Рисунки В. Курдова
А. Шевченко
„Следы говорят"
Редактор М.М. Смирнов
Переплет художника Ю.П. Мезерницкого
Художник-редактор Б.Ф. Семёнов
Технический редактор Н.И. Родченко
Корректор Е.Н. Куренкова
OCR – Андрей из Архангельска
Лениздат. Ленинград, Торговый пер., 3
Типография им. Володарского.
Ленинград, Фонтанка, 57.
ДИКАРЬ
Недавно у наших школьников был праздник. Соблюдая прекрасный обычай, они в «День
птиц» с любовью развешивали дуплянки и скворечники. Ребята хорошо продумали это дело,
заботясь о том, чтобы искусственные гнёзда были недоступны для кошек и сорок. Ни один
птичий домик не остался пустым, значит «гостям» понравились их жилища.
Вам кажется, скворцы, например, так просто заняли приготовленные им домики? О нет!
Они, прежде всего, проверили их прочность и удобства. Залезли внутрь, исследовали – всё ли
там в порядке. Осмотрели, простучали клювиком снаружи и уж только потом завладели
облюбованным скворечником. Особенно беспокоились самочки. Дело самца – первым
захватить домик и пением пригласить сюда подругу, прилетающую обычно позже. С этих пор
больше заботы падает на неё: она хлопочет о «домашнем уюте», самец же восторженно
распевает на все лады. Кстати, своим пением он оповещает соперников, чтобы они не
совались к занятому уже месту, иначе их ждет взбучка. Словом, главное занятие «хозяина» –
это песни и охрана своего уголка; только короткими минутами помогает он подруге в
устройстве гнезда.
На днях спускаюсь с крыльца, – хочу отправиться на вечернюю тягу вальдшнепов, а
скворец, сидя у своего нового домика, будто обрадовавшись моему появлению, во-всю
старается, взвизгивая и шипя над моей головой. Даже крылышками похлопывает себя в такт
пению, – очень уж волнуется и спешит.
Удаляюсь, а вслед мне несется звонкий посвист. Я даже обернулся – скворец ли? Он, он!
Певец торопится передать дроздовую трель. Свое скворечное лопотание он обязательно
уснащает чужими напевами, – чего только не вплетет сюда.
Солнечные лучи насквозь просвечивали голый березняк и так сушили и коробили слой
прелых листьев, что взъерошенный настил их хрустел под ногами. В сизой хвое краснолесья
переливчато колебался воздух.
В прогретой за день боровине – застоявшееся тепло. Спустился в низину, – там свежо,
сыро.
На тяге моё всегдашнее место возле огромной старой осины, что растет в ложбине у
поворота ручья.
Подхожу. С верхушки осины долетает обрывок хрустального перезвона песенки. Я
подумал: зарянка. И сразу же меня взяло сомнение: в такое время зарянка поет на макушке
хвойного дерева? Поднимаю голову, что-то мелькнуло за ствол. Захожу с другой стороны
осины, вижу вверху дупло. Нет, пожалуй, не зарянка! Так высоко она никогда не устраивает
гнезда, оно у неё всегда внизу. .
На заходе солнца отовсюду слышалось пение. Старались мастера этого дела дрозды. На
вершине ели красиво позванивала зарянка.
Кто же, боясь меня, прячется в дупле?
Закат перестал пылать, но было ещё светло, и я хорошо видел тянувших над лесом
вальдшнепов. О своем приближении они предупреждали далеко слышным «квор-квор-квор!..
цвист!». Плавно и быстро проносились они вдоль низины с опущенным вниз клювом.
В вечерней тишине особенно громко раздавались мои выстрелы.
Затоковала сумеречная птица козодой. Подолгу висело в воздухе её урчание.
Прислонив к дереву ружье, тихо сижу на замшелом пне под елью, дожидаясь – не
покажется ли из дупла спрятавшаяся там птица? Неожиданно из круглой дырки в осине кто-
то выглянул и со звуком «чиррр» улетел.
Смерклось. Продолжаю сидеть; ведь вальдшнепы и ночью тянут. Вдруг как метнется мне
в глаза огненный язычок! Я так и встрепенулся. А это, всего-навсего, зарянка собиралась
сесть мне на голову, чтобы юркнуть в ёлку. .
На другой вечер, скрытно приближаясь к осине, слышу обычную песню скворца. Не
замечая меня, он шевелит крылышками, причмокивает и трещит. Но как только я
показываюсь, он скрывается в дупло...
Так вот кто здесь обитает, – подивился я и подумал:
«Какая разница в повадках скворцов: один – песней встречает меня у калитки, другой
стал дикарем. Живя вдали от людей, он усвоил лесные привычки: перестал доверять
человеку».
НА ЗНАМЕНКЕ
Думаете, боятся дикие птицы близости жилья и не селятся рядом с большими городами?
Ошибаетесь! Для дичи важно, чтобы были укромные уголки, где бы её не трогали. А уж
она сама проверит, можно ли ей там водиться.
По взморью на Знаменке, у самого Ленинграда, есть заводи с шумящими камышами.
Растут по ним рогоз, кубышки, рдесты; на кочкарниках – осока; по краям – кустарники.
Всю ночь на воде отсвечивают «зори» – отблески ярких огней города. Сюда доносятся
звонки трамваев, шум мчащихся машин, заводские гудки. Но всё это мало тревожит
пернатый мир.
На Знаменке, в Мурье, запрещена всякая охота, словом – здесь заказник.
Хотите посмотреть, что тут творится весной?
Сойдем у тех каменных громад с трамвая и свернем вправо на луга. Отсюда стежкой
пойдем к зарослям ив.
Не верится вам, что возле нас пчёлы кружат? Они! Они – золотистые труженицы. Надо
же им собрать свой первый медовый взяток с барашек верб и бредин. Это «городские»
пчёлы. Где-нибудь в окне дома-гиганта сделан леток, а в квартире на подоконнике стоит улей.
Есть любители-пчеловоды и в самом Ленинграде: и в городе пчелам на всё лето обеспечен
сбор меда. В городских парках цветут медоносы: клены, сирень, липы; березы, осины дают
пыльцу; копошатся пчёлы в садах и скверах, хлопотливо обследуя нежные венчики
всевозможных цветов, высасывая капельки нектара...
Слышите – жаворонок! Да не туда смотрите! Без привычки на солнце его трудно
заметить, – очень уж высоко трепещет. Журчит, журчит в одной точке лазури и – камнем
вниз. Где-то рядом у него гнездо на земле...
Вот мы и на месте. Теперь слушайте и глядите в оба. Много здесь любопытного, всякие
утки тут водятся. Они сами себя обнаружат. Только не зевайте...
И, будто нарочно, кряковая утка дала знать о себе:
«Квэ-эк! Квэ-эк! Квэ-эк! Кваа-ква-ква!» – разнесся её призыв.
– Ой, так близко?
– А чего ей бояться! Наверно, вон на той заводинке плещется... Так и есть.
«Жвя-ак! Жвя-ак!» – отзывается нарядный селезень. Он-то уж знает, куда его зовут. «Тих-
тих-тих-тих» – просвистел крыльями и плюхнулся в гости.
Над камышами протянули длинношеие шилохвости с острыми хвостами... Где-то
крякнула скромная утка-широконоска, – клюв у неё лопатой... Там с дребезжащим свистом
мчится табунок чернопегих гоголей, тех самых, что в дуплах гнездятся. Неожиданно за
стеной камыша что-то с грохотом обрушилось – то гоголи опустились на воду.
Вдруг издали донесся перезвон колокольчиков, – парочка самых маленьких и юрких
уточек чирков-свистунков мелькнула таким молниеносным зигзагом, что звук их полета
послышался лишь после того, как самих чирков и след простыл.
В залитых водой кустах ивы-бредины кто-то потрескивает: «Трль, трль, трль». То
селезень чирок-трескунок подружку ищет.
А там вон, на чистой луговине, полюбуйтесь куликами турухтанами! В пышно цветистых
