ДАШКОВА Екатерина Романовна (17.03–1743–04.01.1810 гг.) — княгиня, общественная деятельница.
Е.Р. Дашкова была дочерью генерал-поручика и сенатора графа Р.И. Воронцова. Ей было 4 года, когда умерла ее мать, и она воспитывалась в доме дяди графа М.И. Воронцова. Дашкова получила хорошее по тем временам образование, говорила на французском, итальянском, немецком языках, рисовала, пела, очень любила читать. Она увлекалась идеями французских просветителей: Вольтера, Монтескье.
В 1758 г. на одном из вечеров в доме Воронцовых она познакомилась с Екатериной Алексеевной, будущей императрицей. Вскоре Дашкова примкнула к кружку великой княгини и, когда произошел государственный переворот 1762 г., она поддержала Екатерину. Но Дашкова преувеличивала свою роль в перевороте, и это стало причиной охлаждения ее отношений с императрицей.
В 1769 г. она много путешествовала по Европе, в Париже встречалась с Д. Дидро, в Женеве — с Вольтером. В 1776 г. она с семьей вновь уехала за границу в Шотландию, чтобы дать сыну образование в Эдинбургском университете. В Риме ее принимал сам папа Римский — они обсуждали план создания музея в Ватикане. За Дашковой утвердилась слава просвещенной женщины, друга философов, она была принята в несколько иностранных научных обществ и академий.
В 1782 г., по приглашению Екатерины II, она вернулась в Россию. В 1783–1794 гг. Дашкова была президентом Петербургской академии наук. В 1783 г. по инициативе Дашковой для изучения «российского слова» была учреждена Российская академия, которую она возглавила. В Российской академии изучался русский язык, разрабатывалась его грамматика. При участии Дашковой через 11 лет был издан толковый словарь русского языка «Словарь Академии российской», содержавший более 40 тыс. слов. Дашкова подарила Академии наук редкие книги, коллекции минералов, образцы растений из Европы и Америки. При ней вышло первое собрание сочинений М.В. Ломоносова. По ее просьбе в «Собеседнике любителей русского слова» сотрудничали известные литераторы Г. Державин, Д. Фонвизин, М. Херасков; в журнал писала даже сама Екатерина II. Дашкова основала сборник «Российский театр», в котором печатались русские пьесы. За публикацию трагедии опального поэта Я.Б. Княжнина «Вадим Новгородский», помещенную ею в этом сборнике, Дашкову сняли со всех ее постов.
Павел I, взойдя на престол, удалил из Петербурга всех участников переворота 1762 г., который привел на престол его мать, и сослал Дашкову в Калужскую губернию.
Александр I в 1801 г. вновь предложил ей возглавить Российскую академию, но она отказалась. Последние годы жизни вела переписку, сотрудничала в журналах, работала над «Записками», в которых содержатся яркие характеристики многих деятелей эпохи. О. Н.
ПРОГРАММА ЕКАТЕРИНЫ. Екатерина революционным захватом власти затянула сложный узел разнообразных интересов и ожиданий, указывавших ей направления деятельности. Чтобы сгладить впечатление захвата, Екатерине надобно было стать популярной в широких кругах народа, действуя наперекор предшественнику, поправляя, что было им испорчено. Предшественник ее оскорбил национальное чувство, презирая все русское, выдав Россию головой ее врагу; Екатерина обязана была действовать усиленно в национальном духе, восстановить попранную честь народа.
Прежнее правительство вооружило против себя всех своим бесцельным произволом; новое разумно-либеральными мерами должно было упрочить законность в управлении, что и было обещано в июльском манифесте. Но Екатерина была возведена на престол дворянской гвардией, а дворянство не довольствовалось законом о вольности дворянской, требовало расширения и укрепления своих прав как господствующего сословия. Гвардейско-дворянский голос был, разумеется, самым внушительным для верховной власти, сделанной движением 28 июня. Так популярная деятельность нового правительства должна была одновременно следовать направлению национальному, либеральному и сословно-дворянскому. Легко заметить, что эта тройственная задача страдала несогласи-мым внутренним противоречием. После закона 18 февраля дворянство стало поперек всех народных интересов и даже преобразовательных потребностей государства.
Деятельность правительства в духе этого сословия не могла быть ни либеральна, ни национальна, т. е. не могла быть популярна. Притом либеральные реформы в духе идей века не могли найти в органах правительства, в служащем классе достаточно ни подготовленных, ни сочувственных проводников и исполнителей: так чужды были эти идеи всем преданиям, понятиям и привычкам русского управления.
По соображениям ли гибкой мысли, или по указаниям опыта и наблюдения Екатерина нашла выход из неудобств своей программы. Не будучи в состоянии согласить противоречивые задачи и не решаясь пожертвовать которой-либо в пользу остальных, она разделила их, каждую проводила в особой сфере правительственной деятельности.
Национальные интересы и чувства получили широкий размах во внешней политике, которой дан был полный ход. Предпринята была широкая реформа областного управления и суда по планам тогдашних передовых публицистов Западной Европы, но главным образом с туземной целью занять праздное дворянство и укрепить его положение в государстве и обществе. Отведена была своя область и либеральным идеям века: на них строилась проектированная система законодательства; они проводились как принципы в отдельных узаконениях, вводились в ежедневный оборот мнений, допускались, как украшение правительственного делопроизводства и общественной жизни, проводились в частных беседах императрицы, в великосветских гостиных, в литературе и даже в школе как образовательное средство.
Но деловое содержание текущего законодательства закрепляло туземные факты, сложившиеся еще до Екатерины, или осуществляло желания, заявленные преимущественно тем же дворянством, — факты и желания, совершенно чуждые распространяемым идеям. Тройственная задача развилась в такую практическую программу: строго национальная, смело патриотическая внешняя политика, благодушно-либеральные, возможно гуманные приемы управления, сложные и стройные областные учреждения с участием трех сословий, салонная, литературная и педагогическая пропаганда просветительных идей времени и осторожно, но последовательно консервативное законодательство с особенным вниманием к интересам одного сословия. Основную мысль программы можно выразить так: попустительное распространение идей века и законодательное закрепление фактов места. В. К-ский
Собственноручная записка Екатерины II о первых годах ее царствования
1769 года, сентября 20
При вступлении моем на престол, в 17 62 году, я нашла империю в следующем состоянии:
После кончины покойной Императрицы, Елисаветы Петровны, война, которая началась в 1756 году р прусским королем, в которой из ауксилярных австрийского дома мы сделались главною воюющею державою, кончена была по воле Петра III, несмотря ни на какие обязательства, таким миром, коим возвращена была Пруссия королю того имени, и кроме мира, не видно, чтоб России выгода какая была приобретена в сем случае. 28 числа 1762 года армия была еще за границею и не получила осьмой месяц жалованья. На штате-конторе было семнадцать миллионов долгу. Ни единый человек в государстве не то, чтоб знал, сколько казне было дохода, ниже не ведал званий доходов разных. Повсюду народ приносил жалобу на лихоимство, взятки, притеснения и неправосудия разных правительств, а наипаче приказных служителей.
Все ветви коммерции почти отданы были частным людям на откуп. Флот был в упущении, армия в расстройке, крепости разваливались. В Сенате за излишество почитали государственные дела слушать, ландкарту имев пред собою на столе, и оттого сделалось, что иногда сами не знали о чем судят. Стыдно сказать, что и карты печатанные не были в Сенате, и что первую карту я, быв в Сенате, послала купить в Академии. Тюрьмы были так наполнены колодниками, что хотя при смерти своей Императрица Елисавета Петровна освободила до семнадцати тысяч колодников, однако при коронации моей 22 сентября 1762 года оных еще до осми тысяч было. К заводам приписных крестьян я нашла сорок девять тысяч в явном ослушании и открытом бунте против заводчиков и, следовательно, власти той, которая их приписала к заводам. Монастырских крестьян и самых помещичьих почиталось до полутораста тысяч, кои отложились от послушания и коих всех усмирить надлежало. Поверенности же к правительству никто не имел, но всяк привык был думать, что иное учреждение не могло выходить как вредное общему благу. Жестокие пытки и наказания за безделицу, как за тяжкое преступление, ожесточили так умы, что многим казалось, что тот-то и самый порядок правосудия, а не иной какой.
Политические же обстоятельства были таковы, что сверх сего еще мы ожидали пришествия татар на Украину к масленице. <...>
