- Я не стал бы об этом сейчас заговаривать с тобой, но сегодня мне случайно попал в руки твой телефон с открытым журналом звонков. И там лишь Настя, Настя, Настя… Как я понял, вы немало времени проводите вместе. Понимаешь, о чем я?

Чувствуя себя окончательно загнанной в угол, я панически искала оправдания. Оправдания своему отсутствию дома, оправдания наиболее частым звонкам и сообщениям совершенно конкретному человеку… И не находила. Но в конце концов, что такого? Чем еще я могла выдать себя?! Или все настолько заметно?!

- Ну и что? – проговорила я, опустив глаза. – Что не так-то? Я не могу с подругой пообщаться?..

- Ксения, ты за последний год сильно изменилась. Не в какую-то худшую сторону, нет. Этого я не хочу сказать. Ты живешь активной жизнью и, по-видимому, вполне счастлива. Еще весной мы с мамой дивились переменам, произошедшим с тобой. Тебя было просто не узнать после всего…

Я потеряла терпение и, набравшись смелости, протестующее подняла ладони:

- Слушай, пап, ну зачем все это?.. Прости меня, ради бога, я понимаю ваше беспокойство, и для меня безгранично ценна ваша с мамой забота обо мне! Но я не понимаю, что не так? Если вы и сами видите, что я счастлива, то к чему какие-то вопросы о личной жизни?..

Отец снова помолчал, будто подбирая слова, затем произнес, поглядев мне в глаза:

- А ты уверена, что пошла по правильному пути, Ксюша?

Еще с минуту мы не произносили ни слова, глядя друг на друга. Меня колотило мелкой дрожью, которая, как я по крайней мере надеялась, внешне пока не проявлялась никак. Во рту у меня пересохло, и сердце начало отстукивать уже ненормальный, слишком беспокойный ритм.

- О чем ты?.. – все же пробормотала я, хотя это уже было совсем лишним. Мы понимали друг друга.

- Ты сама знаешь, Ксения.

Помотав головой от отчаяния, с нервным смешком я закрыла глаза и, с величайшим трудом сдерживая бурные эмоции, воскликнула, отворачиваясь в сторону:

- Ой, все!.. Ну хватит! – в груди все сжалось от внезапного спазма, дыхание на мгновение перехватило, и я опасалась, как бы на глазах не выступили слезы. – Да, мы встречаемся! И что теперь? Лечить меня будете? Или сразу на костер?..

Папа неожиданно мягко взял меня за руку и снова повернул к себе.

- Ксюш, успокойся, – произнес он без какой-либо строгости или резкости, наоборот, почти ласково. – Не выходи из себя.

Я в отчаянии и со стыдом посмотрела ему в глаза. Наверное мои щеки и уши горели уже совсем неистово. По крайней мере я ощущала это.

- Мама тоже знает? – спросила я, из последних сил сдерживая слезы.

- Нет, – он покачал головой. – Да и не за чем ей знать. Нехорошо она себя чувствует в последнее время.

- Не говори ей ничего, пожалуйста, – сказала я дрогнувшим голосом.

- Я не скажу, успокойся.

Отец прижал меня к своей груди, и я, чувствуя, что все-таки слезы навернулись на глаза, обняла его покрепче.

- Ты презираешь меня, да?.. – проговорила я, немного восстановив дыхание.

- Нет, никто тебя не презирает, – ответил папа. – Это твоя жизнь, Ксения, и только ты выбираешь курс, по которому полетишь. Я лишь хочу напомнить тебе, что мы все-таки не чужие тебе люди.

- Мне не нужно об этом напоминать! – отстранившись, я с негодованием поглядела на него. – Зачем ты так говоришь?

- Успокойся, – повторил он, снова беря меня за руку. – Я не стану тебя упрекать ни в чем или читать каких-то нравоучений. Ты уже взрослая. Но возможно когда-нибудь ты сможешь хотя бы объяснить свое решение?

Набрав в легкие побольше воздуха, я прикрыла на мгновение глаза, а затем выдохнула и огромным усилием воли придала своему голосу некоторую уверенность:

- Да… Наверное. Только ты и сам понимаешь, что я не смогу говорить об этом спокойно. Да и стоит ли говорить? Так получилось, пап. У меня и самой не слишком-то много разумных объяснений этому.

- Захочешь поговорить – поговорим, – произнес он, сжав мое запястье. – Просто помни об этом, Ксюша. Пока мы рядом, ты можешь довериться нам. В этом не будет ничего дурного.

- Спасибо… – отозвалась я с жалкой и виноватой улыбкой, чувствуя, что готова расплакаться прямо здесь и сейчас. – Я люблю вас с мамой очень… Простите меня, если что не так! Меньше всего мне хочется вас расстраивать, и потому и не могу говорить о том, что происходит…

Отец посмотрел куда-то поверх моей головы и произнес:

- Я надеюсь, что все будет хорошо, Ксюш. А теперь возьми себя в руки и успокойся. Мама идет сюда.

Испуганно заморгав, я быстро спросила:

- Что у меня на лице? Потекло все?.. Черт, где хоть какое-нибудь зеркало?..

- Да все нормально. Не нервничай только.

- Ага… – пробормотала я укоризненно. – Тебе, наверное, легко это сказать!

Мама подошла через минуту, и я приложила все усилия для того, чтобы выглядеть как можно более естественно, ну и чтобы голос не выдавал моего волнения.

- Ну как? – спросила я, с улыбкой передавая маме ее сумку.

- Теперь, кажется, действительно все, – она тоже улыбнулась мне в ответ. – Спасибо, Ксюш. – Ну так что? – этот вопрос был уже обращен к папе.

- Пока ждем, – ответил тот, и еще раз поглядел на табло. – Пойдемте потихоньку наверх.

Мы встали на эскалатор, и он поднял нас на второй этаж. И в тот момент, когда мы подходили к зоне паспортного контроля, раздался сигнал изменения электронного табло.

- Похоже, для кого-то ожидание закончилось, – сказала я, наблюдая за отметками нескольких рейсов, готовившихся к вылету.

- Ну значит и нашу посадку скоро объявят, – произнес папа. – Пора прощаться, Ксюш. Поезжай, времени уже много.

Я на всякий случай поглядела ему в глаза, пытаясь понять много ли было двусмысленности в сказанном. Но никакого особого подтекста по его взгляду я не нашла. Разве что взгляд был слегка погрустневшим.

- Ладно, поеду… – проговорила я немного рассеянно и повернулась к маме. – Напишите тогда сообщение, как приземлитесь, хорошо?

Она кивнула, обняла меня и поцеловала в щеку:

- Конечно, Ксюшенька, спасибо тебе. Поезжай осторожно, пожалуйста.

- Да, конечно же… Обещаю.

Затем я еще раз обняла отца и почувствовала, как он сжал мое плечо.

- Да уж, ты поаккуратнее. Береги себя, Ксения, – добавил он, и вот в этих словах я уже почувствовала нечто большее, чем просто напутствие в дорогу.

Чуть отступив назад, я поглядела на них обоих, улыбнулась и помахала на прощание рукой.

- Приятного вам полета и хорошего отдыха, – сказала я, готовясь уходить, но что-то будто удерживало меня на месте. Словно недосказанность какая-то неловкая! Я не могла понять, что именно.

- Спасибо, Ксюш, – сказал папа. – Созвонимся.

Я покивала, улыбнулась еще раз доброму маминому взгляду и, развернувшись будто через силу, зашагала обратно к эскалатору, почему-то не в состоянии заставить себя повернуться и еще раз помахать им ручкой на прощание.

Спускаясь вниз, я все думала об том странном чувстве и наконец решила для себя, что мне попросту стыдно сейчас лишний раз смотреть им в глаза. По крайней мере папе точно. Да и маме тоже. Ей даже больше, потому что она, похоже, действительно ничего такого не подозревала.

Чувство вины и отчаяния снова сильными спазмами сдавило грудь и горло, и я поняла, что слез все-таки не избежать. Да они в общем-то уже и покатились по моим щекам, отнюдь не собираясь спрашивать у меня разрешения.

Осознав, что в голове сейчас сильный и бурный хаос, а в теле непреодолимая дрожь и противный озноб, я решила, что нужно хоть немного успокоиться и прийти в себя, перед тем как садиться за руль и ехать куда бы то ни было.

К счастью, особо никто на меня внимания не обращал, пока я шла почти через все здание, чтобы зайти в знакомую кофейню, расположенную среди торговых рядов. Оживление на терминале возросло, рейсы начали отправлять, и меня не могло не радовать, что мало кто сконцентрируется на моем залитом слезами лице.

Зайдя в кофейню, я села за самый дальний столик и расстегнула пуговицы на пальто, потому что почувствовала, как мне становится жарко, и было даже немного трудно дышать.