Эти безжалостные слова заставили ее замереть.
— Они, правда, придут?
— В любое время.
— Тогда, — она медленно проглотила последний кусочек сыра так, словно могла поперхнуться, — всем плевать на Филиппа, не так ли? Я имею в виду то, что он был убит. Они спишут все на самоубийство. Мы никогда не узнаем…
— Кто в этом виноват? — Херст пожал плечами. — Я сделал все, что мог. Фармацевт сказал мне, что напиток Филиппа был отравлен шпанской мушкой. Я заставил полицию проверить отпечатки пальцев. Но когда из Парижа все бегут, не думаю, что мы можем рассчитывать на большее.
Этим днем он не получил вестей от Фоша. Херст боролся с желанием позвонить в полицию.
— Вы тоже бежите? — резко спросила Салли.
— Не по своей воле, — вопрос застал его врасплох. — Буллит приказал мне утром отправляться в Бордо сопровождать сотрудников посольства.
Херст наблюдал ее реакцию после известия о его отъезде — каждый американец в Париже уезжал на юг или на запад — и залпом выпила коктейль.
В выражении ее лица читалось, что мир становится все страшнее. Он почувствовал желание дотронуться до нее, но немедленно подавил его. Он ничего не значил для Салли, просто еще один мужчина, который не был Филиппом Стилвеллом.
— Поезжайте в Шербур, — мягко сказал он. — Так будет лучше. Правда.
Она подала ему пустой бокал.
— Какая она была?
— Кто?
— Женщина на портрете.
Он провел столько времени, бродя по комнате среди ночи, когда нигде не горел свет, что уже почти забыл красоту этой гостиной — деревянная обшивка стен в стиле Людовика Шестнадцатого, собранные вместе шелковые занавески. Эскизы, сделанные масляной краской, красовались над камином.
— Она… оказалась проще, чем я мог представить.
Он снова наполнил бокал Салли.
— Ваша жена?
— Какое-то время. Он ушла от меня месяцев шесть тому назад.
Салли могла бы сказать, как делали это многие его знакомые: «Мне очень жаль» или «Как она могла так поступить?» — но она не стала нарушать воцарившееся между ними молчание. И он нарушил его первым.
— Я разочаровал ее. Сначала в браке, а потом после ее ухода.
— Как это?
— Вы говорили об ошибочном представлении о женщине, как о мечте. Я думаю, у меня так было с Дейзи.
Он никогда никому не рассказывал о сомнениях и чувстве вины, о том, что он думает о своей жене. Дипломат не должен позволять себе подобных слабостей.
— Я не люблю, когда вокруг толпа, — несколько судорожно произнес он. — Я всегда был самодостаточным. Но Дейзи любила вечеринки. Танцы. Восхищение окружающих. Здесь в Париже она вращалась в богемном кругу: писатели, художники, — он указал на портрет. — Это работа одного из них. Перед тем, как она сбежала в Рим с каким-то анархистом.
— Вы вините себя, Джо, — заключила Салли. — Это еще одна ошибка. Женщины сами делают выбор, так что иногда нам приходится учиться жить с этим.
— Она написала мне месяц назад. Просила помощи. Я так и не ответил на письмо. А теперь… — его взгляд, исполненный вины, встретился глазами с Салли, — никто не может ее найти. Я связывался с посольством в Риме. Вы можете в это поверить? Джо Херст ищет сбежавшую жену по всем тайным каналам межправительственной связи Штатов. Так трогательно. Каждый раз, когда я вижу кого-нибудь из беженцев…
— Вот почему вы были таким злым, — она медленно поставила коктейль на стол. — Сегодня днем. Вот почему вы отчитали меня посреди посольства. Вы не смогли спасти Дейзи, так что, ради бога, вы пытаетесь спасти меня. Но это другой случай, Джо.
— Это правда, — сказал он. — Например, я точно знаю, куда вы направляетесь. Знаю, какое у вас место на корабле, отправляющемся в Штаты. Завтра вы едете в Шербур, Салли.
— Что вы хотели мне показать? Это принадлежало Филиппу?
Ему хотелось сказать ей, что она не сможет уходить от этой темы всю ночь, но он заманил ее сюда обещанием показать конверт из манильской бумаги. Он достал его из своего портфеля и положил его ей на колени.
— Ваша мадам Блум отдала мне это вчера. Это, возможно, последнее письмо Стилвелла. Адрес вам о чем-нибудь говорит?
— Жак Альер? — она покачала головой. — Может быть, клиент. Спросите Макса Шупа.
— Я не могу этого сделать. Потому что это будет именно то, чего хочет Шуп.
Она внимательно посмотрела на него: идеальное лицо.
— Вы думаете, Филипп умер из-за этого, — вдруг сказала она.
— Да. Думаю, что тот, кто напал на вас, искал именно это.
Она бросила конверт на коктейльный столик, как будто от него шел неприятный запах.
— Откройте его.
Он оторвал клапан конверта, вытащил тонкую пачку бумаг и вслух прочитал то, что было написано на верхнем листке.
«13 мая 1940 года
Дорогой месье Альер,
Вы просили оригинал письма, которое положило начало моим противозаконным поискам в документах моего коллеги. Оно здесь, вместе с некоторыми странными документами, которые я обнаружил в архиве. Держите их в безопасности вместе с остальными бумагами и, ради бога, покажите все это кому-нибудь из сильных мира сего в Министерстве Вооруженных сил, Дотри или кому-нибудь еще, если вы все еще общаетесь с ним после Норвегии. Ни у кого здесь не хватает смелости заняться этим.
Сердечно ваш, Филипп Стилвелл»
— Оригинал письма, как он его называет, на немецком языке, — добавил Херст. — Подписан Роже Ламоном.
— Я не читаю по-немецки.
— До конца года этот язык, вероятно, станет официальным языком Европы, — с иронией заключил Херст. — К счастью, я его знаю.
«12 мая 1939 года
Рю Камбон, Париж
Мой дорогой Юрген,
Я был очень рад получить от тебя в прошлом месяце весточку и узнать, что все мои старые друзья в Берлине смогли выжить при нынешней системе. Я понимаю, какой риск ты взял на себя, отправив это письмо с посыльным. Я попрошу нашего общего друга выступить в той же роли, когда буду отправлять ответ. Я не люблю официальной цензуры, и меня пугает, что ты не можешь избежать ее даже в случае с простой дружеской запиской.
Я тоже с большой нежностью вспоминаю наше путешествие по Швейцарии. Я надеюсь, что очень скоро мы снова встретимся за кружкой хорошего пива с ароматным сыром и расскажем друг другу о том, что произошло за последние два года, не беспокоясь о том, что кто-нибудь может нас услышать.
Я потрясен известием о твоем назначении на фабрику «Людвигсхафен». Это крупное предприятие. Я надеюсь, что напряжение и запросы нынешней ситуации не истощили тебя. Постарайся найти время для себя, старина, или ты не сможешь быть никому полезен.
Касательно твоего запроса: я понятия не имею, почему тебя попросили поставить такое большое количество герметичных контейнеров с оксидом углерода[79] для главной канцелярии службы безопасности рейха. В конце концов, это абсолютно бесполезное вещество, конечно, за исключением твоего научного исследования, но даже в этом случае оно имеет лишь ограниченную ценность. Может, они имели в виду диокисид углерода[80] для бара, чтобы делать напитки! Но на деле сами канистры поставляются другой компанией — «Маннесманн Реренверке», ты, кажется, говорил — что наводит на мысль о более организованной деятельности, нежели пара клоунов с сифоном содовой. Кто-то в отделе закупок Института криминальной технологии подписывает огромное количество счетов. Если тебя это действительно волнует, и, судя по осторожности, с какой ты отнесся к отправке этого письма, это действительно так, я постараюсь узнать, чем я могу помочь, находясь здесь.
Наилучшие пожелания Дагмар и детям,
Роже Ламон»
— Я не понимаю, — сказала Салли. — Монооксид углерода? То, что выходит из выхлопной трубы автомобиля?
