– Я прошу, чтобы имелся в виду и был занесен в протоколы допроса тот факт, что моя подзащитная выразила готовность дать признательные показания, а также то, что она по доброй воле и без всякого принуждения явилась в полицию.

– Это будет непременно сделано, – ответил Коронас сугубо официальным тоном.

Между тем я готова была поклясться, что Элиса чувствовала себя по-настоящему счастливой, находясь здесь, с нами, – во всяком случае, так казалось, судя по беззаботному виду, с каким она разглядывала небогатую обстановку комиссарского кабинета. Затем она остановила взгляд на каждом из нас по очереди, и в этом взгляде угадывалось профессиональное умение быстро составлять мнение о людях.

– Вы знаете, в чем обвиняется ваша подзащитная? – продолжил Коронас задавать формально обязательные вопросы.

– Я надеюсь, нас проинформируют об этом более подробно, – выпалил этот идиот Октавио Местрес.

Тут Элиса, словно полностью соглашаясь с нами в оценке степени его кретинизма, с раздражением одернула адвоката:

– Октавио, пожалуйста, не мог бы ты подождать за дверью? Не беспокойся, если будет надо, я тебя позову.

Местрес не скрывал своего удивления; было очевидно, что они не встречались заранее и не успели выработать стратегии поведения, а это удивило уже меня. Он вышел, а Элиса улыбнулась нам. Можно было подумать, что она намерена разыграть здесь роль психиатра, на прием к которому пришли пациенты, а вовсе не роль подозреваемой, которая собирается давать признательные показания. Она сразу взяла инициативу в свои руки:

– Сеньоры, как вы знаете, я по собственной воле прилетела в Барселону и теперь точно так же, добровольно, хочу рассказать вам всю правду.

У Гарсона глаза сделались как у дохлой рыбы, что в его случае означало изумление. А я на миг свои глаза чуть прикрыла, призывая тем самым младшего инспектора к спокойствию и выдержке.

– Вы можете начинать рассказывать, если вам угодно, но при условии, что потом не откажетесь поставить подпись под сказанным и подтвердить свои показания перед судьей. Видите ли, приступы мимолетной откровенности часто оборачиваются для нас лишь пустой тратой времени.

Я вполне сознательно повела себя едва ли не грубо, потому что посчитала это единственным способом поставить ее на место и дать понять, что хватит строить из себя хозяйку положения. Однако Элиса нисколько не смутилась. Было очевидно, что она с профессиональным мастерством управляет собственными чувствами.

– Я прекрасно вас понимаю, к тому же, пожив в Соединенных Штатах, стала особенно ценить время. Мало того, когда я принимаю пациентов в своем кабинете, сама всегда советую им говорить короче. Естественно, в разумных границах, поскольку нельзя своими требованиями и строгостью подавлять волю человека, у которого и без того возникли конфликты психологического плана и который порой испытывает отчаяние. Ведь именно поэтому он пришел ко мне искать помощи, о чем забывать нельзя.

Каждое слово, произнесенное Элисой Сигуан, только усиливало мое недоумение. Зачем ей понадобились эти никчемные разъяснения в столь серьезных обстоятельствах? Она что, решила усыпить нас своими сказочками или запутать и увести как можно дальше от сути дела? Да, разумеется, в любом допросе присутствует момент неожиданности, непредсказуемости, но здесь эта самая неожиданность била через край. Я опять сделала попытку поставить ее на нужные рельсы:

– Элиса, если вы хотите сказать что-нибудь действительно важное, пожалуйста, приступайте.

Она откашлялась, потом обратила на меня взгляд своих чудесных глаз янтарного цвета. Элиса, безусловно, выжидала подходящий момент, просчитывая в уме, когда ее слова произведут на нас более сильное впечатление, а это отнюдь не свидетельствовало о полной искренности. Наконец она произнесла подчеркнуто значительным тоном:

– Я спланировала и организовала убийство моего отца Адольфо Сигуана – пять лет назад.

На нас с Гарсоном это признание не произвело ожидаемого эффекта, мы невозмутимо смотрели на нее.

– Да, именно в этом мы вас и обвиняем на основании собранных нами улик, – уточнила я.

– Так вот, я признаю себя виновной, а также заявляю, что ни моя сестра, ни Рафаэль Сьерра не имели к этому никакого касательства. Это и есть мое заявление.

Она окинула нас таким взглядом, каким девочка-отличница смотрит на своих учителей, будучи уверенной, что усвоила урок лучше, чем знают его они сами. У Гарсона на лице стало появляться выражение, будто ему хочется как следует ей врезать. Я же посмотрела на нее очень холодно:

– Отлично, значит, это и есть ваше заявление. А теперь мы начнем задавать вам вопросы.

– Но… какие еще вопросы? Я ведь во всем созналась.

– Да, ваше признание мы слышали, а теперь хотим услышать правду.

– Я вас не понимаю, инспектор. Я призналась – и вы должны передать меня в руки судьи. Разве не так все обычно происходит?

– Послушайте, Элиса, по-моему, нам лучше начать все с самого начала, только не испытывайте больше мое терпение, у меня, видите ли, тоже есть нервы. Поймите: полицейские здесь – мы, и мы руководим процессом. Так что отныне и впредь извольте ограничиться ответами на наши вопросы, и тогда все у нас пойдет гладко.

Ее самоуверенность и даже энтузиазм в один миг сдулись, как лопнувший шарик. Она опустила глаза и пробормотала:

– Хорошо, я согласна, спрашивайте, что вам угодно.

Первый вопрос задал Гарсон:

– Как вы установили связь с итальянским киллером, который убил вашего отца?

– Ах вот вы про что! Сделать это было относительно просто. Хочу напомнить вам, что в Америке члены итальянских мафиозных организаций чувствуют себя весьма привольно. Один мой друг назвал мне имя этого человека и помог отыскать его. Само собой разумеется, даже под пытками я не назову вам имени своего друга, он никакого отношения к преступному миру не имеет, а знакомство его с киллером было чистой случайностью.

– Понятно! – бросил мой коллега, вложив в эти слова все свое недоверие. И тотчас задал новый вопрос: – А потом вы наняли того же киллера, чтобы он убил Абелардо Киньонеса?

И тут лицо Элисы Сигуан исказилось ужасом. Она сразу перестала играть выбранную было для себя роль и резко и решительно выкрикнула:

– Нет! Тут он действовал по собственному почину. Посчитал, видно, что полиция может через Киньонеса выйти на его след, и убил того без моего ведома, я в этом не участвовала. Он не хотел оставлять в живых свидетелей преступления, но я к этому никакого отношения не имела.

– И уже совсем недавно вы заказали тому же киллеру убийство Джульетты Лопес?

– Нет! – почти взвыла она. – Нет, клянусь Господом Богом, ничего подобного я не делала. Этот тип оказался сумасшедшим, настоящей машиной для убийств. Он действовал по своему разумению и по собственной инициативе. В этих двух смертях я не виновата.

– Меня сильно удивляет… – сказал Гарсон, – что наемный убийца, живя в Италии, узнал обо всех обстоятельствах повторного открытия этого дела и явился сюда, в Испанию, в нужное место и в нужное время.

– Понятно, что он следил за вами, когда вы поехали на встречу с ней.

– А откуда вам известно, что мы с ней встречались?

– Моя сестра Нурия подробно информировала меня о ходе расследования!

– Очень сомневаюсь, что ваша сестра была в курсе всех наших передвижений; более того, я уверен, что она о них ничего не знала.

– Напрасно вы пытаетесь меня подловить или запутать, моя сестра сообщила мне об убийстве Джульетты Лопес.

– С этим я не спорю, однако ваша сестра понятия не имела о том, как именно мы вели расследование, а особенно о том, что мы смогли отыскать Джульетту Лопес и побывать у нее.

– Но тогда как, по-вашему, об этом могла узнать я и даже послать к Джульетте киллера?

– Вы вызвали сюда Катанью, когда дело было вновь открыто, а уж он постарался стереть следы давнего преступления.

– Именно так! Вы сами только что сказали: он действовал на свой страх и риск. Но ведь и я вам об этом же твержу!