И вдруг из глубины комнаты толстая поблекшая женщина – пожалуй, самая здесь старшая – крикнула:

– Неправда! Я тоже с ней дружила.

Опять послышались смешки и выкрики. Пилар опять установила порядок.

– А кто-нибудь еще дружил с Джульеттой Лопес? – спросила она. Все молчали, тогда Пилар, обращаясь к той, что только что назвала себя подругой Джульетты, сказала: – Ты и Конча, подойдите сюда, а остальные могут идти.

Отовсюду послышалось разочарованное бурчанье. Женщины покидали комнату, еле передвигая ноги и вполголоса переговариваясь. Я осталась с Пилар и двумя заключенными.

– Это Лола, – представила Пилар немолодую женщину. – А вторую вы уже знаете. Если что-нибудь понадобится, зовите – я постою за дверью.

Лола жевала жвачку, практически не закрывая при этом рта. У нее не хватало одного клыка, что придавало ей зловещий вид. Она бросила на меня презрительный взгляд.

– Твоя сумка, она от Loewe, верно? Я сразу поняла, что это не какая-нибудь там подделка, не из тех, что продают негры на улицах. Ты сама ее себе купила иль кто подарил?

Я буквально онемела, поняв, какую глупость совершила. Как можно было явиться сюда с такой сумкой? Но я не расставалась с ней с тех самых пор, как Маркос вручил мне ее на день рождения. Проще всего было бы заверить Лолу, что сумка не фирменная, но я продолжала молчать с виноватым видом. Тут послышался резкий голос Кончи Диего:

– Не отвечайте, инспектор! Ей-то какое дело до вашей сумки? Вообще непонятно, что она здесь делает, выпендриться захотела – никогда она не была подругой Джульетты. Тоже мне подруга выискалась!

На Лолу, судя по всему, ее слова особого впечатления не произвели, и тем не менее она вскинулась на Кончу и грубо закричала:

– А тебе-то, так твою мать, откуда это знать? Тебя кто спрашивал? Давай помалкивай, красивше будешь, кучка тараканья.

– Никогда ты не была подругой Джульетты! Щас! Стала бы она связываться с такой дрянью!

– Ой, умора! Тоже мне ангелочек нашелся! Ты скажи, скажи инспекторше, за что тебя сюда упекли!

– Заткнись, Лола, а то по роже схлопочешь!

– Она своего кота, сутенера своего, чикнула. Он ее лупцевал как хотел, вот она однажды схватила нож для хамона да и прирезала его.

Конча бросилась на нее, и я не смогла сдержать крика. Тотчас в комнату вихрем ворвалась Пилар и встала между ними.

– Ну, чего тут у вас случилось?

Обе заговорили разом, но Пилар велела им замолчать. Женщины смотрели друг на друга с бешеной яростью.

– С который из двух вы хотите поговорить, инспектор?

– С Лолой, – буркнула я, чувствуя себя последней идиоткой.

Пилар увела Кончу, и я осталась наедине с этой мерзавкой. Она тотчас снова завела разговор про сумку:

– И сколько же такая стоила?

– Это подарок.

– Ничего себе подарочек! Охренеть можно! Ну что, видели, какая здесь публика-то сошлась? А эта Конча вечно ко мне цепляется, ну, она у меня дождется…

– Вы говорили, что были подругой Джульетты Лопес.

– Это как сказать… Были знакомы, да, болтали иногда. Только она воображала больно, строила из себя… потому что училась на курсах дизайна этого. Они с Кончей, которая ушла, вечно всем талдычили, что, как только выйдут из тюрьмы, сразу станут прямо святыми и дело свое откроют… в общем, чушь всякую пороли.

– После того как Джульетта освободилась, она связывалась с вами? Писала вам? Звонила?

– Мне? С какого бодуна?

– Но вы ведь заявили, что были ее подругой.

– Знаете, все эти тюремные дружбы очень скоро из головы выкидываются. Да так оно и лучше!

– А никто ничего не говорил при вас о том, где сейчас находится Джульетта?

– Делать мне, что ли, больше нечего, как всякие сплетни слушать!

– А разве ходили какие-нибудь сплетни про Джульетту после ее освобождения?

– Да нет вроде, нет.

– Можете идти.

– И только ради этого тут такой сыр-бор устроился? Вы что, больше ни о чем меня спросить не хотите? Ну ладно… Только скажите, кто вам подарил такую сумку, инспектор, страсть как любопытно.

– Пожалуйста, уходите.

– Неужто вам так уж трудно ответить? Муж?

– Немедленно уходите отсюда! – закричала я, выйдя из себя.

Женщина сделала рукой жест, словно застегивала рот на молнию, и, волоча ноги, вышла с циничной улыбкой на губах. Оставшись одна, я будто сдулась и не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Села на стул и попыталась сделать несколько нормальных вдохов. Да, конечно, не так-то легко иметь дело с подозреваемыми, но поведение тех, кому уже нечего терять, бывают куда ужасней. Тут вошла Пилар:

– Ну как, инспектор, все прошло удачно?

– Боюсь, что нет.

– Эта Лола – она совсем отпетая, кошмар, а не баба.

– За что она здесь?

– Убила проститутку, свою товарку, видно, из ревности.

– И сама же назвала Кончу Диего убийцей, сказала, что та зарезала своего сутенера.

– Это правда.

Я в изумлении воззрилась на нее:

– Что эта убийца, вас удивляет, а что та – нет, да? Так всегда и бывает! Думается, для того и нужны суды и судьи, иначе мы всегда взваливали бы вину на тех, кто вызывает у нас большую антипатию.

Выходя на улицу, я обеими руками закрыла глаза. Я была совершенно вымотана, к тому же злилась на саму себя. Удушающая атмосфера тюрьмы плюс уверенность, что я неважно справилась с ситуацией, давили на меня так, будто на голову мне положили огромный камень. Гарсон, судя по всему, понял мое состояние, он ведь достаточно хорошо меня знал и поэтому сейчас помалкивал, не позволяя себе никаких комментариев по поводу нашего визита в Вад-Рас.

– Ладно, раз уж мы оказались в Побленоу, есть два места на выбор, куда можно зайти поесть: либо отправиться в Олимпийскую деревню, либо остаться в рабочем квартале. Я бы выбрал второй вариант. Здесь полно баров, где очень недурно готовят, да к тому же они дешевые.

– О деньгах можете не беспокоиться, разве мы с вами не омерзительно богаты?

Мои слова только добавили Гарсону раздражения, однако он сдержался и не стал со мной пререкаться, а вместо этого опять заговорил о еде. Мы решили зайти в маленький ресторанчик более чем скромного вида, где группа рабочих в форменных комбинезонах уже закончила обед – теперь они пили кофе. Мы устроились за грубым деревянным столом, покрытым двумя бумажными скатертями, и официант принес нам написанное от руки меню в замызганном пластиковом чехле.

– Глядите-ка! – пришел в восторг Гарсон. – Да у них здесь даже косидо имеется! Разве вам не хочется съесть горячего супчика с турецким горохом и ломтиками мяса? Нет, это и сравнить нельзя со всякими там модными ресторанами! В них тебя голодом уморят да еще обжулят.

– Представляете, я живу в этом районе, но мне и в голову никогда не приходило зайти сюда поесть. Просто мы отвратительные снобы, верно я говорю?

– Нет, ко мне это не относится! Я простой полицейский, как прежде говорили, хожалый.

– Женатый на богатой женщине. Что вы, что я, мы живем своего рода двойной жизнью. Работаем рядом с людьми, куда менее обеспеченными и удачливыми, а вечером возвращаемся в свой привилегированный мир.

– Знаете, я прекрасно приспособился к этой ситуации.

– Это вам только так кажется, но в самый неожиданный миг появляется мистер Хайд, заставляя тебя сделать что-нибудь невпопад, – и обман тут же всплывает.

– Скажите, Петра, что там произошло, в тюрьме, не считая того, что вы не добились сведений о месте жительства Джульетты Лопес, почему вы так разбушевались?

– Видите эту сумку, Гарсон?

Он с полным равнодушием оглядел мою фирменную сумку, совершенно не понимая, к чему я клоню.

– Вижу, а что с ней не так?

– Как вы думаете, сколько она стоит?

Он снова уставился на сумку, на этот раз с бо́льшим интересом. Как я поняла, сумка показалась ему чудовищной, потому что на лице его мелькнула гримаса отвращения.

– Откуда мне знать! Сто евро? Женские штучки обычно стоят дорого.

– Тысячу, она стоит больше тысячи евро! – с победным видом выкрикнула я. – Маркос подарил мне эту сумку на день рождения. А можно, как вы полагаете, являться в женскую тюрьму с чем-то, что стоит таких денег? И я сама вам отвечу: нет и нет. Только круглой идиотке может прийти в голову что-то подобное.