрал, Василий Иванович тебе не откажет! Ты кого с собой взять-то хочешь?

– Как это кого? Вас, конечно, Кузьма Платонович, кто же здесь еще благонравнее и надежнее.

– Шутишь, голубь? Над стариком смеешься?

– Какой же вы старик! Вы мужчина в самом соку! Да и кто, кроме вас, жизнь за Василия Ивановича не пожалеет?

– Я и стрелять-то не умею! – внезапно сник управляющий.

– Это ничего, главное, что вы человек надежный!

– Выходит, больше некого? Вон сколько кругом молодых, да здоровых!

– А вдруг они тоже бунтовщики? Спасибо, что про кузнеца предупредили!

– А что кузнец? Тимофей – он с виду только такой страшный. А если приглядеться, то мужик как мужик, не хуже некоторых.

– Так думаете, лучше его вместо вас взять? Не опасно ли?

– Господь с тобой, батюшка! Что же в нем опасного-то? Тихий, смирный, одним словом, голубь, а не мужик. Мухи не обидит! – взволнованно зачастил управляющий.

Мне было смешно видеть, с какой скоростью у Кузьмы Платоновича меняются взгляды на противоположные, и я не удержался еще от одной мелкой пакости:

– Ну, если он такой тихий да смирный, как же его на оборотня-то брать? Ведь оробеет!

Загнанный в угол ловчила затравленно посмотрел на меня, но и тут не сдался:

– Это он с господами тихий, ласковый, а так, если повоевать или что, то чисто орел!

Глядя на умильно-заискивающее лицо старого лиса, я испытал легкое отвращение и шутить над ним мне расхотелось.

– Хорошо, отправьте с мальчиком ружье кузнецу, мой денщик укажет, какое.

– Но, ежели в разумении, – опять завел волынку Кузьма Платонович, – посмотреть по-другому…

– Тогда на оборотня пойдете вы, – оборвал я. – И пришлите ко мне егерей.

Приживал скривился, но спорить больше не решился. Ушел исполнять приказ. Я вышел из дома, и ко мне тотчас подошли мужики, сняли шапки и поклонились. Кое-кого я уже видел утром с собаками. Я объяснил им задачу так, как сам понял со слов Костюкова.

– Облаву большую делать? – спросил один из них, видимо, старший с решительным, волевым лицом.

– Сами смотрите, я в таких делах не разбираюсь. Думаю, что сгонять много крестьян не стоит – соберите тех, кто посообразительнее. Если найдете волка и удастся его добыть, вбейте в него осиновый кол. Иначе он опять оживет.

Мужики, как один, перекрестились и надели шапки:

– Когда, барин, начинать? – спросил старший.