— А где их нет? — буркнул он. — Здесь в районе Кеннемера размещены мерзавцы из дивизии Германа Геринга. Смотри в оба. Правда, они не особенно любят эти тропинки.

— Они похожи на партизанские тропы. Тут удобно будет скрываться, — сказала я.

Флоор сбоку поглядел на меня, но ничего не ответил.

Отроги дюн снова отступили назад. Между ольхами и березами нашему взору открылось небольшое огородное хозяйство, один из тех великолепных, тщательно возделанных кусочков земли, которым цены нет. В стеклянных рамах дальних теплиц слабо отсвечивало солнце; виднелись отдельные квадратики поля — словно шахматная доска. Мы свернули в лесок, ветви его так густо переплелись, что, вероятно, летом они нависают над головой сплошным шатром. Показался низенький, покрытый белой штукатуркой дом с узкой, простой терраской и дверью, в которой блестели красные и синие стекла; а дальше, за домом, стоял низкий сарай из коричневатых просмоленных бревен, с откидными окошками; в этом сарае, вероятно, был чуланчик для кур и полки для сушки цветочных луковиц. Все это имело такой мирный, невинный вид, как будто не было никакой войны, как будто не было ежедневных убийств и бедствий военного времени.

Я невольно соскочила с велосипеда. Затормозив ногой, Флоор также слез тихонько с седла и, стоя рядом со мной, смотрел на лежавший перед нами уголок голландской земли. Меня не покидало чувство, что этот уголок, расположенный между видневшимися вдали дюнами и Алкмарским озером, которое угадывалось за рядами кустарников, как бы олицетворяет собой всю Голландию. Я взглянула на Флоора; я уже догадывалась, что именно здесь должен находиться человек, который нам нужен.

— Мне подождать? — спросила я.

Он взял меня под руку.

— Нет, нет, идем вместе. Мы неожиданно нагрянем к нему… Если он вообще тут.

Мы беззаботно и неторопливо побрели к домику. Оттуда доносился какой-то странный деревянный стук и скрип. Мне приходилось слышать этот звук, но я никак не могла вспомнить, что это такое.

— Что это? — спросила я.

— Не сообразила? Это же деревянная лошадка! — сказал Флоор и рассмеялся. Он втолкнул меня в кухню. Вдоль одной каменной стены тянулся низкий деревянный шкаф, внутри которого помещался медный трубопровод от колодца. На большом круглом кухонном столе стояла корзинка с ложками и вилками. А возле стола в самом деле со скрипом и стуком изо всех сил качался на своей лошадке двухлетний карапуз. Он перестал качаться, как только заметил нас в дверях, и вытаращил на меня глаза. Флоор подошел к нему и опустился возле него на колени.

— Эй, ты, Хейс! Гляди, какую тетю я тебе привел! Ты меня узнаешь?

Хейс чуть кивнул головой; ротик его трудно было разглядеть — такие пухлые были щечки.

— Кто я?

— Белый, — ответил Хейс.

Флоор громко засмеялся. Он держал детскую ручку в своих руках, которые казались теперь еще огромнее.

— Черт возьми, Хейс, — сказал он, — у тебя память как копилка. А где мамочка?

Я подошла к ребенку и тоже протянула ему руку. Он снова уставился на меня и даже не шевельнулся. Я не знала, как с ним обращаться, — я ведь не привыкла к детям. Мне всегда казалось, что они живут в своем особом мирке, не имеющем никакого отношения к жизни взрослых. Флоору же, очевидно, ничего не стоило перенестись из одного мира в другой. — Где же мамочка? — повторил он.

Ответа не последовало, но из дома послышались приближавшиеся шаги. Отворилась дверь. Флоор уже приготовился по-военному приветствовать хозяйку дома, ибо это была без сомнения хозяйка: среднего роста, крепкая, краснощекая, русоволосая женщина лет тридцати — именно такой обычно представляют себе голландскую крестьянку. Еще до того, как было произнесено первое слово, ее зеленовато-карие глаза пытливо уставились мне в лицо, как будто она хотела сразу определить, что я за человек. Я глядела на нее, а она на меня. Возле ее рта и недоверчивых глаз появились мелкие морщинки. Флоор весело сказал:

— Рад видеть тебя в добром здоровье, Карлин… У Яна все в порядке? Меня, как обычно, занесло сюда попутным ветром. Я приехал вместе с девушкой, которая очень хочет навестить нашего друга. Если он здесь…

Крестьянка, жена огородника, протянула мне наконец руку. Следовало ли мне назвать себя? Ее имя, хотя и косвенно, было уже названо. Я боялась проявить чрезмерную живость или излишнюю замкнутость. Я, как могла приветливо, пробормотала что-то. Хейс переводил внимательный взгляд с одного взрослого на другого.

— Нашего друга… Да, он здесь, — сказала Карлин.

То обстоятельство, что Флоор приехал со мной ради этой цели, по-видимому, успокоило ее.

— Пойди к нему сам, Флоор, может, он тебя примет…

Глаза Карлин светились мягким юмором. Флоор усмехнулся, а за ним усмехнулась и я, только более сдержанно. Флоор наклонился и провел рукой по растрепанным золотым волосикам Хейса. Когда мы выходили из кухни, я кивнула Карлин и почувствовала, что она недоуменно смотрит нам вслед. Скрип качалки возобновился, как только мы с Флоором вышли из дома. Флоор пересек двор, направляясь к сараю из аккуратно подогнанных бревен. Я следовала за ним. Мы вошли в сарай, где низко над головой проходили балки и смешивались самые различные запахи: пахло курами, которые неподвижно сидели за проволочной сеткой; пахло карболинеумом[12], свежим тесом, соломой. Сарай был разделен на несколько клетушек. Флоор без колебаний направился ко второй двери, предварительно заперев за собой входную. Мы очутились в отгороженном квадратном помещении. На балках висели рядами пучки серого гороха и фасоли. На полу толстым слоем — не меньше полуметра — лежала солома. Здесь был затхлый воздух, мертвая тишина и какая-то духота, впрочем, не такая уж неприятная.

— Выходи-ка, друг, — сказал Флоор неестественным басом, — ты попался.

Это была отвратительная шутка, вроде тех, какие мои товарищи мужчины любили отпускать друг другу; опасность ведь вызывает постоянное нервное напряжение, и время от времени требуется разрядка. Я терпеть не могла подобного рода «развлечений» — как их называли мои товарищи, — с тех пор как Франс разыграл меня в поместье «Испанские дубы» при моем вступлении в группу. Солома мгновенно зашелестела, рука с огромным револьвером марки «ремингтон» показалась из соломы и нацелилась прямо на Флоора.

Кажется, Флоор все-таки испугался на мгновение, и я подумала: поделом ему. Но Флоор тут же усмехнулся:

— Эта вещичка вряд ли заряжена; боеприпасы были посланы сюда в последний раз больше двух месяцев назад!

Я увидела, как солома быстро зашевелилась, и мгновение спустя из нее высунулась золотисто-каштановая голова Хюго, вся в соломенной трухе. Взгляд его голубых глаз, в этот момент необыкновенно синих и строгих, сразу остановился на мне. Мне показалось, что его лицо внезапно побледнело, однако хорошо разглядеть я не могла — откидная рама была вставлена слишком высоко.

— Хюго! — сказала я.

Голубые глаза Хюго вопросительно уставились на Флоора, который смущенно прикрыл рот рукой. Я, еще более смущенная, чем он, ждала. Хюго бросил на меня свирепый взгляд, видно, ему очень хотелось послать меня к черту.

— Здорово, — не спеша сказал Флоор.

— Здорово, — ответил Хюго и вылез из соломы.

Все мы молчали, пока Хюго медленно стряхивал с себя соломинки и труху. Наконец он, глядя на нас, спросил:

— В чем дело?

Флоор кашлянул. — Есть новости, Хюго… военнопленных переправили в другое место.

Приподняв одну бровь, Хюго пренебрежительно сказал:

— Об этом я слышал еще на прошлой неделе.

Он оттолкнул Флоора в сторону, вышел из сарая. Флоор пропустил Хюго вперед и сделал мне знак следовать за ним. Я чувствовала себя очень несчастной и сожалела о том, что мне в голову пришла мысль обратиться за помощью к Флоору. Когда мы очутились на дворе, я со злости отшвырнула ногой камешек, который, к несчастью, задел Хюго по ноге. Я заметила, что он опять ходит в спортивных туфлях. Он моментально обернулся и гневно спросил: