— Не подходи, Оливер! — дрожащим голосом прохрипела я. — Отойди, или, клянусь, я ударю тебя!
Он остановился, и глаза его вспыхнули восторгом.
— Вы угрожаете мне, мадам? — с удивлением спросил он. — Вы осмелились угрожать своему мужу? Да покарает вас за это Бог.
— Нет! — Голос мой был не слышнее шепота, и слезы катились по моим щекам. — Я никогда больше не позволю ни избивать, ни насиловать, ни оскорблять себя, Оливер. Никогда, никогда, никогда! — Голос мой возвысился и сломался, но слова не кончились. — Если ты оставишь меня в покое, я стану изображать на людях все, чего ты захочешь, но я больше не лягу с тобой в постель, Оливер! Никогда! Спи с женщинами из Мур Таун, но никогда не прикасайся ко мне.
Он смотрел на меня со смешанным выражением ярости и восхищения, пугавшим меня. Затем он прыгнул вперед. Думаю, он ожидал, что я ударю подсвечником снизу вверх или в сторону, что дало бы ему шанс перехватить предмет, но в состоянии бешенства и страха, которые обуревали меня, я ударила основанием подсвечника прямо ему в лицо. Сила удара увеличилась от его же собственного рывка. В последний момент ему удалось повернуть голову, и удар пришелся на щеку, но от силы удара он отлетел назад и был ослеплен. Затем он упал и ударился головой об округлый подлокотник кресла красного дерева.
Ветер завывал вокруг дома, дождь злобно барабанил в ставни. Оливер лежал возле кресла в полуобмороке, и рука его была прижата к щеке. Когда он, медленно переводя взгляд, отыскал мои глаза, его ступор прошел. Я поняла, что единственный выход для меня — бежать, иначе я не доживу до утра. Я в панике подобрала подол ночной рубашки и бросилась к двери, уронив по пути подсвечник. Чтобы выхватить ключ из двери, понадобилось не более четырех-пяти секунд; затем я быстро закрыла дверь и повернула ключ в замочной скважине с другой стороны. Однако за половину этого времени краем глаза я увидела, как Оливер медленно поднялся на колени, а потом на ноги; но от страха мне показалось, что эти секунды превратились в часы.
Он бешено дергал ручку двери, а я в это время уже вынула ключ из скважины и бросила его под кровать. Голос Оливера, рыдающий и неровный, был исполнен жуткой ярости: он приказывал мне открыть дверь, он ругался и угрожал. Я кинулась в будуар и сорвала с себя рубашку. Мое сердце бешено колотилось от страха, и, слава Богу, я увидела, что Бекки уже выложила на утро мне чистое белье.
Трясущимися руками я натянула на себя белье, застегнув лишь половину пуговиц. Открывая гардероб, я услышала из комнаты Оливера страшный стук — и сердце мое почти остановилось от страха, когда я поняла, что он пытается выломать дверь: возможно, при помощи стула. Я в панике вынуждена была бежать в чем есть, но к тому времени я уже натянула на себя бриджи, рубашку, шарф, носки и сапоги. Я уверила себя в том, что дверь крепкая и открывается вовнутрь, так что ее непросто выломать, сломав замок с одной стороны или сорвав с петель с другой. Благодарение Богу, в его гардеробной не было колокольчика для прислуги. Оливер ругался и ревел в промежутках между страшными ударами, которые он наносил, но дверь не поддавалась, и буря заглушала его крики. Я подхватила стоящую возле кровати маленькую керосиновую лампу, чтобы осветить себе путь через темный дом. Кроме Соломона, вся прислуга должна была давно уйти на свою половину; Соломону полагалось после ухода Оливера в спальню загасить лампы и также удалиться. Через две минуты я была у боковой двери огромной кухни — эта дверь была ближайшей к конюшням. Там висели на крючьях несколько фонарей на случай непогоды. Я поставила на пол лампу, зажгла один из фонарей и открыла засов двери. Ветер тотчас же вырвал дверь у меня из рук. Нагнув голову, я с трудом продвигалась вперед, а затем приложила все усилия, чтобы закрыть дверь на наружный засов.
Вспышка молнии осветила гнущиеся деревья, летящие по ветру ветви, струи дождя, похожие на стальные тросы.
До этого момента я действовала инстинктивно, не осознанно, но теперь, сгибаясь под ветром и пробираясь к конюшне, я поняла, что иду к Дэниелу Чунгу. Если я доберусь до него, я умолю его увезти меня на «Мисс Эмме» навсегда из Диаболо-Холл и с этого острова, где моя жизнь превратилась в кошмар. Такая идея, конечно, была не лучшей, но я и была вне себя от страха и не могла придумать другого выхода.
И вновь мне предстояла борьба с ветром, чтобы открыть, а потом закрыть дверь конюшни. Лошади метались от страха и предчувствия, тревожно отзываясь ржанием на раскаты грома. Когда я брала упряжь из стойла, я увидела, как огромный пук соломы поднялся с пола, будто засосанный неведомой трубой — и тут же послышался удар сверху: это ветер пытался сорвать крышу конюшни.
Я повесила фонарь на крючок и принялась седлать Аполло, лихорадочно приговаривая про себя:
— Не спеши… но и не медли… Оливер не сможет выйти… О Господи, умоляю, не дай ему выйти… Помоги мне, Господи. Давай, перевяжи здесь… утяни подпругу. Теперь поводья. Если он вырвался оттуда, он будет обыскивать дом… ему не придет в голову искать в конюшне… О Господи, не дай ему подумать о конюшне…
Наконец все было готово. Я взяла фонарь и начала выводить Аполло между стойлами. В этой конюшне Оливер держал лошадей для экипажа и нескольких верховых. Остальные скаковые лошади находились в конюшне в миле отсюда, в Рио Хойе. Я выбрала себе Аполло, потому что он был лучшей лошадью из семи в Диаболо-Холл. Отпустив поводья, я осторожно открывала дверь: сначала верхнюю задвижку, потом нижнюю. Но, как только я приподняла задвижку, тут же налетел ветер и закружился в конюшне, как дикий зверь. Я издала крик ужаса: дверь была выломана прямо у меня в руках, а фонарь отлетел прочь. Он упал на солому, и в одно мгновение вспыхнуло пламя.
Я зарыдала и закричала:
— О, нет, нет! — и рванулась прочь вместе с Аполло. У выхода я что было сил закрутила поводья о столбик. В пять секунд я была вновь в конюшне, и увидела, что погасить пламя надежды нет: ветер раздувал его с неистовой силой. Я бегала от стойла к стойлу, поднимая доски, прикрывающие вход, что было силы хлопая по крупу каждую лошадь, крича и толкая их к выходу. С полминуты они в панике сбивались в табун и бегали по проходу. Я попала под копыта, но умудрилась откатиться в сторону невредимой. Пока я вставала на ноги, одна из кобыл, Ледиберд, нашла дверь, и за ней последовали остальные.
Я была в смятении и едва ли понимала, что делаю, но я четко знала, что Оливер пытается выломать дверь, если он еще не сделал этого. В любом случае горящая конюшня будет мгновенно замечена из дома. Занавеси были везде задвинуты и окна плотно закрыты, но буря всегда действует на некоторых завораживающе, поэтому найдется тот, кто нет-нет да выглянет в окно — а вскоре конюшня заполыхает так, что пожар будет виден на мили вокруг.
Лошади разбежались. Я отвязала Аполло и повела его. Проход из конюшни вел к железным воротам, поставленным на каменные столбы, а вокруг на восток от Диаболо-Холла поместье было огорожено сплошной каменной стеной. Я не села на лошадь, потому что знала, что мне еще нужно открыть ворота. Я вся промокла. Рубашка и бриджи прилипали к телу, в сапогах хлюпала вода. Мы были в двадцати шагах от ворот, когда я оглянулась. Тут же несколько раз вспыхнула молния, и в ее свете я увидела Оливера, бегущего вслед за мной по траве.
Если бы он не был без пиджака, в одной белой рубашке, я бы его не заметила на фоне дома. Но глаз уловил движущееся белое пятно, затем едва различимые черты лица и волосы, прилипшие ко лбу. Руки его были протянуты вперед, а поскольку ноги были неразличимы в темноте, казалось, что за мной движется нечто вроде белой птицы с расправленными белыми крыльями. Затем я рассмотрела, что в одной руке он держал, подобно мечу, что-то длинное и серебристое… тот самый подсвечник, которым я его ударила.
Все это я увидела, как если бы то была картина: сцена, запечатленная на вставке «волшебного фонаря».
Но тут вновь вспыхнула молния, и я была на мгновение ослеплена. Короткий, но разрывающий слух удар грома сотряс землю, и я зажала от ужаса уши руками. Зрение вернулось ко мне — и я увидела приближающуюся белую фигуру, теперь уже близко: силуэт Оливера на фоне бледного света молнии, отраженного от облаков.
