Глава 4
Как-то утром Эстебан, временами навещавший Джантиффа, привел приятеля: «Внимание, Джанти! Перед тобой Олин, парень что надо – несмотря на солидный животик, символизирующий, по его словам, лишь здоровый сон и чистую совесть. Чудесного рога изобилия, ежедневно наполняющего утробу жрачкой, у него, к сожалению, нет».
Джантифф вежливо поздоровался и даже пошутил в том же роде: «Надеюсь, что отсутствие подобного животика у меня не послужит основанием для подозрений в тайных преступлениях, отягощающих мою совесть».
Гости от души расхохотались. Эстебан продолжал: «Экран Олина страдает таинственным недугом, а именно плюется дымом и пламенем, принимая самые безобидные сообщения. Естественно, это приводит Олина в отчаяние. Я ему и говорю: не горюй! Моего друга Джантиффа, техника с планеты Зак, всячиной не корми, дай распутать какую-нибудь головоломку!»
Джантифф попытался не омрачать безоблачный тон беседы: «У меня есть идея на этот счет. Допустим, я прочитаю всем желающим лекцию по мелкому ремонту бытовой аппаратуры – много не возьму, скажем, пятьдесят „деревянных“ с головы. Любой – и ты, и Олин – получит возможность научиться всему, что я знаю. После этого вы сами сможете ремонтировать свою рухлядь и помогать друзьям, поленившимся придти ко мне на лекцию».
Широкая улыбка Олина неуверенно задрожала. Красивые брови Эстебана выразительно взметнулись: «Дружище! Ты не шутишь?»
«Конечно, нет! Это было бы выгодно всем. Я заработаю лишние талоны и больше не стану терять время, оказывая услуги каждому, кто спьяну нажал не на ту кнопку. А вы приобретете полезные навыки».
На какое-то время Эстебан лишился дара речи. Потом, криво усмехаясь, он воззвал к лучшим чувствам: «Джантифф, простая ты душа! С чего бы я решил приобретать какие-то навыки! Это означало бы предрасположенность к работе. А для цивилизованного человека такая предрасположенность неестественна».
«Готов допустить, что труд как таковой – не заслуга и не самоцель, – согласился Джантифф. – Но почему-то всегда удобнее, когда работает кто-то другой».
«Работа – полезная функция механизмов, – заявил Эстебан. – Пусть машины ломают голову и потеют! Пусть автоматы приобретают навыки! Жизнь – о, наша жизнь! – столь быстротечна. Жаль каждой потерянной минуты!»
«Да-да, разумеется, – не спорил Джантифф. – Идеалистический, бессребренический подход. На практике, однако, и ты, и Олин уже потеряли два-три часа, проклиная дымящийся экран, составляя планы и приходя ко мне. Предположим, я соглашусь взглянуть на перегоревший экран. Вы оба вернетесь со мной в квартиру Олина и будете смотреть, как я его чиню. В общей сложности вы потеряете примерно по четыре часа каждый. Итого восемь человеко-часов – не считая времени, потерянного мной! – при том, что Олин мог бы, если бы захотел, справиться с проблемой за десять минут. Неужели не очевидно, что обучение позволяет экономить время?»
Эстебан с сомнением качал головой: «Джантифф, непревзойденный мастер казуистики! Учиться работать значило бы смириться с мировоззрением, противоречащим принципам красивой жизни».18
«Вынужден согласиться», – глубокомысленно вставил Олин.
«Таким образом, вы готовы вообще не пользоваться экраном – лишь бы не марать руки?»
Красноречивые брови Эстебана произвели очередной искусный маневр, на этот раз заняв полувопросительную, полупрезрительную позицию: «Само собой! Приземленность твоего мышления – дореформенный пережиток. Мог бы заметить также, что предложенные тобой лекции – форма эксплуатации, которая несомненно привлекла бы пристальное внимание товарищей из Службы взаимных расчетов».
«Я не рассматривал свое предложение с этой точки зрения, – кивнул Джантифф. – Откровенно говоря, бесконечные мелкие одолжения, оказываемые людям, презирающим мою способность их оказывать, отнимают у меня слишком много драгоценного времени и наносят ущерб красоте мой жизни. Если Олин отработает за меня следующую смену, я починю его экран».
Олин и Эстебан обменялись насмешливыми взглядами. Не говоря ни слова, оба пожали плечами, повернулись и вышли из квартиры.
С планеты Зак пришла посылка для Джантиффа – пигменты, помазки, картон и материал для подложки. Джантифф тут же занялся воспроизведением впечатлений, занимавших его мысли. Скорлетта украдкой наблюдала, но не высказывала замечаний и не задавала вопросов. Джантиффа ее мнение не интересовало.
Однажды, в столовке, девушка с медовыми волосами, внешностью и повадками заслужившая тайное благорасположение Джантиффа, плюхнулась на скамью прямо напротив него. Губы ее кривились и дрожали, плохо сдерживая веселье, готовое взорваться беспричинным радостным смехом: «Объясни-ка мне кое-что. Да-да, ты! – она игриво ткнула указательным пальцем в сторону Джантиффа. – Каждый раз, когда я прихожу в столовку, ты без конца на меня пялишься – нос опустишь в миску, а глазищи так и бегают! Это почему? Неужели я такая ужасно распрекрасная и обворожительно соблазнительная?»
Джантифф смущенно ухмыльнулся: «Так точно – ужасно распрекрасная и обворожительно соблазнительная!»
«Ш-ш! – приложив палец к губам, девушка с наигранным испугом посмотрела по сторонам. – Меня и так считают сексуалисткой. Ты что! Только дай им повод, разорвут на куски!»
«Что поделаешь? Не могу от тебя глаз оторвать, вот и все!»
«И все? Смотришь и смотришь и смотришь. Что дальше-то? Впрочем, ты иммигрант».
«Временный постоялец. Надеюсь, моя дерзость не причинила тебе особого беспокойства».
«Ни малейшего. Ты мне сразу приглянулся. Давай переспим, если хочешь. Покажешь новые инопланетные позы. Не сейчас, мне сегодня на халтуру, чтоб она провалилась! В другой раз – если ты не против».
«Я? Нет, конечно… не против, – Джантифф прокашлялся. – Раз пошло такое дело. Если не ошибаюсь, тебя зовут Кедида?»
«А ты откуда знаешь?»
«Скорлетта сказала».
«А, Скорлетта! – Кедида скорчила гримасу. – Скорлетта меня ненавидит. Говорит, у меня ветер в голове. Она же у нас сознательная, а я – отъявленная сексуалистка. Кому что».
«Ненавидит? За что тебя ненавидеть?»
«Как за что? Ну… сама не знаю. Мне нравится дразнить женщин и заигрывать с мужчинами. Я причесываюсь не так, как принято, а как мне нравится. Мне нравится, когда я нравлюсь мужчинам, а на женщин мне плевать».19
«Не вижу в этом состава преступления».
«Как же! Спроси Скорлетту, она на пальцах объяснит!»
«Мнения Скорлетты меня не интересуют. По правде говоря, она производит впечатление истерички, постоянно на грани срыва. Между прочим, меня зовут Джантифф Рэйвенсрок».
«Звучит очень иностранно. Элитарные предрассудки ты, наверное, всосал с молоком матери. Как тебе удается приспособиться к эгалитарному строю?»
«Без особого труда. Хотя некоторые обычаи аррабинов все еще приводят меня в замешательство».
«Понятное дело. Мы – сложные люди. Равноправие нужно как-то компенсировать».
«Вероятно. Ты хотела бы посмотреть на другие миры?»
«Конечно – если только не придется все время работать, в каковом случае предпочитаю оставаться в веселом свинском Аррабусе! У меня полно друзей, мы ходим в клубы и на игры. Меня никогда ничто не огорчает, потому что я думаю только об удовольствиях. Кстати, мы с товарищами собрались пофуражить. Поедешь с нами?»
«Пофуражить?»
«Отправимся в поход – на дикую природу, за пределы цивилизации! Доедем до южной яйлы, проберемся в Потусторонний лес. Все, что плохо лежит – наше! На этот раз разведаем, что делается в долине Паматры. Если повезет, наберем жранины получше. А нет, так все равно позабавимся – это уж как пить дать!»
«Я не прочь развлечься, если буду свободен от тухты».
«Поедем в твисдень утром, сразу после завтрака, а вернемся в фырдень вечером – или даже утром в двондень».
