кабаны. А сколько лебедей, гусей, дроф, стрепетов... Всего не перечесть. Это меня и

привлекало сюда...

С ружьем в руках тихо иду по следам камышевого кота. На снегу, по опушке тростников,

отпечатки круглых лап, баз меток от когтей. У других зверей когти всегда на виду. Дикая же

кошка, как и домашняя, держит их втянутыми, прячет до поры до времени, чтобы не

тупились, и выпускает наружу лишь в драках, на быстрых скачках.

Буровато-серая с легкой желтизной шерсть хищника почти незаметна в камышах. Не

выдают его и темные кисточки на острых концах ушек.

Ночной зверь, он, если голоден, непрочь и днем поохотиться. Вижу, шел с остановками,

часто залегал, наверное что-то высматривал. Дальше он продвигался ползком, – осталась

полоска. Острейший слух и зрение кота поглощены слежкой за добычей, и я бесшумно

крадусь за ним. Вот-вот покажется...

Вдруг впереди под вербой красным пламенем взметнулся над снегом копавшийся в

сугробе фазан и в тот же миг упал под тяжестью кошки и затрепыхался. Петух бьет

крыльями. В белой пыли клубятся золотистые перья.

Стреляю. Кот бросается на дерево, мелькнул по стволу и прижался на вершине. Бью ещё

раз. Зверь валится, но зацепился когтем за ветку и повис. Потом падает на лапы, прыгает

через канаву и скрывается в камышах. Беру оставленную мне дичь.

Справляюсь с компасом (в море однообразных тростниковых зарослей легко

заблудиться) и начинаю выслеживать тяжело раненного хищника. Казалось бы, он не должен

далеко уйти, а уже порядочно времени ищу его. Полежит кот, наберется сил и, оставляя ямки

в снегу, уходит всё дальше и дальше.

Шел, шел и... что за чудо! Отпечатки круглых лапок превратились в огромные следы

широких лап. Приглядываюсь – волк пробороздил снег, еле волоча ноги.

Бросаю ход кота. Перезаряжаю ружье картечью. Слежу серого... Впереди заворочалась

волчья башка, – бирюк и бежать не в силах. Кто-то постарался располосовать бок у волчины.

Так и надо этому заклятому врагу всего живого! И я ему спуску не дам...

Следом волка возвращаюсь и попадаю на озеро. Здесь волчьи следы переплетаются с

кабаньими. Со льда хоть и сдуло снег, но слегка запорошенная скользкая поверхность ничего

от меня не утаила.

Тут произошло целое побоище: два волка сражались с вепрем-секачом. В плотных

упругих зарослях хищникам было не развернуться, а кабан-одинец своим острым рылом без

труда проникал в камышовую крепь. Звери применили обычный в таких случаях маневр:

наседая на кабана, выжали его из густых тростников на льдистый простор, чтобы здесь без

помехи расправиться с ним. Волки оттеснили одинца на озеро, и он с разбегу шагов двадцать

задом проехал по льду. Кабану трудно бежать, копыта разъезжаются в стороны, зато волкам

здесь вольнее драться с вепрем. Они норовили распороть ему бок, да только вепрь – не

теленок! Грозно защищается секач, машет клыками-кинжалами, а сам, сидя, колесом

кружится. Наметился волк вцепиться ему в пах – в самое уязвимое место, ринулся вперед, а

верткий одинец успел клык подставить. Серому впору себя спасать, – изо всех сил пытается

отпрянуть, но поздно: когти, царапаясь по скользкому льду, не могут затормозить разбега.

Ноги сами несут зверя на штык. Секач легким рывком нанес удар – и покатился смертельно

раненный враг...

Второй волк уклонился от боя. Ушел и победитель.

Мне досталась волчья шкура. А когда я нашел и кота, то порадовался, что двумя

хищниками меньше стало.

ПО ВОЛЧЬИМ ТРОПАМ

Я бегу на лыжах по проселку. Легко скользить по накатанной дороге! В морозном

воздухе навстречу мне плывет аромат душистого сена. Догоняю сани, груженные

тимофеевкой. Возчик вдруг останавливается, грозно размахивая кнутом, улюлюкает и

кричит:

– Ах ты вор, разбойник! Вот я тебе, злодею!

– На кого это ты, дядя Вася, так ополчился? – окликаю знакомого колхозника.

– Да вон там, гляди, зверь! – указывает он кнутовищем.

И в самом деле: темный клубок катит по белой луговине, – заложив уши и поджав хвост,

волк удирает к березнякам. Он знает, что это вслед ему несется враждебная брань.

Отбежав на безопасное расстояние, волк оборачивается, – навострив уши, пытается

разгадать наши намерения. Пристально наблюдавший за ним Василий Петрович говорит:

– Надо думать, это старый бродяга, опытный. Разобрался, что сейчас мы за ним не

охотимся. Видишь, не спеша, трусцой уходит. Молодой, тот без оглядки бы наутек бросился.

Петровича уважают в колхозе за разумную его деловитость. Он и охотником толковым

слывет, хорошо знает нрав зверя.

Тронулись мы дальше. Василий Петрович поясняет, что его бранные слова как нельзя

лучше определяют волчью натуру. Я хотя и знаком со звериными навыками, но с интересом

слушаю дядю Васю.

– Волк и есть вор. Да еще какой! Из-под носа стянет козленка. А что разбойником

прозывается, так тоже верно. Коли голоден, да ещё в зимнюю ночь, у самого жилья нападает

на скот. И злодей большой: ворвется в стадо овец, лютует, режет их, будто впрок мясо

заготовляет. Случается, за неделю ему и шерстинки в рот не попадет. Зато дорвавшись, в

один прием съест полуторапудового барана... Верно и то, что бродяга он. Недаром пословица

говорит: «Волка ноги кормят».

Рассказывая всё это, Петрович спросил:

– Как ты думаешь, кто смышленей – волк или лисица? – И сам же ответил:

– Конечно, волк! Он хитрее. Обычно звери охотятся в одиночку, волки же могут и облаву,

вроде загона, устраивать. Одни рассыпаются по зарослям, ищут и гонят потом беляка, другие

в засаде лежат или наперерез кидаются... Лисица, скажем, чаще в лесу промышляет, а волк

больше возле нашего хозяйства околачивается, – так и норовит здесь чем-либо поживиться.

Нет хищника пакостливее и вреднее его! Чувствует серый, что никто его не терпит, что

спуску ему не дадут, оттого и страшится человека, боится ему на глаза попадать. Застигнешь

его врасплох, – бегством спасается или трусливо прячется, ждет, пока мимо пройдут... Хоть и

зверь, а понимает, что от людей ему только козней ждать приходится... Выбросил я как-то в

лесу приваду, чтобы возле неё волка подкараулить, а он, как ни голоден был, долго не трогал

корма: несколько ночей сначала заглядывал сюда, всё проверял, нет ли моих следов.

По дороге мы порешили, что сегодня я отдохну, а завтра днем обследую звериные ходы и

тогда устроим охоту. По словам Василия Петровича, здесь бродит стая волков.

Лесной это край, от деревни до ельника рукой подать. Подлесок местами к самой

околице подступает. .

Ночью всполошились собаки. Я не вытерпел, оделся. Взял ружье и, мягко ступая в

валенках, пробрался за огороды к бане. Вблизи неё начинаются голые кустарники.

Долго стою, притаившись у стены. Псы не утихают, а не видно, что их тревожит. Чем

больше вглядываешься, тем хуже видишь. Дав отдых глазам, вновь всматриваюсь в неясные

очертания. В сумерках мерещатся силуэты серых хищников, блуждающие на прогалине.

Приглядишься, и уже кажется, что это только неподвижные кусты, пни.

Но вот в темнине кустарников заблестели светлячки – волчьи глаза. Оборачиваюсь к

дому, там ярко освещенные окна, – видно, свет включили. Глаза зверей не горят по ночам, как

думают многие. Это сосудистая оболочка волчьих глаз отражает блеск падающего на неё

света от лампы, костра, фонаря или даже от зажженной спички...

Псы не затихали, но вели себя по-разному. Одни, спрятавшись, лаяли с тоскливым

подскуливанием и умолкали. Глухо звучали их голоса. Другие – громко и сердито