Таким манером, в сопровождении проламывающегося сквозь кустарник табуна, мы и вышли на дорогу. К сожалению, значительно ближе к месту, где разбойники обычно устраивали засады. Снова углубляться в лес я не хотел. Решил вернуться в село и попробовать найти другую дорогу. Что делать дальше с животными, я не знал, понадеялся, что они или сами отыщут свои конюшни, или найдут новых хозяев. Однако не учел стадного чувства животных. Как только мой донец тронулся в путь, вся лошадиная компания припустилась вслед за нами. Пришлось остановиться. Никакого желания светиться в таком криминальном деле, как владение лошадьми, да еще и убитых путников у меня не было. Доброе дело грозило слишком большими неприятностями.

Другого выхода, как вернуться назад, у меня не оставалось. В Богородском меня хотя бы немного знал священник, к тому же можно было оставить на его попечение обретенный табун.

Однако фишки выпали по-другому. Не успел я пришпорить своего Буцефала, как в лесу грохнула знакомая пищаль. Стреляли не в меня, до опасного места отсюда было метров триста, к тому же оно было не видно за поворотом дороги. Скорее всего, разбойники нашли себе очередную жертву.

Первым порывом было поскакать на помощь и на месте, как говорится, в открытом бою, наконец разобраться с местными душегубами, но я сдержал порыв и доехал только до поворота. Там соскочил с коня и осторожно из-за деревьев осмотрел дорогу. Оказалось, что сделал я это правильно. Кажется, душегубы на этот раз сваляли большого дурака. На дороге спешивалась целая команда стрельцов. Среди них были мои вчерашние приятели Васильич и Николай.

Каким образом они сумели так быстро обернуться, я не знал, но, признаться, любопытство на этот раз меня не мучило. Сомневаться в том, что как только они разберутся с разбойниками, сразу примутся за меня, было бы верхом наивности. Потому я вернулся к своему коню, сел в седло и в сопровождении конного эскорта вернулся в село, из которого выехал всего два часа назад.

Возле поповского дома мы и остановились. Тотчас во двор вышел сам отец Петр, матушка и молодые. Виду моего оруженосца, против ожидания, был довольно кислый.

– Еще раз здравствуйте, батюшка! – не сходя с коня, приветствовал я служителя культа. – Я тут возле леса нашел лошадиный табун, мне кони не нужны, вот и подумал, может, оставить его вам?

Священник растерялся, явно не зная, что в этом случае делать. Такого количества лошадей и ему было некуда девать.

– Мне-то они на что? – спросил он, оглядывая нежданно свалившееся богатство.

– Ну, если не найдутся хозяева, продайте, а деньги потратьте на украшение храма.

Идея батюшке, кажется, понравилась, а матушке, той вдвойне. Он еще сомневался, а попадья разом оживилась и, забыв о солидной комплекции, бросилась осматривать животных.

– А этот-то жеребчик староват! Много за него не дадут! – недовольно крикнула она, выныривая из-за крупа лошади. – Сам погляди, зубы уже не те!

Мне до качества лошадей дела не было, потому я ничего не ответил и поискал взглядом Ваню, мой бывший рында стоял в сторонке и глядел исподлобья. Былой блаженной улыбки в его лице я не заметил. Ванина щеголеватая одежда за полтора дня любви успела истрепаться, сапоги были заляпаны навозом.

– Ваня, не хочешь меня проводить? – спросил я, встретив его умоляющий взгляд.

Парнишка мигом преобразился и, как белка на дерево, вскарабкался на свою кобылу.

– Куда! – закричала матушка, бросаясь наперерез лошади. – Она тоже наша! А ты, нахлебник, чего расселся, иди, работай!

– Будет тебе, Аграфена, – попытался урезонить супругу батюшка, – пусть Ванюша проводит доброго человека.

– Чего ему прохлаждаться! – закричала уже на мужа попадья. – Второй день баклуши бьет, палец о палец не ударил! Только жрет с утра до вечера!

Однако Ваня, почувствовав себя в седле, сдаваться не собирался и ловко вырулил кобылу из загребущих рук неповоротливой женщины.

– Стой! – пронзительно закричала ему вслед матушка Аграфена, но парень уже пришпорил пятками лошадь и выскочил со двора.

– Ванюша, скорей возвращайся! – крикнул ему вслед отец Петр.

Одна прекрасная Екатерина молча стояла возле порога, безучастно наблюдая за происходящим прекрасными лазоревыми очами.

– Ты куда несешься, – едва догнал я рынду возле околицы, – нам по дороге ехать нельзя, там стрельцы. Придется выбираться лесом.

Однако было похоже, что стрельцы занимали его теперь в последнюю очередь, главная задача была подальше убраться из благословенного села Богородского.

Мы свернули с дороги к речке и поехали вниз по течению, присматривая место для переправы.

– Ну и как тебе первый любовный опыт? – насмешливо спросил я.

Самого вопроса Ваня не понял, но смысл уловил.

– Катя хорошая, – сказал он, косясь через плечо в сторону оставленного села, – а вот матушка ее мне не очень понравилась.

– Что так? – удивился я. – Мне показалось, что Аграфена весьма достойная женщина.

– Может оно и так, только жадная она какая-то. Дала утром старый кусок хлеба, что батюшке крестьяне еще на пасху принесли, да сразу же начала попрекать, что я их объедаю. А батюшка, он хороший, и Катя тоже хорошая.

– Так может быть, вернешься? Еще не поздно!

– Может, и вернусь, только в другой раз, – ответил он, и губы его расцвели счастливой детской улыбкой. – Рано мне, видать, еще жениться.

Больше разговоров на любовные темы не возникало. Да и то, сказать, пробираться нам до будущего Нахимовского проспекта пришлось по таким непроходимым лесам, что было не до пустой болтовни. Измучились не только лошади, но и мы сами. Лишь после полудня, пролив семь потов и исцарапав в кровь лица, удалось набрести на малоезженый проселок и по азимуту направиться в сторону Москвы.

– Есть очень хочется, – пожаловался Ваня, – я бы сейчас съел целый котел каши!

Я тоже был голоден, но каша у меня энтузиазма не вызывала.

– Ничего, скоро куда-нибудь да доедем, тогда и поедим.

Дорога между тем все виляла между деревьями и никак не кончалась.

– А правду говорят, что бояре царя Федора убили, – спросил Ваня.

– Говорят, а там кто знает, – неохотно ответил я, чувствуя ответственность за молодого царевича. – Может, и не его.