Тест, подумала Сюзанна. Маленькая атака лести. Пряник.

Однако Альфред Фирнайс не выказал даже намека на улыбку. Вместо этого он с величайшей убежденностью заявил:

– Клише не клише, но то, что я пишу, – мусор, это факт.

Сюзанна застонала и нервно отодвинула от себя подальше ростки сои.

– Час от часу не легче. И я здесь ни при чем.

– Тут вы правы, – поспешно подтвердил Фред. – В вашем сочувствии я не нуждаюсь.

– Я вам и не сочувствую. Я ваша издательница и хотела бы издать новую книгу.

– Вы так много говорите! И так громко! Я уже знаю, вы живете на Пренцлауэр-Берг, там все немного шумноваты и немного поверхностны, но не перебарщиваете ли вы чуток?

– Я считаю, это вы перебарщиваете, Альфред. Тем более что вы живете в местности, которая давно затоплена латте мокиато.

Она попала в точку. Тем более что Фред уже давно подумывал, не переехать ли ему в Нойкёльн, от чего его удерживала главным образом мысль о трудоемкости переезда.

– Это центровые жители так повлияли на вас, – сказал он, чтобы снова перейти в наступление. – Деньги. Вы хотите делать со мной деньги.

– Да. И деньги тоже! И знаете, почему? Ваш успех нас едва не погубил. Может быть, сейчас это звучит глупо, но нам пришлось одновременно вносить налоговые предоплаты и доплаты! А ведь там не знают пощады. Эта участь, кстати, вас тоже коснется.

– Я австриец.

– Это вам не поможет. Вам понадобятся деньги!

– Я буду делать что-нибудь другое. Что-нибудь, наверняка не связанное с письмом.

– О, боже, вы опять за свое!

– Нет. Я с этим покончил. Окончательно. Дюдль-дидум. Вот, опять вы что-то пропустили. В вашей эрзац-жизни.

Сюзанна сунула телефон в сумку. Лучше всего было бы сейчас уйти, но, во-первых, она была выносливая, а во-вторых, к сожалению, это соответствовало правде: ей в самом деле нужен был бестселлер, чтобы оздоровить издательство «С. Бекман». А единственным популярным автором в ее конюшне был как раз Альфред Фирнайс. Как нарочно, поэт. Хоть плачь.

– Альфред. То, что произошло с нами обоими, было чудом. Вы это знаете. Это практически невозможно – продать томик стихов тиражом больше пятисот экземпляров. А у вас две книги, и каждой продано больше чем по сто пятьдесят тысяч, а с мягкой обложкой и с переводами вообще почти полмиллиона. Господин Фирнайс! Это подарок небес! Чудо! Не разбрасывайтесь этим!

– Чудо нельзя повторить.

– Вы его уже повторили. И я убеждена, что это удастся еще раз.

– Я нет.

– Вы не хотите попытаться?

– Это, черт возьми, жестко – после успеха проглотить неудачу.

– Неужели вы так трусите?

Фред пил, курил и раздумывал. Сюзанна почуяла, что теперь он стал несколько податливее, и насела:

– Фред, от чего вы убегаете?

Фред ничего не ответил.

– Вы вообще что-нибудь пишете?

– Конечно, – сказал Фред. – Но это все мусор.

– Это вы уже говорили. Возможно, это не так. Покажите мне.

– Да уж я и сам как-нибудь могу судить. Знаете, с моими хорошими стихами так и было, вы знали больше, чем я. Вы распахнули двери, за которыми открылись пространства, о которых я сам не догадывался. Но двери закрылись. Или пространства исчезли…

– Напишите об этом!

– Нет.

– А что вы, собственно, делаете целыми днями?

– То да се. Честно говоря, немного.

– У вас даже телевизора нет.

– Я его подарил. Однажды наткнулся на рекламу, там показывали корову на зеленом лугу, на таком чудесном австрийском альпийском лугу, и у меня зашлось сердце. А после этого показали упакованный кусок мяса. И закадровый голос произнес: «Холодный расчет. Говяжье филе, теперь по 12,99». Тут я не выдержал и заплакал.

– Раньше бы вы сделали из этого стихотворение.

– У вас тоже холодный расчет.

– А вы, значит, разревелись как девочка, а потом отдали кому-то свой телевизор?!

– Да. С тех пор я ем только вегетарианскую пиццу и эти китайские креветочные блюда.

А он, к сожалению, и впрямь свихнулся, подумала Сюзанна.

– Знаете что? А не совершить ли вам паломничество к могиле апостола Иакова? Это уже многих навело на другие мысли.

Альфред язвительно рассмеялся:

– Да у меня только от одного упоминания о паломничестве к могиле Иакова уже наступит кризис.

– Он у вас уже насупил.

– Вы думаете, я уйду и вернусь оттуда, как Хапе Керкелинг[1] от поэзии, с рюкзаком, полным стихов?

– Перемена обстановки пошла бы вам на пользу. Вот все, что я думаю.

Фред ничего не сказал. В установившейся тишине он открыл третью бутылку красного вина, правда, подлил только себе.

– Ну вот что, – холодно сказал он, – хорошо, что вы заглянули ко мне. Спасибо за вино.

– Три недели назад у меня умер отец, – сказала Сюзанна.

– Мне очень жаль.

– Не надо жалеть. Он был озлобленный старый человек. С тех пор как умерла мама, он не хотел ничего, кроме как покинуть этот мир. Жаль упущенного хорошего времени, которое он еще мог бы использовать. Я его потом уже почти не видела. Он жил в Мюнхене. Раньше он каждое лето проводил в нашей хижине на Эльбзее, но два года назад перестал туда ездить. Больше не хотел. Несмотря на словацкую помощницу. «Выглядит как стриптизерша, – все время говорил он, – и готовит так же».

– Вы что-то хотите мне этим сказать?

– Хижина свободна. Вы могли бы там творчески уединиться.

Поскольку Фред не отвечал, Сюзанна принялась сгребать в кучку остатки еды, не отказывая себе в том, чтобы проглотить при этом еще кусочек-другой. Теперь она хотела еще немного помучить Фреда, он этого заслужил.

– А Шарлотта? Когда она съехала отсюда?

– Три месяца назад. Я не хотел бы об этом говорить.

– А у вас есть друг? Хороший друг?

– Я не хотел бы ни с кем об этом говорить.

– Вам недостает Музы.

– Прекратите.

– Вам нужна женщина.

– Так же неотложно, как выстрел в собственное колено.

Фред внезапно вскочил. Его шатало. Лицо побагровело, его прошиб пот, и капли потекли из растрепанных волос.

– Что это за вино? Не калифорнийское ли? У меня аллергия на калифорнийское!

– У вас прямо кровь бросилась в лицо! Сядьте же!

– Это все танины, дубильные кислоты.

Фред дотащился до шкафа с выдвижными ящиками и достал аппарат для измерения давления.

– Это южнофранцузское, из биодинамического виноградника, – сказала Сюзанна. – Не двигайтесь при измерении!

Она точно знала, как измерять давление, достаточно натренировалась при нечастых посещениях отца. Прибор пропищал.

– Вот видите, ошибка! – упрекнула Сюзанна.

Фред начал измерять заново. Сюзанна встала, чтобы видеть маленький дисплей.

– Этого не может быть. Согните руку!

Фред повторил процесс. Оба смотрели на дисплей.

Фред простонал:

– Давление 180, это у меня уже было. Но пульс 195!

Тревога Сюзанны усиливалась и переросла в легкую панику. Она нервно схватила руку Фреда и прижала палец к его запястью.

– Сердце-то как колотится!

– Я знаю!

Фред встал, нетвердой походкой двинулся к софе и со стоном опустился на нее.

– Опять это начнется… Пожалуйста, уйдите теперь… – с трудом выдавил он.

Сюзанна достала из сумки телефон.

– Фред! Дышите! Дышите глубже! Я сейчас вызову неотложку.

Трое врачей стояли у постели пациента Фирнайса, Альфреда: мужчина и две женщины – пожилая и молодая. Взгляды их казались мрачными – наверное, оттого, что нижние части лиц были скрыты масками. В таких масках люди редко выглядят дружелюбно, это в равной степени касается грабителей банков, злодеев в вестернах и врачей.

Врачи пристально смотрели на разные мониторы, которые, казалось, зависли над головой Фреда и показывали крайне негармоничные линии. Ускоренно и неритмично попискивал звук, отражающий частоту сердцебиения. Мужчина-врач проверил электроды на руках Альфреда. Он глянул на часы. Было пять минут первого.