— Ну, вы, десант! Приехали. Вылезайте!
— Уже Россия? — уныло спросил начальник десанта, карабкаясь по узкой заплеванной лесенке.
— Россия. Вся тут, как на ладони. Голыми руками забирай.
Вышли на берег. Холодно… Морозный туман еще не рассеялся. Поежились.
— Ну, что теперь делать-то?
— Я думаю, вглубь страны отправиться. Пошли…
Встретились какие-то мужики. Обступили турок; долго и внимательно их разглядывали.
— Не наши кабыдто…
— Жукастые; носачи все. Не то турки, не то армяны. Айда, Митрий, неча тут зря топтаться.
Печально бредет десант «вглубь страны». Растянулся какой-то погребальной процессией. Куда идти? Что делать? Неизвестно.
На счастье этих двадцати трех горемык встретился им разъезд стражников.
— Кто такие будете?
— Турки.
— Как попали сюда?
— Да десант мы. Высадились.
— Зачем?
— Этого… Ну, как, вообще, полагается. Воюем мы с вами.
— Ну?
— Вот и высадились на вашу территорию. Тут, на бережку. Десант мы.
— Ну?!
— Понимаете? — для оккупации приехали. Вторглись в вашу страну. Морской десант. Хи-хи.
— Черт вас тут разберет. Спьяну, что ли?
— Нет, нам нельзя. Непьющие мы.
— Так что делать-то будете? На заработки?
Положение создалось тяжелое, невыносимое… Грозный десант, внушительная демонстрация воюющей державы — все это разбилось об недоумение стражников.
И очутился бедный десант в простой русской полицейской кордегардии…
Была Турция скромной диковатой девушкой, ходила в затрапезном платьице — и если ее никто особенно не уважал, то и не смеялись над ней….
А теперь, когда поступила Турция в шансонетные певицы — так это все смешно, что и сказать нельзя.
Булавка против носорога
Старый добрый немецкий слуга Фриц вошел в кабинет министра иностранных дел и доложил:
— Там посланники пришли: испанский, итальянский и американский.
Дремавший до того министр встрепенулся:
— Зачем?
— Протест, говорят, хотим заявить. Против наших германских зверств.
— Так. А пришли-то они зачем?
— Да протест же заявить. Против зверств.
— Ну, да, я это понимаю… Конечно — протест, конечно, — зверства… Это, как полагается. Но причина прихода их в чем заключается?
— Да зверства же!! Протест!..
— Однако, и туп же ты, братец. Ему говоришь одно, а он бубнит другое!.. Пойми ты своими куриными мозгами: протест против наших зверств это — одно, а причина прихода — другое. Ведь это— все равно, как к тебе пришел какой-нибудь человек и говорит тебе, войдя: Здравствуйте! Ну? Так ведь слово «Здравствуйте», это — не причина его прихода, не повод, по которому он к тебе явился, а так просто… обычная, общепринятая формула. Понял?
— Ну, да. Пришел он к тебе, сказал: здравствуйте! а потом уже и выясняется то дело, по которому он пришел. Возьмет ли он у тебя взаймы десять марок, сделает ли тебе предложение пойти в биргалле, даст ли тебе по морде, — это все дела, по которым он пришел… А «здравствуйте» тут не причем. Понял? Так вот, ты мне теперь и ответь: зачем пришли эти дипломаты?
Фриц стал на колени посреди кабинета и заплакал:
— Пожалейте меня старого дурака, не мучайте меня. Дипломаты пришли выразить свой протест против германских зверств, а больше я ничего не знаю…
— Пошел вон, старая рассохшаяся бочка! Тебе не в дипломатическом ведомстве служить, а воду возить. Проси их сюда!
Через минуту три дипломата — итальянский, американский и испанский — вошли в кабинет, стали в ряд и, молча, отвесили немецкому министру холодный поклон.
— Чем могу служить, господа? — приветливо спросил министр.
Американский посланник кашлянул в руку и сказал, нахмурив брови:
— От имени своего, американского, и от имени Италии и Испании, мы, представители этих нейтральных держав, горячо протестуем против тех насилий, зверств и правонарушений, не согласных с обычными способами ведения войны, — тех правонарушений, кои были допущены германцами в настоящую войну. С совершенным уважением к вам пребываем — представители Америки, Италии и Испании.
— Хорошо, хорошо, господа. Спасибо. Покорнейше, прошу сесть. Чем могу служить?
Снова поднялся уже усевшийся в кресло американский посланник и отчеканил:
— Чем вы нам можете служить? А тем, что мы просим вас принять во внимание наш протест против тех насилий над мирным населением и нарушений обычая войны, которые допускаются германской армией.
— Да, да. Вы это уже говорили, хорошо. Протест ваш принят. А по какому делу вы осчастливили меня своим визитом?
— Ах, ты. Господи! Да мы и пришли только за тем, чтобы заявить протест.
— И больше ничего?
— Ничего.
Посидели молча.
— Снег-то какой повалил, — сказал испанский посланник, поглядывая в окно.
— Да, погода нехорошая, — согласился германский министр.
— Говорят, когда зима снежная, то лето будет жаркое, — заметил итальянец.
— Да.
— Ну, — шумно вздыхая, встал с кресла американец, — посидели, пора и честь знать. Пойдемте господа, не будем мешать хозяину.
Распрощались. Ушли.
* * *
Через несколько дней, выбрав свободные полчаса, снова зашли представители нейтральных держав в германское министерство иностранных дел.
— А-а, — встретил их министр. — Вероятно с протестом.
— Вы угадали. Германские зверства, и насилия все еще продолжаются, и мы протестуем…
— На этот раз — энергично! — подсказал испанец.
— Да! — поддержал итальянец. — Мы выражаем свой энергичный протест.
— А раньше был разве простой? — спросил германский министр. — Я думал, что энергичный.
— Нет… Тот, что раньше — был простой. А вот теперь так энергичный.
— Энергичнейший! — кивнул головой итальянец.
— Самый эдакий… что называется… ну одним словом, — энергичный! — пылко вскричал испанец.
— Хорошо, господа. Не присядете-ли? Что новенького в ваших палестинах?
* * *
Соединенная комиссия из представителей нейтральных стран выезжала на театр военных действий.
Цель поездки была: зарегистрировать германские зверства и заявить против них свой протест.
Провожающие говорили:
— Господа уезжающие! На вашу долю выпала великая миссия: заявить энергичный протест против тех насилий и тевтонских зверств, которые все время допускаются по отношению мирного населения потерявшими всякую меру так называемыми «культурными» немцами. Эта культура — в кавычках!
— Браво, браво. Это очень зло сказано! «Культурные» немцы в кавычках! Метко, ядовито и бьет прямо в цель! Я думаю, ежели немецкому солдату бросить эту фразу в лицо, — ему не поздоровится!
— Итак, господа, — осветите перед лицом всего культурного мира…
— Культурного мира без кавычек!
— …Да, без кавычек. Пусть весь культурный мир, без всяких кавычек, узнает, что делают немцы в кавычках. Пусть эти кавычки, как несмываемое позорное пятно, будут гореть в немецком сердце!..
— В сердце, в кавычках!
— Верно, браво! Пусть пятно, без кавычек, горит в сердце в кавычках!! Пусть культура в кавычках содрогнется и опустит голову перед культурой без кавычек!
— Браво. А главное, господа, протестуйте всюду и везде, в кавычках и без кавычек!
Заклеймите сердобольное в кавычках отношение немцев в кавычках к раненым без кавычек и к пленным… тоже без кавычек!..
— Зло! Метко! Ядовито! Браво. Браво, без всяких кавычек, черт возьми!..
— Ну, едем, господа!
— До свиданья без кавычек!
— Берегите себя без кавычек против немцев в кавычках!
— Носильщик! Где тут, вагон номер семь без кавычек? Поехали.
* * *
Члены международной нейтральной комиссии протеста против германских зверств приблизились к маленькой бельгийской деревушке и, отыскав лейтенанта, командовавшего отрядом, спросили его:
— Если не ошибаемся, ваши солдаты поджигают сейчас крестьянские дома?
