воротниках они топчутся друг перед другом, будто непрочь подраться. На самом же деле, это

– одно красование. Турухтаны весною замечательны тем, что самцы их окрашены всяк по-

своему. Не найдете среди них хотя бы двух с одинаковой расцветкой...

А бекаса угадали? Немудрено его узнать. Слышите, как он в воздухе играет, словно

барашек блеет?

Это звучание происходит при скольжении кулика вниз, от дрожания перьев его хвоста и

крыльев.

Если бы мы побывали здесь раньше, то смогли бы услышать и гусиное гоготание и

музыкальные клики лебедей. Теперь они уже улетели дальше, на север.

Позже здесь появятся водяные курочки, коростели.

Много в Мурье разных водоплавающих и болотных птиц. Здесь их приют. За гранью

заказника – другое дело. На взморье за утками охотятся на замаскированных челнах. Иные

же охотники караулят снующую туда и обратно дичь возле заказника.

Хитрые утки отлично знают границы своего убежища. Зоркий утиный глазок не раз

подмечал у грани заказника подвижные «кусты», плывшие иногда против ветра. Из таких

«кустов» вырывались снопы огня и гром выстрелов...

Вон через Мурью летит табунок крякв. Смотрите, смотрите! Утки взмыли столбом вверх,

стремительно и высоко – недосягаемо для выстрела – проносятся над границей своего

укрытия. Миновав опасную черту, птицы снижаются на обычный полет. Возвращаясь

«домой», утки опять наберут высоту над той же чертой. Перевалив её таким приемом,

спикируют вниз – в свой приют.

Да, трудно провести утку...

Впрочем, уже вечереет. Пора нам возвращаться к трамваю.

НА ВЫРУБКЕ

Закончив смену, молодой токарь Женя Борисов по-хозяйски привел в порядок свой

станок и подошел к окну. Чуть не к самому стеклу протянулись ветки тополя. Почки на них

так набухли, что уже расползлись клейкие чешуйки, вот-вот покажутся зеленые хвостики.

«Ах, да! Николай Васильевич говорил, что сейчас тяга вальдшнепов», – вспомнил Женя и

прямо с завода направился к постоянному спутнику своих охот Николаю Васильевичу

Кружкову.

Одному – шестьдесят, другому – шестнадцать. Друзья – водой не разлить. Объединяет их

любовь к охоте.

Завтра выходной день. Решили утром ехать на тягу.

Женя в который раз залюбовался ружьем Николая Васильевича. Отличная двустволка

тонкой работы знаменитого мастера Алешкина. По красоте линий, посадистости, тонкой

пригонке частей и великолепному бою с этой двустволкой не сравниться хваленым

английским ружьям. Женя рассматривает художественную отделку замков бескурковки.

Раскрыл стволы – там блеск. Старый охотник бережет, вовремя чистит ружье, вот и служит

оно ему долго и безотказно.

Патронташ у Николая Васильевича на двадцать четыре патрона, закрывается сверху. В

таком и в дождь не подмочит патроны.

Ягдташей – кожаных сумок – Кружков не признаёт. Им только на стенке висеть.

Неудобны (натружают плечо) и маловместительны. Лучше нет заплечного мешка – рюкзака.

– Патроны заряди дробью № 7 или 8; на вальдшнепа это самые подходящие номера.

Стволы своего ружья протри начисто. Если не уберешь смазку, получится слабый бой, –

посоветовал Николай Васильевич.

Условившись о часе выезда, друзья расстались.

С вечера Женя всё приготовил. Свою добротную и прочную тулку разобрал и уложил в

чехол, – так полагается перевозить оружие. Да и безопасней: при случайных толчках не

повредишь стволов.

На другой день охотники встретились на вокзале. Пока мчался электропоезд, они

оживленной беседой коротали время. И вот уже Кружков с Женей шагают в апрельский

полдень от станции к знакомой вырубке.

Путь лежит вдоль речных пойм. Николай Васильевич вспоминает:

– Бывало, спускаешься этими местами и отмечаешь: вот поля колхоза «Ситенка». Сюда

вклинивались богатые поймы колхоза «Железо». Там берег пересекали угодья колхоза

«Кемка». А сейчас – раздолье! И вдаль и вширь – сплошные луга мощного объединённого

колхоза «Большевик».

У самой реки вспорхнула белая трясогузка, что-то поймала. Села на плывущее бревно и

закачала хвостиком. Вдруг из прибрежного ивняка вынырнул вороватый перепелятник.

Молниеносно метнулся к трясогузке. Не сплоховала серебристая птичка, – взмыла столбом

вверх, будто толчками набирает высоту. Ястреб с разлету взвился за ней, чуть было не

поймал, потом стал отставать.

– Раз наметившись, перепелятник ни за что не бросит погони. Только вот вертикально,

прямо ввысь, не может развить быстрого полета, – сказал Николай Васильевич.

Женя пристально следил за погоней. Кружков машинально снял с плеча ружье. Ястреб

нырнул вниз и полетел к кустам. Заметив людей, он гибко извернулся в сторону, но

прогремел выстрел, и птица, величиной с голубя, упала: желтоглазый перепелятник, сверху

серый, снизу весь в поперечных буроватых полосках. Перевернувшись на спину, ястреб в

комок сжал пальцы с загнутыми и острыми, как шило, когтями. Ими хищник хватает и

закалывает перепелок, куликов и других птичек...

Тропинка повернула к лесу. Золотые лучи солнца пронизывают ветви берез. Меж

сверкающих белизной деревьев в просветах перелеска темнеет старая ель. Поседевшими

нижними ветками она расстилается по самой земле, а зеленой стрелкой упирается в небо.

Показывается и бронза сосны с раскидистыми вверху лапами хвои.

Перелесок обрывается прогалиной – вырубкой. Солнечная с синевой глубина вырубки

так ясна, что зоркий Женя легко различил в прутняке синицу. Одним краем прогалина

примыкает к кромке смешанного леса, другим – к оголенному ольшанику, залитому полой

водой. Через всю вырубку тянется цепочка из чернолесья – осинок, берез, ольх, с большой

елью посредине.

– Пришли, – говорит Николай Васильевич. – Здесь надо ждать тяги.

Женя знает, что вальдшнепы полетят через поляну над перемычкой и не миновать им

ели: в мелколесье их привлекает высокое дерево.

Попыхивая душистым дымком папиросы, Николай Васильевич присел отдохнуть.

Юноша наколол для распалки щепы из смолистого соснового пня (она и в дождь загорается),

наломал сухих еловых веток. Запылал костер, с треском разлетаются раскаленные угольки.

Старый охотник заметил:

– Надо избегать еловых веток. Могут глаза опалить или одежду сжечь. Видишь, как

«стреляют»!

Занялись чаем. Славно пьётся с дороги.

В лесу не умолкает пение птиц. Поют они в воздухе, на деревьях, на земле. Порой всё

заглушают ликующие возгласы, будто кто-то трубно выкрикивает: «Ку-ддряво! Ку-ддряво!».

– Журавли на болоте, – улыбается Николай Васильевич. – Взгляни, Женя, как эта певунья

старается!

На елке желтоватая овсянка без конца повторяет звучную трель своей песенки: «Зинь-

зинь-зинь-зинь-зинь-си-и!».

К закату постепенно смолкают дневные певуны. Слышнее отдаленное урканье черныша.

Откуда ни возьмись стрелой пролетели чирки и неожиданно затоковал бекас-«барашек». Он

то устремляется вверх и носится там, то падает с высоты.

Из ольховой низины пахнуло холодком. Неуловим переход к вечеру, но день меркнет.

– Пора!

Охотники заняли места: Женя – у ели, а старик – ближе к кромке смешанного леса.

С маковки ели прокатились гулкие посвисты. Лесной «солист», певчий дрозд, зорю

провожает. Приумолкнет и опять засвистит. Трели его звучнее соловьиных, разве что

щелканьем уступит соловью. В лесу апрельский вечер без певчего дрозда –что майская ночь

без соловья. Но соловья в зарослях не увидишь, а дрозд всегда на виду красуется.

Всё реже и реже посвисты, – время и дрозду засыпать.

По-весеннему прозрачен воздух. На фоне неба вырезалась гряда темной хвои. Едва

приметно блеснула первая звезда.