Он фыркает.

- Значит, мы возвращаемся к теории, что у нас больше, чем один убийца?

- Не совсем... смотри.

Я зажимаю свою жвачку между щекой и зубами, готовясь погрузиться в объяснения.

- Обычно пытки подразделяются на две категории - садистские и функциональные. Функциональные мы можем сразу исключить, так как уверены, что Неизвестный не добывал из нее информацию. Хотя он мог использовать их в качестве наказания.

В груди все сжимается от воспоминаний о том, как прикосновения трости выбивают из меня весь воздух.

- Бондс, - голос Куина вытаскивает меня. - Ты снова это делаешь. Время. У нас его не так уж и много.

Кивая, я убираю челку с глаз.

- Ну да. Ладно. Больше похоже на то, что мы имеем дело с садистом, который использует пытки для утоления своих эмоциональных потребностей. Садисты сексуальные девианты, и хотя доказательств, что первая жертва была изнасилована, нет, секс здесь не важен. Он удовлетворяет свои потребности через пытки. Или же он...

- Я не настроен выслушивать многословные тирады, Бондс.

Куинн нервно засовывает руки в карманы брюк. Я не виню парня. Я уже предоставила досье и теперь могу его пополнить.

- Больше пыток может быть недостаточно, чтобы удовлетворить его садистские потребности, - продолжаю я, постепенно разворачивая мысль. - Теперь ему нужно сексуально мучить свои жертвы.

- Так или иначе, - прерывает меня Эйвери, - убийца настоящий психопат. Я была на месте убийства первой жертвы, и это объясняет, что творится у него в голове.

- Согласен. Он извращенный ублюдок, - добавляет Куинн. - И так как убийце-садисту проще пытать кого-то незнакомого, скорее всего мы не найдем связь между жертвами.

Он смотрит в мою сторону.

- Мы должны отметиться на собрании и узнать, что еще они накопали.

Я киваю.

- И возможно перепроверить базу Программы предотвращения насильственных преступлений - просмотреть последние пять лет за пределами штата. Такой уровень садизма может проявиться где-то еще.

Мои мысли прерываются, когда я опускаю взгляд на жертву.

- Большинство садистов содержат пленников на своей территории, почему же он так рискует, исполняя задуманное в доме жертв? Нам нужно и это проверить.

Куинн стонет, его негодование нарастает.

- Если мы начнем розыск по всей стране, то похороним оперативную группу. Мы уже урезаны во времени. Не говоря о ресурсах.

Он прав. Но если мы найдем одно сходство, один важный факт, тогда это будет стоить дополнительных усилий.

Эйвери размахивает рукой между нами.

- Эй, я знаю, что я не детектив, и вы возможно уже на шаг впереди меня, но не хотите ли узнать о втором сообщении?

По коже прокатывается покалывание, я прищуриваюсь. На мой озадаченный вид она продолжает:

- Я предполагаю, конечно же, что вы нашли сообщение на месте первого убийства.

- Эйвери, не предполагай. О чем ты говоришь?

Куинн вытаскивает руки из карманов и подходит ближе к стеллажу. Взяв один из пакетов для улик со стола, Эйвери протягивает его нам. Внутри маленький кусочек того, что она нашла во рту жертвы.

- Я отправила большую часть криминалистам, но первым делом рассмотрела его поближе. Когда я раскрыла, там были слова - слишком мелкие для невооруженного глаза - напечатаны и покрыты паклей.

В голове – звенящая тишина.

- Погоди. Паклей?

- Слова? - переспрашиваем мы с Куинном почти в унисон.

Взгляд Эйвери мечется между нами.

- Прежде чем вы оба начали играть в Шерлока и Ватсона, я пыталась вам это сказать. Там было написано «Ее стены говорят».

- Ее стены говорят, - повторяет Куин, словно пробуя слова на вкус, пытаясь привязать каждое к делу.

Но его слова доносятся до меня словно издалека. Мой мозг уже штурмует литературную память, тексты размываются и проносятся передо мной. Затем, всплывает портрет, и кусочки складываются с угрожающей скоростью.

Мое горло сжимается, и тошнота обволакивает желудок. Я слишком поздно понимаю, что проглотила жвачку - это ведь не имеет значения? Вот он ответ. Прямо здесь. А я настолько тупая, что сомневалась в своей первой догадке.

- Нам нужно вернуться на первое место преступления, - говорю я.

Мои ноги уже в движении и ведут меня в направлении двери.

- Иисусе, Бондс... - Куинн быстро догоняет меня. - Какого черта? Ты собираешься просветить меня? Мы тут еще не закончили.

- Я знаю... или, по крайней мере, мне кажется, что знаю... где оставлено первое сообщение.

Я не оглядываюсь на него. Мне не хочется видеть сомнение, которое как я знаю, отражается на его лице. Но он удивляет меня, когда спрашивает:

- Мне следует вызвать оперативную группу?

Я замедляю шаг, бросая беглый взгляд в его сторону.

- Нет. Пока нет. Сначала мне нужно убедиться.

Он кивает.

- Хорошо. - Куинн вынимает ключи от машины, когда мы выходим из здания. - Я поведу. А ты будешь рассказывать. И постарайся не упустить ни единой детали.

Справедливо.

- Как давно ты освежал свои знания по средневековой истории? - спрашиваю я и получаю в ответ недовольный взгляд.

- Наш неизвестный может быть подражателем.

 В дневном свете все выглядит чисто и роскошно. Все сверкает блестящей ясностью, в которой ничего нельзя скрыть. Такие поступки нельзя совершать только ночью. Они теряют часть своей красоты, если не встречаются со светом.

Я чуть не рассмеялся от собственного каламбура. Приближаясь к своему новому питомцу, я читаю стих «Она идет во всей красе». Лорд Байрон, один из величайших поэтов викторианской эпохи - даже тысячелетия - и он не смог бы оценить красоты моих стихотворных строф. Честно говоря, я полагаю, что дело не в неспособности понять их, а скорее в моем неумении описать что-то... выразительно. Что-то, что не может быть названо. Что-то настолько восхитительное, настолько нежное в своем блеске, что это просто невозможно оценить. Это нужно прочувствовать.

Иногда эти вещи такие красивые, что заставляют чувствовать боль. Чувство боли – словно измеримый способ испытать непередаваемую красоту.

Я пытался окружить мою любимую поэзией, даже писал для нее маленькие стихи. Но чувствую, что не смог добиться ее внимания. Я не хочу признавать, что потерпел неудачу – это невозможно. Мы двое — единственные люди на планете, которые полностью понимают друг друга. Только мы способны поделиться всеми тайнами. Нет, я не подвел ее. Просто нужно найти нечто более величественное, что будет больше соответствовать ее стандартам.

Она оценит мой последний подарок. Он словно сошел со страниц исторических романов, которые она так обожает. И, когда этот момент настанет, когда все дороги сойдутся, все расцветет вокруг нас… О, как я жажду увидеть ее лицо. Положить руку ей на грудь и почувствовать, как в момент благоговения ее сердце начнет биться быстрее.

Мы уникальные. Посмотрите, она единственная, кто действительно понимает значение всего этого. Я искал, я так долго охотился… столько лет… просто, чтобы понять почему. Почему пламя так же опьяняюще действует на меня, как и лезвие бритвы. Почему пронзительный крик, вырывающийся из горла в полной тишине, дает такое же удовлетворение, как и вид обожжённой плоти. Это должно быть неправильно. Я прочитал все материалы, прошел через бесконечные лекции. Но я считаю иначе.

Предпочтения – это больше чем форма искусства, больше чем просто росчерк кисти. Просто, чтобы проверить мою теорию, ведь я люблю все проверять, я направляю кончик лезвия к горлу моего нового питомца. Ее тело дрожит, сотрясаясь от испуганных рыданий. Прозрачные слезы оставляют следы на щеках, и, когда я провожу лезвием по ее коже, она издает вопль, который посылает электрический ток по моим венам. Я наслаждаюсь ощущением дрожи.

Обидно, что вокруг нет никого, кто бы мог насладиться ее красивым плачем, - так, как это должно было быть. Люди продолжают жить своей жизнью, не подозревая о том, что совсем рядом с ними, по соседству, создается настоящий шедевр. Так заняты… все настолько заняты сегодня. Ни единой души рядом, способной услышать эти мольбы.