— Ну, вот, например, эта краткая, но отчеканенная, отшлифованная, как бриллиант, фразочка: Ну, что вы, право. Сколько здесь рыцарской застенчивости, игривого глубокомыслия, детской скромности и умаления себя! А ведь фразочка — короче воробьиного носа. В немногом многое, как говорил еще Герострат. Неудивительно, что беседа с вами освежает. Потом, что мне нравится — так это ваши детки, умные, скромные и такие способные-преспособные. Например, старшенький — Володя. Помилуйте! Ведь это образец!! Кстати, что это его не видно…
— В тюрьме сидит, за растрату.
— Ага. Так, так. Ну, дай Бог, как говорится. Младшенький тоже достоин всякого удивления. Вся гимназия, как говорят, не могла на него надышаться…
— Теперь уже она может надышаться. Вчера его только выгнали из гимназии за дебош.
— Ага… Ну, так о чем я, бишь, говорил? Да! какая черта вашего характера кажется мне преобладающей? А такая: что вы готовы последним поделиться с ближним. Например: на прошлой неделе вы как-то вскользь сказали мне, что у вас есть бутылка водки. И что же! Приди я к вам сейчас и скажи вам: Илья Ильич! У меня завтра обручение дочери и именины жены — уступите мне свою бутылочку — да ведь вы и слова не возразите. Молча пойдете в свое заветное местечко…
— Нет, простите, водки я вам дать не могу.
— Это еще почему?
— Не такой это теперь продукт. Отец родной если будет умирать — и тому не дам. Так что, уж вы, того… Извините… Жену могу отдать детей, а с бутылочкой этой самой не расстанусь.
— Очень мне нужен этот хлам — ваша жена и дети! А я то дурак, перед ним, перед сквалыгой, скалдырником, разливаюсь. Только время даром потерял. И что это за преподлый народишко пошел!! Что? Руку на прощанье? Ногу не хочешь-ли?! Отойди, пока я тебя не треснул!
II. Великосветский роман
— Баронесса! Вы знаете, что мое сердце…
— Довольно, князь! Ни слова об этом. Я люблю своего мужа и останусь ему верна.
— Ваш муж вам изменяет.
— Все равно! А я его люблю.
— Но если вы откажетесь быть моею, я застрелюсь!
— Стреляйтесь.
— А перед этим убью вас!
— От смерти не уйдешь.
— Имейте в виду, что вашим детям грозит опасность!
— Именно?
— Если вы не поедете сейчас ко мне, я принесу когда-нибудь вашим детям отравленных конфет — и малютки, покушав их, протянут ноги.
— О, как этот изверг меня мучает!.. Но… будь, что будет. Лучше лишиться горячо любимых детей, чем преступить супружеский долг.
— Ты поедешь ко мне, гадина!!
— Никогда!
— А если я тебе скажу, что у меня в роскошной шифоньерке с инкрустациями стоит полбутылки водки с белой головкой?!!
— Князь! Замолчите! Я не имею права вас слушать…
— Настоящая, казенная водка! Подумайте: мы нальем ее в стаканчики толстого зеленого стекла и… С куском огурца на черном хлебе…
— Князь, поддержите меня, я слабею… О, я несчастная, горе мне! едем!!
Через две недели весь большой свет был изумлен и взбудоражен слухом о связи баронессы с распутным князем…
О, проклятое зелье!
III. За столом богатого хлебосола в будущем
— Рюмочку политуры!
— Что вы, я уже три выпил.
— Ну, еще одну. У меня ведь Козихинская, высший сорт… Некоторые, впрочем, предпочитают Синюхина и Ко.
— К рыбе хорошо подавать темный столярный лак Кноля.
— Простите, не согласен. Рыба любит что-нибудь легонькое.
— Вы говорите о денатурате? Позвольте, я вам налью стаканчик.
— Не откажусь. А это что у вас в пузатой бутылочке?
— Младенцовка. Это я купил у одного доктора, который держал в банках разных младенцев — двухголовых и прочего фасона. Вот это, вот двухголовка, это близнецовка. Это — сердцепьянцевка. Хотите?
— Нет, я специальных не уважаю. Если позволите, простого выпью.
— Вам какого? Цветочнаго, тройного? Я, признаться, своими одеколонами славлюсь.
Гость задумчиво:
— А ведь было время, когда одеколоном вытирали тело и душили платки.
— Дикари! Мало ли, что раньше было… Вон, говорят, что раньше политуру и лак не пили, а каким-то образом натирали ими деревянные вещи…
— Господи, помилуй! Для чего ж это?
— Для блеску. Чтобы блестели вещи.
— Черт знает, что такое. И при этом, вероятно, носили в ноздре рыбью кость?
— Хуже! Вы знаете, что они делали с вежеталем, который мы пьем с кофе?
— Ну, ну?
— Им мазали голову.
— Тьфу!
Четыре стороны Вильгельма
Вильгельм II славится в Германии, как поэт, оратор, художник и искусный стратег…
I. Поэт
— Господа! Ради Бога, не просите меня прочесть стихи, которые я написал сегодня.
— Почему, ваше величество?
— Да так, знаете… написал я их экспромтом, и вообще… Нет, нет — не просите!
— Ах, как жаль, ваше величество, что вы запрещаете нам просить вас прочесть эти — мы не сомневаемся! — чудные стихи!.. Мы в отчаянии.
— Ну, вот и уговорили! Экие вы, господа, право… Ну, нечего делать… слушайте! Кхм. Кхмх!..
Наша Германия — страна
Очень замечательная;
Всякий скажет: вот тебе и на!
Всюду чистое белье постельное.
Всюду немцы любят своего императора,
И, вообще, даже дороги хорошие,
Хорошо лечат наши доктора,
А кто скажет: нет — тому дам по роже я.
Да здравствует же наша Германия грозная
И наша союзница Австро-Венгрия,
Пусть не будет наша казна порожняя,
И избавлю всех немцев от менгры я.
— Ну, как находите?
— Это… это ж гениально! Тут и Гейне, и Гете, и Гегель. Три «ге»! Умно, философично, тонко, всеобъемлюще. Можно переписать на память, ваше величество?
— Нет, в самом деле, вы находите хорошо?
— Ваше величество! Это не хорошо, а упоительно! Пирамидально!
— А вам не показалось странным слово «менгра»?
— Нет, почему же? Очень красивое слово. Звучное. Наверное, сами сочинили, ваше величество?
— Сам. «Менгра» это по моей мысли все нехорошее, злое. И вот я избавлю немцев от менгры. И потом — как рифмуется словечко со словом «венгры»? А?!
— Замечательно! Прямо незаметно… Даст же Бог…
II. Оратор
— Господа офицеры! Здесь, в этом тесном кружке, хотя я и не оратор, а император….
— Вы не оратор, ваше величество? И вам не стыдно это говорить?! Эх, если бы я был издатель… Выпустил бы сборник ваших речей с иллюстрациями Густава Доре.
— Доре умер.
— Тем для него хуже! Говорите, ваше величество! Мы изнываем от нетерпения…
— Господа офицеры! Который вот, этого… флот и которая тоже армия, — конечно, это нельзя смешивать! Смешаешь это — и все пропало. Скажем, пустить армию на воду, а флот повести по суше — и что же будет! Армия потонет в воде, а флот, как дурак, на суше будет вертеть в воздухе винтами, — верно я говорю?
— Верно! Замечательно!
— Пирамидально!
— Тэк-с. Ну, и вот, скажу я, значит — и флот, и армия смешаны в сердце моем и они не тонут там и не крутят винтами, а просто моему сердцу дорого то и другое, который флот и которая армия! Желаю же, чтобы мое сердце и моя армия и мой флот бились в унисон, чего и вам желаю, господа штаб- и обер-офицеры. Hoch!
— Ваше величество! Извините, что я утираю слезы при вас, но не могу! Какая мощь, какое огненное слово!..
— Нет, вам в самом деле понравилось, господа?
— Пoнpa…вилось?! Ваше величество! Да это лучше Цицерона, лучше Эдиссона даже!
— А мне понравилось это замечательно меткое наблюдение насчет того, что армия на воде потонет, а флот на суше будет вертеть винтами, как идиот.
