Увидев, что я стою на месте, в мою сторону побежало несколько нападавших. С пешими людьми с моим вооружением справиться было несложно, однако я понимал, что будет со спутниками, если я затею войну и перебью разбойников. Пришлось пойти самым простым путем, развернуть лошадь и ускакать. Вслед послышались свистки, насмешливые крики и улюлюканье, обычная гордость победителей, особенно, когда их десять на одного.

Я отъехал на безопасное расстояние и вновь остановился, надеясь, что, обыскав и ограбив, моих спутников отпустят.

Однако их скрутили и поволокли в лес. Дорога опустела.

Мне осталось только одно – ехать за помощью. До Москвы было всего ничего, верст пять, и я решил, что там, если не во исполнение служебного долга, то за плату можно будет собрать охотников, разобраться с разбойниками и освободить пленников. Донец без понуканий пошел хорошим галопом.

Мы проскакали с версту, как вдруг впереди навстречу показался целый обоз из нескольких экипажей под охраной конных стражников. Судя по их красочной форме, это были частные гайдуки, скорее всего сопровождающие боярский выезд. Я остановился и ждал, когда компания доедет до меня. Заметив меня на дороге, от каравана отделились двое конных и поскакали в мою сторону.

– Кто таков и что здесь делаешь?! – закричал, подлетая на горячем коне человек, с роскошными усами и бритым на западный манер подбородком. – Отвечай, а то хуже будет!

Говорил он это с таким начальственным апломбом, что можно было подумать, дорога его частное владение, и я незаконно на него вторгся.

– Проезжий, – сказал я и так очевидное, – на Нас напали разбойники и захватили моих товарищей.

– Где разбойники? – свирепо закричал усатый, грозно нахмурив брови и картинно вращая и так выпуклыми глазами.

– Там, – указал я на дорогу, – в версте отсюда.

– Много их? – воскликнул он, горяча коня, так что тот заплясал на месте, а у меня возникло чувство, что всадник сейчас же поскачет разбираться с разбойниками.

– Точно не знаю, я видел человек двадцать.

Лупоглазый подумал и приказал товарищу:

– Оставайся здесь, я доложу.

Он пришпорил гнедого жеребца и поскакал к остановившемуся на дороге каравану.

Рядом со мной остался второй всадник, парень лет двадцати, картинно красивый, но с глупым, самодовольным лицом.

– Кого это вы сопровождаете? – спросил я.

– Боярыню! – небрежно, но со значением ответил он.

– Что за боярыня, как прозывается?

Парень посмотрел на меня, как на полного идиота, сплюнул и уточнил:

– Боярыней и прозывается, Марией Алексеевной.

– Фамилия у нее какая?

– Чего? – не понял он вопроса.

– Прозвище у ее мужа-боярина какое-нибудь есть?

– Какого еще мужа?

С ним было все ясно, осталось ждать возвращения усатого. Однако тот почему-то задерживался, хотя уже давно подъехал к поезду. Я решил сдерживаться, не гнать волну и проявить толерантность. Однако прошло не меньше пятнадцати минут, а экипажи по прежнему все стояли на том же месте.

– Съезди, узнай, скоро они там, – предложил я красавцу.

Тот опять глянул на меня своими большими, опушенными темными густыми ресницами глазами и равнодушно проговорил:

– Подождешь, не велика птица!

С этим, по сути, спорить было трудно, птицей я действительно был.невеликой, однако кому приятно слышать такое в свой адрес от какого-то юнца. Потому я рассердился и сказал глупость:

– Большая или нет, не тебе судить, не хочешь ты ехать, я сам поеду!

– Попробуй! – веско сказал парень и положил руку на рукоятку сабли.

Затевать драку с дураком было бы полным идиотизмом, а молча проглотить угрозу значило потерять лицо. Тем не менее, пришлось смолчать. Мне нужна была помощь, а, судя по многолюдству охраны, у боярыни в сопровождении состояла целая рать. Прошло еще минут двадцать. Диспозиция оставалась прежняя. Поезд стоял на месте, я ждал неведомо чего. Уже проняло даже моего караульного. Он начал сердиться, выжидательно смотрел на дорогу, тоже недоумевая, почему случилась такая задержка.

Наконец о нас вспомнили, и от экипажей прискакал нарочный с приказом привезти меня под боярынины очи живого или мертвого. Нарочный так и сказал: «приказала привезти живого или мертвого», а так как я умирать пока не собирался, то поехал туда живым.

Мы с гордым красавцем приблизились к боярыниному выезду. Вблизи все оказалось еще более внушительным, чем на расстоянии. Чего стоил только один боярский вагон, в который оказались запряжены двенадцать лошадей. Я таких могучих сооружений на колесах еще не встречал, Куда до него было и рыдвану, и поповской карете, которым мне доводилось удивляться в восемнадцатом веке.

Неуклюжее сооружение покоилось на четырех осях и здоровенных пушечных колесах, сделанных почти в рост человека. Кроме того, в экипаже было по четыре окна с каждой стороны, застекленных разноцветной слюдой. До гербов наши знатные соотечественники еще не додумались, потому все это великолепие было довольно кустарно украшено аляповатой резьбой по дереву.

Остальные три экипажа были скромнее по размерам, но не менее неуклюжи и странны здесь на узкой, разбитой грунтовой дороге. Вокруг выезда суетилась целая рать пеших слуг, скорее всего, сопровождающих госпожу на своих двоих. Охраняли «комплекс» конные гайдуки, троих из числа которых я уже имел счастье лицезреть. Однако значительно больше, чем охраны, здесь оказалось холопов, всеми возможными способами демонстрирующих свою преданность госпоже. Сделать же это было не так-то просто, окна кареты был закрыты слюдой, и непонятно, наблюдал ли кто-нибудь изнутри за ужимками и ползаньем на брюхах преданных слуг.

Гайдук, доставивший меня вполне живого под боярынины очи, приказал спешиться перед главной каретой и ждать, когда госпожа соизволит меня пригласить для разговора. Это было уже слишком. Такого я не видел даже при царском дворе Годуновых, по сравнению с тем, что было здесь, бывшим, на мой взгляд, довольно простым и демократичным. Конечно, и там выделывались: бояре и приближенные водили юного царя под ручки, но в основном там была чистая показуха и исполнение правил протокола. Здесь же какая-то неизвестная боярыня устраивала себе императорский выезд, да еще пыталась унизить ожиданием у кареты случайного проезжего.