Глория. Вот Роман вас и не любит, мама. Он говорит, что своим потворством вы всех их сделали несчастными.
Бабушка. Роман?.. Хе-хе. Он, конечно, меня любит, уж я-то знаю, что он меня любит… Только он злопамятнее Хуана. И еще, Глория, он меня ревнует к тебе. Говорит, что я больше люблю тебя.
Глория. Роман это говорит?
Бабушка. Да, говорит. Вот недавно, ночью, искала я ножницы… Было уже очень поздно, и все спали. Открывается дверь, и входит Роман. Пришел поцеловать меня. Я ему сказала: «Несправедливо ты поступаешь с женой твоего брата; это грех, и бог тебе его не простит». Вот тогда это и было… Я ему сказала: «Она несчастна по твоей вине, и твой брат страдает тоже из-за тебя. Разве могу я любить тебя, как прежде?»
Глория. Роман меня раньше очень любил. Он был в меня влюблен, только это страшная тайна, Андрея.
Бабушка. Девочка, девочка, ну как Роман мог влюбиться в замужнюю? Он любил тебя как сестру, вот и все…
Глория. Он и привез меня в этот дом… Теперь-то он со мной не разговаривает, а тогда, в самый разгар войны, привез меня. Когда ты вошла сюда в первый раз, ты ведь испугалась, верно, Андрея? А ведь мне было куда хуже… Никто меня не любил…
Бабушка. Нет, я тебя любила, мы все тебя любили. Зачем так говорить? Зачем быть несправедливой?
Глория. Здесь было голодно, грязь была такая, как и теперь, и еще здесь прятался мужчина, которого искали, хотели убить, начальник Ангустиас, дон Херонимо. Тебе не рассказывали про него? Ангустиас уступила ему свою кровать, сама спала там, где теперь спишь ты, а мне положили матрас в бабушкиной комнате. Все косились на меня. Дон Херонимо не хотел со мной разговаривать, потому что, по его словам, выходило, будто я любовница Хуана, и мое присутствие в доме было для него невыносимо…
Бабушка. Дон Херонимо был странный человек. Представляешь себе, он хотел убить кота… И гляди-ка, все оттого, что бедное животное состарилось и пачкает по углам. Он говорил, что не может этого выносить. Но я, конечно, вступилась за кота, потому что я всегда вступаюсь, если кого-нибудь все преследуют и обижают…
Глория. Я была как этот кот, и мама меня пригрела. Один раз я подралась со служанкой, с Антонией. Она и сейчас еще у нас…
Бабушка. Непонятно, как можно подраться со служанкой… Когда я была молодой, этого бы никто не понял… Когда я была молодой, у нас был большой сад, он выходил к морю… Твой дедушка как-то раз поцеловал меня… Долго я не могла его простить. Я…
Глория. Я всего так боялась… Роман мне говорил: «Не бойся». Но сам тоже изменился.
Бабушка. Он изменился за те месяцы, что просидел в тюрьме, там его мучили. Когда он вернулся, мы едва его узнали. Но Хуану пришлось похуже. Вот потому он мне и ближе. Ему я больше нужна. И этой девочке тоже. Что бы о тебе говорили, Глория, если бы не я?
Глория. Роман еще раньше изменился. В ту самую минуту, как мы въехали в Барселону на его служебной машине. Ведь при республиканцах Роман занимал важную должность. Но он был шпион, низкий и подлый человек. Он продавал тех, кто ему верил. Что ни говори, а шпионажем занимаются только трусы…
Бабушка. Трусы? В моем доме, девочку, нет трусов… Роман хороший и храбрый, он рисковал ради меня. Это я не хотела, чтобы он оставался с теми людьми. Когда он был маленький…
Глория. Я тебе сейчас расскажу одну историю, мою историю, Андрея, и ты убедишься, что это настоящий роман… Ты уже знаешь, что я была эвакуирована в деревню в Таррагоне… Тогда, в войну, мы совсем почти не жили дома. Люди хватали матрасы, всякий скарб и бежали. Многие плакали. А мне все было так интересно… Познакомились мы с Хуаном в январе или в феврале, ты уже про это знаешь. Хуан сразу же влюбился в меня, и мы в два дня поженились. Я повсюду за ним ездила… Чудесная была жизнь, Андрея. Хуан был совершенно счастлив со мною, клянусь тебе, и тогда он был красивый, не то что теперь, сумасшедший какой-то… Тогда многие девчонки повсюду ездили за своими мужьями и женихами. У нас была веселая компания… Я не боялась ни бомбежек, ни стрельбы… Но мы и не лезли туда, где было особенно опасно. Толком не знаю, какую Хуан занимал должность, только тоже важную. Я тебе говорю — я была счастлива. Наступила весна, а мы проезжали по восхитительным местам. Как-то раз Хуан говорит: «Я сейчас познакомлю тебя с моим братом». Само собой, Андрея, Роман поначалу показался мне симпатичным… Ты ведь считаешь его красивее Хуана? Он пробыл вместе с нами некоторое время в деревне. В деревне на берегу моря. Все ночи напролет Хуан и Роман разговаривали, запершись в комнате, смежной с той, где я спала. Мне хотелось узнать, о чем они говорят. Разве с тобой такого не бывало? К тому же между комнатами была дверь. Я думала, что они говорят обо мне. Уверена была, что они говорят обо мне. Как-то раз я подошла послушать. Посмотрела в замочную скважину. Они сидели, склонившись над каким-то планом. Говорил Роман: «Я еще должен вернуться в Барселону. Но ты можешь перейти. Ничего нет проще…» Понемногу я начала понимать, что Роман убеждал Хуана перейти к националистам… Представь себе, Андрея, как раз в эти дни я почувствовала, что беременна. Я сказала Хуану. Он задумался. Понимаешь, с каким интересом в ту ночь я слушала у дверей! Я стояла в рубашке, босая… И сейчас еще я чувствую эту смертельную тоску. Говорил Хуан. «Решено. Теперь меня уже ничто не останавливает». Я не могла этому поверить. Если бы я этому поверила, я в ту же минуту возненавидела бы Хуана.
Бабушка. Хуан правильно сделал. А тебя-то ведь он прислал сюда, ко мне…
Глория. В ту ночь они совсем не говорили обо мне. Совсем. Когда Хуан пришел спать, я плакала в постели. Я сказала ему, что видела плохой сон: наверно, он бросит меня одну с ребенком. Он приласкал меня, потом уснул, но так ничего и не сказал. Я глядела, как он спит, и не могла уснуть, так мне хотелось узнать, что ему снится.
Бабушка. Чудесно смотреть на спящих, которых мы любим. Каждый ребенок спит по-своему…
Глория. На следующий день Хуан при мне попросил Романа, чтобы тот, когда поедет в Барселону, отвез меня в этот дом. Роман удивился и сказал: «Не знаю, смогу ли», — и очень сердито поглядел на Хуана. Ночью они много спорили. Хуан говорил: «Хоть это я должен для нее сделать. Насколько мне известно, родных у нее нет». Тогда Роман сказал: «А Пакита?» Я до тех пор никогда не слыхала этого имени и сразу навострила уши. Но Хуан снова сказал: «Отвези ее домой». И в ту ночь они больше об этом не разговаривали. Однако было еще кое-что интересное: Хуан дал Роману много денег и разные вещи, но тот потом отказался их ему вернуть. Вы, мама, лучше меня про это знаете.
Бабушка. Нельзя, доченька подслушивать у замочных скважин. Моя мать этого не позволяла, но ты ведь сирота… что поделаешь…
Глория. Сильно шумело море, и я не все расслышала. Так и не узнала ничего про Пакиту, да и вообще ничего интересного я больше не узнала. На следующий день я распрощалась с Хуаном и очень расстроилась, но меня утешала мысль, что я еду к нему домой. Роман вел машину, а я сидела с ним рядом. Он стал шутить… Роман бывает очень симпатичным, когда захочет, но он плохой человек. Мы часто останавливались. В одной деревне пробыли четыре дня. Жили в замке… Чудесный был замок. Внутри его переделали, и там были все современные удобства. Но некоторые залы разграбили. В нижнем этаже размещались солдаты. Мы жили в комнатах верхнего этажа вместе с офицерами… Тогда Роман вел себя со мной иначе. Очень мило. Он настроил рояль и играл мне разные вещи, вот как теперь играет для тебя. И еще он просил, чтобы я разрешила ему написать меня голой, как теперь меня пишет Хуан… Потому что у меня очень красивое тело.
Бабушка. Что ты, девочка, говоришь! Чего только не выдумает эта плутовка… Не слушай ее…
Глория. Но это же правда! Только я не захотела, мама, и вы прекрасно знаете, что, хоть Роман и говорил обо мне всякие гадости, я была девушка скромная…
