Она свернулась калачиком. Ей казалось, что, обнимая свое тело, она снова почувствует себя хорошо, станет чьей-то любимой малышкой, а не будет просто куском мяса. Словно окаменев, они просидели в темноте ночи почти час, вокруг них пахло кровью.

— Марсель, — сказал он, когда в море показался остров, где находился замок-тюрьма Иф. — Там они нас не найдут.

Возможно, немецкие солдаты, взявшие их машину, были мертвы, но немецкая армия была где-то у них за спиной, и ни Мемфис, ни фон Галбан не чувствовали себя в безопасности.

— Выпусти меня из машины, — прошептала она. — Мне нужно выйти из этой машины.

Он думал об одной проблеме, пока был за рулем. Ее муж должен был находиться в гостинице «Англетер», но прошло столько времени, что фон Галбан подозревал, что он уже уехал в Северную Африку. С другой стороны у него был приказ найти «Фудроян» и передать уран капитану Бедойе. Но никакое поручение не казалось ему важнее той женщины, которая дрожала сейчас на заднем сиденье автомобиля.

— Думаю, вам нужен доктор.

Она с яростью затрясла головой.

— Со мной ничего страшного. Горячая ванна и чашка кофе вылечат меня.

— Мисс Джонс, — он замедлил ход и остановил машину на узком уступе над утесами; под ними, алое от первых лучей утреннего солнца, простиралось греко-романское поселение Массилия. — Будет лучше, если я найду вашего мужа, не так ли?

— К черту Рауля.

— Или мы позвоним Спатцу. Вы же хотели позвонить Спатцу.

— Его тоже к черту, — замерзшими пальцами она расстегнула воротник своей бархатной накидки. — Если у Германии такие планы на Францию, я в этом не участвую, ясно?

Он молча кивнул. Ее кожа, там, где ее было видно из-под накидки, сияла. Ее профиль был такой же античный и вечный, как и тот старый город, который лежал внизу, как профиль Клеопатры.

— Что вы хотите, чтобы я сделал?

— То, зачем вы приехали на юг, мистер, — ответила она. — У меня своя дорога.

Пока занимался рассвет, он молчал. Она перестала дрожать, но продолжала лежать, свернувшись калачиком и укутавшись в свою бархатную накидку. В конце концов она посмотрит на него, осознает все, что произошло, что он стал свидетелем ее изнасилования и убил ее обидчика, он, кто не испытывал подобной жестокости, спокойно застрелил человека насмерть. Со временем она поймет, что он тоже был напуган до смерти.

Мемфис спросила:

— Что у вас в том чемодане, про который вы сказали, что он мой?

— Четыреста килограммов урана, замурованного в свинце.

Она отвернулась. Мемфис была слишком усталой, ей было больно, да к тому же она и понятия не имела, что такое уран.

— Они убили бы нас обоих, если бы узнали, что мы везем, — сказал он. — Это стоит этой чертовой войны, мисс Джонс.

Она поднесла руку ко рту и принялась грызть ногти.

Он смотрел в сторону, на море.

— Я бы ни за что не спас бы его без вас. Я бы не добрался до Марселя живым. Но если бы я мог освободить вас от этого ужаса, мисс Джонс, смерть или бесчестие были бы ничем по сравнению с этим.

На деньги Спатца она получила ванну и кофе в отеле, который был, конечно, не «Англетер», а местечко потише, на Рю де Оливье. Фон Галбан подошел к стойке регистрации с беззаботной уверенностью человека, который убил врага в ближнем бою, агент и представитель знаменитости, укутанной в черный бархат, не обращая внимания на комментарии из-за стойки по поводу его испачканной кровью одежды.

— Мисс Джонс желает сесть на корабль до Северной Африки. Но она хочет отдохнуть перед путешествием. Два номера, пожалуйста.

В итоге вид багажа и дорогого авто у входа убедили управляющего отеля найти для Мемфис свободный номер. Фон Галбану они выделили номер на первом этаже, который обычно резервировался для слуг.

— Есть корабли в порту? — спросил он.

Маленькие черные глазки служащего скользнули по нему, отмечая предательский акцент, и пожал плечами:

— Французский флот, месье, снялся с якоря три дня назад. Но ваши подлодки все еще в водах Ла-Манша.

«Не мои подлодки», — хотел он сказать, но у него уже не было сил на объяснения. Он не был немцем, но чувствовал себя соучастником. Он стоял рядом и смотрел, как насилуют женщину.

Мемфис проспала девять часов. Она заказала обед в номер. Фон Галбан провел это время, прогуливаясь по докам в тщетных поисках «Фудрояна» и думая, что же ему теперь делать. Он не мог сидеть и ждать, пока придут немцы, и не мог вернуться в Париж с этим опасным грузом. Его пугала даже мысль о том, чтобы сесть в Марселе на корабль и навсегда потерять свою семью.

Перед сном он получил записку от Мемфис, которая просила его зайти.

— Что вы собираетесь делать с этим чемоданом? — спросила она. Она была одета в шелк и сидела на диване. — Вы не можете вернуть его обратно в Париж.

— Может быть, я выброшу его в море.

— Я еду в Касабланку. Месье Этьенн, что сидит за стойкой администратора, сам купил мне билет, в четыре раза дороже. Это сделка военного времени. Думаю, он боится вашего акцента.

— Вы сообразительная, мисс Джонс. Знаете, как выжить.

Она посмотрела на него.

— Я должна была умереть. Мы оба это знаем. Я так и не сказала вам спасибо. Так и не сказала, так что говорю это сейчас: едем со мной.

— В Касабланку?

— Вы можете взять и свой чемодан. Отвезти его куда следует.

— Мисс Джонс…

— Я не жду ответа сегодня. Но нам нужно как можно быстрее заплатить тому человеку, если нам нужен билет, понимаете?

Он подумал об Анник и своих дочерях. О Жолио-Кюри той последней ночью в лаборатории: «Спрячь его где-нибудь в надежном месте, где никто не сможет украсть его и где он никому не сможет повредить».

— Спасибо, — сказал он ей. — Я подумаю, что нам делать.

Лицо агента корабельной компании за последние несколько дней еще больше похудело и выглядело более усталым, и Херст заранее знал, что скажет в ответ.

— Нет кораблей? — спрашивал он.

— Non et non et non[103], — отвечал тот. — Вы же не идиот, мистер американец. Откуда будут корабли в Бордо, если все европейские суда в Данкирке? Уже пять дней как маленькие рыболовные лодки и частные суда курсируют туда-сюда между Англией и Францией, но на берегу еще остаются сотни тысяч людей. Все они французы, их оставили здесь, потому что, кто бы сомневался, судами управляют англичане, и в первую очередь они вывозят своих. Это так по-английски, да? Развязывают эту войну с немцами, а потом бегут…

Он на секунду остановился, выражение его лица изменилось.

— Bonjour[104], мадам графиня.

Для поездки в Бордо Нелл надела один из своих приталенных парижских костюмов и шляпу, поля которой ниспадали, словно пальмовый лист. Это была не та женщина, которую Херст видел шагавшей по своим виноградникам на прошлой неделе, останавливающейся поболтать с посольскими детишками или странными голландскими беженцами, парируя предположения Мимс Тарноу ироничным движением бровей. Мимс была уверена, что ее пригласят в замок на чай или, может быть, позволят принять настоящую ванну, но Нелл так же была уверена, что не сделает этого.

— Bonjour, месье Вантен, — оживленно произнесла она. — Я, как видите, не сбежала.

— Конечно, графиня. Я не вас имел в виду…

— Может быть, вы будете столь любезны и отправите телеграмму в Лондон или Нью-Йорк о тех трансатлантических судах, которые ожидаются здесь через несколько недель? Мы через час проверим, узнали ли вы что-нибудь, хорошо?

— Oui, с'est bien[105], — ответил он, его лицо горело. — Мадам, меня так огорчила новость о пленении графа. Мы все очень сожалеем…