Литмир - Электронная Библиотека

Вбила в поисковую строку слова через запятую: мужчина, 19 лет, Калифорния. Затем добавила «пересадка сердца» и получила 4,7 миллиона результатов за 0,88 секунды. Рассортировала их по дате, смысловому соответствию, географическому положению, но после этого все равно осталось немереное количество ссылок, которые могли оказаться частью нужного пазла. А могли и не оказаться. И я переходила по ним днем и ночью, собирала информацию в тусклом свете экрана, пока наконец не нашла то, что вроде бы подходило.

В Калифорнии двенадцать центров трансплантации, но только в одном из них проводили операцию на сердце в день смерти Трента. Я прочитала об этом в блоге некой девушки. Она очень переживала за своего младшего брата, который лежал в реанимации. Тому уже вживили искусственное сердце, но он слабел день ото дня в ожидании донорского органа.

Я рассматриваю фотографию в дневнике сестры Колтона. На снимке он устало улыбается и поднимает большой палец. Рядом стоят родители и сестра со слезами радости на глазах. Девушка писала, что фото было сделано после того, как они узнали, что нашелся донорский орган, подходящий по всем параметрам. Наверное, в этот самый момент мы сидели в приемном покое и тоже плакали, но совсем по другому поводу.

Когда врачи вынимают донорское сердце, счет идет на минуты, и его как можно скорее стараются доставить реципиенту. Орган помещают в пластиковый пакет, который заполнен стерильным раствором, и ставят в морозильную камеру на время транспортировки – обычно на вертолете.

Пока сердце Трента везли в центр, Колтона готовили к операции. Вся его семья молилась и призывала знакомых поддерживать их. Но то, что для них казалось вопросом жизни и смерти, для врачей было совершенно стандартной процедурой. Через несколько часов после того, как из груди Трента изъяли сердце, оно досталось Колтону. И когда кровь наполнила его, оно забилось вновь. Как раз в ту секунду, когда весь мой мир остановился.

Я в сотый раз перечитываю текст, хотя помню его почти наизусть, – рядом со снимком, на котором Колтон лежит в койке, и кто-то прижимает к его груди стетоскоп и слушает биение нового сердца.

Когда я впервые нашла эту фотографию, мне было тяжело на нее смотреть – спустя месяцы после несчастного случая я с новой силой ощутила боль потери. И все же эмоции Колтона растрогали меня до глубины души. Так сильно, что мне захотелось узнать его. Но я не дождалась ответа на письма и стала знакомиться с ним с помощью записей в дневнике его сестры.

Я читала блог Шелби и выстраивала параллели. В день похорон Трента Колтону сделали биопсию сердца и не выявили никаких симптомов отторжения. Через девять дней он настолько окреп, что его выписали из больницы, а у меня уже не осталось сил даже на то, чтобы просто ходить в школу. Мое лето, а затем и следующий учебный год прошли в тумане скорби. Колтон же восстанавливался и удивлял врачей состоянием здоровья. Он исцелялся. В то время я не знала об этом, но через несколько месяцев после смерти Трента, когда я писала анонимное письмо незнакомому девятнадцатилетнему парню из Калифорнии, этот парень делал все возможное, чтобы двигаться дальше.

А вчера я решила сделать то же самое, решив поехать к нему.

Теперь я не знаю, что будет дальше.

Я возвращаюсь к самому свежему посту в блоге Шелби, который был написан в триста шестьдесят пятый день после смерти Трента. Стоило положить конец всему. Не должно быть никаких новых встреч с Колтоном Томасом. И все же, когда я вспоминаю, как он стоял на крыльце и улыбался в ласковых лучах утреннего солнца, мне хочется увидеть его хотя бы еще один раз.

Мои мысли прерывает стук в дверь, быстрый и резкий, по которому легко узнается бабуля. Я понимаю, что скоро она прекратит стучать, а потом достанет свои ключи и откроет сама. Затем поднимется ко мне и спросит, чего это я не открываю. Она весьма проворна для своих восьмидесяти лет.

Я захлопываю ноутбук, приглаживаю волосы и выбегаю из комнаты, но задерживаюсь на пороге, чтобы взглянуть на подарок Колтона. Цветок лежит прямо под нашей с Трентом фотографией, рядом с засушенным подсолнухом, который когда-то принес мне он.

Поднимаю глаза на снимок и замираю. Я вижу его улыбку. И жду стеснения в груди, но почему-то не чувствую его. Бросаю взгляд на новый цветок.

– Это был ты? – шепчу я.

И хотя знаю, что это невозможно, надеюсь услышать ответ. Но в повисшей тишине слышен лишь стук моего сердца. И он напоминает мне о когда-то непостижимой истине: Трента больше нет, а я все еще здесь.

– Вы поглядите на нее! – Бабуля опускает солнечные очки, когда видит меня на лестнице.

– Лучше на тебя, бабуль, – отвечаю я с улыбкой.

Она поднимает руки и начинает кружиться.

– Детка, на меня и так все смотрят.

На то есть причины, особенно сегодня. Бабуля вся в красном и фиолетовом – при полном параде, как выражаются ее подруги из «Общества красных шляпок». Эти энергичные «дамы определенного возраста» с гордостью носят умопомрачительные костюмы – в знак того, что они достаточно взрослые и могут позволить себе все. Чем больше блесток, тем лучше. А моя бабуля родилась, чтобы блистать! Сегодня она надела фиолетовые легинсы, струящийся топ того же цвета, алое боа из перьев и фирменную широкополую красную шляпку с высоким плюмажем из фиолетовых перьев. Они плывут по воздуху даже тогда, когда бабуля просто стоит.

Я спускаюсь, и она заключает меня в объятия. Повсюду перья, знакомый аромат духов, крема для тела и мятных конфеток. Я вдыхаю и крепко обнимаю бабулю в ответ. Потом она отстраняется и внимательно изучает меня.

– Ты как? – Бабушка бесцеремонно поворачивает мою голову из стороны в сторону. – Выглядишь иначе…

Я указываю на три шва на губе, но она лишь отмахивается:

– Да просто небольшая припухлость, не в этом дело.

Бабуля еще раз поворачивает мою голову, и я задерживаю дыхание. Кажется, будто она заглядывает в душу, и сейчас я боюсь узнать, что же она там видит.

– Не знаю, – заключает она и опускает руку. Я выдыхаю. – Просто хорошо выглядишь. Настолько, что тебе стоило сходить со мной и девчонками на бранч.

Я улыбаюсь. Всем «девчонкам» из возглавляемого ей «Общества» глубоко за семьдесят, но так и не скажешь – они те еще хулиганки.

– Прости, – отвечаю я. – Устала после вчерашнего.

Бабушка кивает:

– Ну хорошо. Рада, что ты снова в строю. У нас куча дел. К ярмарке нужно сделать три сотни брауни.

– Ничего себе!

– Не то слово. Помоги-ка мне с покупками.

Мы выгружаем продукты из багажника, затем возвращаемся на кухню, где она надевает красный фартук, а я разогреваю духовку. Мы начинаем готовить. Обожаю проводить время с бабушкой вот так. Она всем заправляет, а я помогаю. Мы словно настраиваемся на одну частоту, порой болтаем без остановки, а иногда работаем в тишине и слушаем собственные мысли. Сегодня мы молчим, но я знаю, что это ненадолго. Бабуля ждет, пока я распределю первую партию теста по смазанному маслом противню, а потом решает задать интересующие вопросы.

– Ну что ж, – совсем не будничным тоном произносит она, – твоя мама рассказала, что ты вчера угодила в беду. Попала в аварию на берегу? Уехала и никому не сообщила?

Я молча соскребаю тесто со стенок миски и думаю, как же ужасно поступила, когда уехала и заставила родителей беспокоиться. Не говоря уж о самой аварии.

– На охоте была? – лукаво улыбается бабуля.

– Что?! – хохочу я. Она умудряется удивить меня своим вопросом, хотя мне давно пора было привыкнуть к подобным выходкам. – На охоте?

– Разве не так сейчас молодежь выражается? – Она поднимает миску сильными, почти не дрожащими руками. – Да, на охоте. Как пантера.

Я держу противень, а она выливает туда тесто.

– Нет, бабуль. – Я опять смеюсь. Жаль, что Райан этого не слышит. – Ни на кого я не охотилась. И никто так не говорит.

– Какая разница, как это называть. Я вот ради этого на пляж и ездила в твоем возрасте. Как надену купальник – так парни в очередь выстраиваются. – Она засовывает в духовку оба противня и закрывает дверцу. – Я и дедушку твоего так захомутала.

10
{"b":"267500","o":1}