Патрик хмуро выпрямился и вынул бутылочку из жадного ротика ягненка. Тот обиженно заблеял, но напрасно: молока не осталось даже на донышке. Патрик бросил ягненку охапку сена, прикидывая, что бы ответить преподобному. Возможно, викарий и мисс Бакстер с ним не согласятся, но запах теплого навоза, оставленного здоровым животным, никогда не вызывал у него отвращения.

– А разве джентльмен вроде вас, преподобный, не знает, что принято стучаться, прежде чем входить? – сказал он наконец. – Похоже, что мы оба с вами пренебрегаем некоторыми условностями.

Преподобный Рамзи возмущенно прогундосил в платок:

– Но ваша дверь была открыта, сэр!

Патрик хмуро глядел на непрошеного визитера. И тот и другой знали, что дверь открыта не была. Правда, не была и заперта…

– Чем могу быть вам полезен, преподобный?

– Стивенс сказал, что моя собака, возможно, у вас.

– Стивенс? Не припоминаю, чтобы кузнец видел, что стряслось нынче вечером на дороге…

– Он услышал об этом от мясника, а тому рассказала миссис Пью.

Патрик заколебался. Скорость распространения здешних слухов не переставала его поражать, хоть он и прожил тут уже одиннадцать месяцев.

– А кто такая эта миссис Пью?

– Сестра мистера Джефферса.

– А-а-а…

– Так что насчет собаки? Черно-белая колли. Пятна на носу. Зовут Скип.

Услышав точное описание пострадавшего пса, Патрик лишь тяжело вздохнул. Надежда получить хоть сколько-нибудь денег, не говоря уже о том, чтобы покрыть расходы на операцию, развеялась как дым. Не имело смысла об этом даже заикаться. Викарий был известен своей прижимистостью, но при этом по некоей странной причине от своих прихожан ожидал щедрости. Теперь, узнав, что злополучное животное принадлежит Рамзи, Патрик мрачно подумал, не переквалифицироваться ли ему из ветеринаров, например, в каменщики…

Трудно было не привязываться к животным, которых он лечил. А возвращать их недостойным хозяевам, притом не получив за свой труд ни пенса, было еще трудней.

– Что ж… У меня на кухне действительно лежит прооперированная черно-белая собака. Вам нужно на нее взглянуть – вдруг пес и правда ваш? Он потерял лапу, и теперь нужно следить, чтобы в рану не попала инфекция, но у него есть все шансы выкарабкаться.

Патрик не упомянул о том, что какое-то время придется ухаживать за псом, совершая не слишком приятные действия, – до тех пор пока животное не научится крепко стоять на трех оставшихся лапах…

Воистину пути Господни неисповедимы…

Рамзи нахмурился.

– Так он теперь без лапы? Ну… я не уверен… то есть я не думаю… Это рабочая собака, мистер Чаннинг. Возможно, лучше было бы его… умертвить.

Патрик тотчас вспомнил Джемми – когда-то сердце Чаннинга едва не разорвалось при виде изуродованной собаки, валявшейся в дорожной грязи.

– Так вы говорите, Скип – рабочая собака? Он пасет ваших овец и все такое?

Патрик едва удержался, чтобы не фыркнуть. У них с викарием были совершенно разные представления о «работе». К тому же «овцы», которых пас преподобный Рамзи, ходили на двух ногах.

– Ну да… – Преподобный Рамзи оттянул толстым пальцем свой белый крахмальный воротничок. – А трехногий пес для меня совершенно бесполезен. Возможно, Господь судил ему погибнуть…

Патрик похрустел костяшками пальцев, прося у Небес терпения.

– Однако он все еще может быть кому-то верным другом. Если не вам, то кому-нибудь другому. – Мистер Чаннинг вытер вспотевшие ладони о брюки – ему до сих пор казалось, что руки в крови. – Теперь, когда я вырвал пса из лап смерти, умертвлять его я ни за что не стану. К тому же вы еще не вполне уверены, что это ваш пес. По Морегу шастает уйма черно-белых собак. Пойдемте-ка на кухню, вы должны посмотреть на него.

Прихватив лампу, он пошел в сторону кухни. Неуклюжий Рамзи, нахмурившись, последовал за ним. У Патрика не было и тени сомнения в том, что пес принадлежит викарию, и он заранее содрогался от отвращения, предвидя, что Рамзи станет утверждать обратное. Теперь Патрик припомнил, что видел эту собаку в один из своих нечастых визитов в церковь: тогда это был еще тощий щенок, что отирался в церковном дворе, – однако расположение пятен на морде он тогда прекрасно запомнил.

Чаннинг распахнул двери кухни, приготовившись уже начать препирательства с нерадивым хозяином несчастного пса, однако обнаружил, что перед ним возникла куда более серьезная проблема. Эта «проблема» склонилась сейчас над плитой, и Патрик мельком подумал, что слово «дезабилье» явно не подходит, чтобы охарактеризовать наряд леди.

Она стояла по-прежнему без туфель, однако теперь на ней не было и корсажа.

Точнее, корсаж был, только вот держала она его в руках…

Несмотря на тусклый свет на кухне, ее ослепительно белая шемизетка была прекрасно различима. Как, впрочем, и корсет, украшенный кокетливыми бантиками. Леди невозмутимо лила воду из чайника на скомканный корсаж, пытаясь оттереть въевшееся кровавое пятно. Патрика поразила абсурдность ее действий: ведь любой ребенок знает, что от горячей воды кровь лишь еще сильней въедается в ткань…

Впрочем, эта мисс Бакстер хуже любого ребенка. Подумать только: стоит на его кухне как ни в чем не бывало, облаченная лишь в юбки и нижнее белье!

Патрик попытался ее предупредить.

– Джулиана… – начал было он, но тотчас прикусил язык.

Обратившись к мисс Бакстер, Патрик лишь усугубил щекотливость ситуации.

Джулиана обернулась, и взору вошедших предстала восхитительная девичья грудь, ясно различимая сквозь тончайшую ткань сорочки. Патрик искоса взглянул на Рамзи, чья лысина налилась свекольным цветом, и понял, что пренебрежение церковными службами ничто в сравнении с полуобнаженной мисс Бакстер на его кухне. Сейчас гнев преподобного обрушится на ее бедную голову!

Но невзирая на серьезную опасность для репутации леди, Патрик понял, что такой поворот дела приносит ему какое-то мстительное удовлетворение.

Сердце Джулианы запрыгало в груди – той самой груди, которую она сейчас демонстрировала новому графу Хавершему и… О боже!.. Неужели это викарий?

Зрение у мисс Бакстер никогда не было особенно острым, в чем она никогда не призналась бы даже под страхом смерти, однако Джулиана прекрасно различала в полутьме черный сюртук и белоснежный крахмальный воротничок, выдающий в вошедшем слугу самого Господа. Какая же она дурочка: решила, что успеет сладить с пятном и одеться прежде, чем вернется хозяин. Джулиана подумала… ну, в общем, она не подозревала, что ягненок столь стремительно управится с бутылочкой молока. Видимо, мисс Бакстер решительно не разбиралась в повадках домашних животных…

Как, впрочем, и в викариях.

Прежде она полагала, что это добрые люди, которых куда более интересует состояние душ прихожан, нежели вид их груди. Похоже, Джулиана жестоко заблуждалась: преподобный не мог отвести глаз от нежных холмов, едва прикрытых шелком шемизетки…

– У нас гость. – Патрик шагнул к ней. Его худое лицо было обеспокоенным. Он изобразил некие пассы возле собственной груди, намекая, что не худо бы ей прикрыться. – Возможно, вы… вы хотите что-то накинуть?

– Я…

Джулиана решительно не представляла, что сказать. Никогда прежде она не стояла в таком виде ни перед одним мужчиной. Теперь же, когда на нее глядели сразу двое, мисс Бакстер почувствовала, что близка к истерике.

– Мое платье… то есть мой корсаж… он…

– Пропал? – В глазах Патрика впервые за весь этот ужасный вечер мелькнуло нечто, напоминающее улыбку.

– Он… испачкался, – упавшим голосом договорила она.

Рука ее взметнулась к вороту шемизетки и принялась теребить его. Свою ошибку мисс Бакстер осознала слишком поздно: этот жест лишь привлек более пристальное внимание нежданного визитера. Ей хотелось одновременно и плакать, и хохотать. В течение трех светских сезонов в Лондоне она переживала из-за яркого цвета волос, привлекающего много внимания, даже не подозревая о том, что обладает достоинствами ничуть не менее примечательными.