Командир пожал руку кшатрию. Вместе с адмиралтейцем, Виджай вышел во двор Храма и двое пошли к станции.

— Что теперь будешь делать, Богдан?

— Не знаю. Ваш старейшина прав. Я зря приехал сюда.

— Об этом я тебе сказал еще на Ленина.

— У меня был приказ. — коротко сказал он

— Ну что ж, тогда пока побудешь пару дней с нами. Как потом добираться будешь?

— Попробую дойти до Горьковской или Черной речки, оттуда на "Гостинку".

— Хороший план. А сейчас, пойдем, выпьем местной настойки, уверен тебе понравится — усмехнулся кшатрий.

Шаста полдня провел в своей лачуге лежа на кровати. Ноги ныли, спина болела. При малейших движениях левой рукой, резкая боль пронизывала сухожилия до самых пальцев. Старая рана давала о себе знать. В перерывах между новыми приступами, Шаста пытался встать с кровати, но из-за травм нанесенных крыланами он не мог даже дотянутся рукой до стакана с водой стоящего на маленькой тумбочке.

После очередной неудачной попытки, Шаста смирно лег обратно. За весь день, к нему приходили Навин с Дэви, которые хоть как то разбавляли его уныние и грусть своими разговорами.

О вчерашнем совсем не хотелось говорить, Дэви еле сдерживала слезы, только при одном упоминании о Динеше. А Навин, как он сам себя назвал, истинный джентльмен, старался успокоить девушку все время обнимая ее за плечики. Шаста думал, почему не приходит Амита. Дэви об этом умолчала, да и Навин ничего не говорил. Шаста подумал, что Амита была занята в помощи своему отцу. Но, как известно ему было, сегодня у них Совет старейшин, на котором присутствует даже его дядя и наставник.

А может девушка не приходила и по другой причине. Что если она обиделась на него вчера, когда он ушел, не попрощавшись и даже толком не поддержав ее?

Шасту словно обдало кипятком. Внутри появилась злость на самого себя. Девушка горевала по своему другу, а он поступил как эгоист и подумал лишь только о себе. Думал, что было только ему больно, и эту боль он поставил выше чем все остальное. Он не понимал, что другим так же плохо как и ему, а теперь когда он это осознал, ему стало очень обидно за самого себя. Это был поступок не достойный поведения кшатрия, а самое главное, это был поступок не настоящего друга.

"Дурак, дурак! Что же я сделал!". От злости Шаста ударил рукой по тумбе. Резкая боль пронзила все от кончиков пальцев до предплечья. Шаста скривился от боли и перевернулся на бок. "Так тебе и надо, дурак".

Шасте хотелось немедленно извиниться перед Амитой за свой поступок, но снова почувствовав боль в спине, юноша успокоился и улегся лицом в мягкую перьевую подушку.

Что бы сказал дядя по поводу его поступка? Акил всегда старался помочь ему в подобных вопросах, но чаще всего отвечал своими шутливыми пословицами или отнекивался. Или может тетя? Да, вот она наверно бы помогла ему привести мысли в порядок. А может Виджай? Почему-то проскользнула мысль именно про него, но точно, это был самый плохой вариант.

Про наставника хотелось думать меньше всего, но каждый раз появлялась мысль, что будет дальше со всей командой Хранителей, если теперь путь в Большое метро был закрыт? Получается, нужды в них просто не было…Нет. Должен быть выход. Ученые со станции Площадь Ленина были не единственными, кто мог им помочь, есть ведь и другие, кто отозвался бы на просьбу о помощи. Может быть, этот Богдан поможет им. Как-никак представитель Альянса, а это многое значит.

От размышлений Шасту оторвал робкий стук в дверь. В комнату зашел Акил. Дядя как обычно куда-то спешил, глаза метались из стороны в сторону.

— Дядя, что случилось? — лениво спросил Шаста

— Я только что с совета. Дела у нас хуже некуда.

Шаста привстал с кровати, облокотившись на стену позади.

— Альянс нам не поможет? — взволновано спросил он.

— Нет. Богдан этот, рассказал про все, что творится в Большом метро. Предложил нам переселение на их станции, да вот только нет у нас такой возможности…

— А как же Хранители? Виджай что-то должен предпринять.

— Боевая Ратха нам не поможет. Слишком много людей на станции. Нам не хватит ни топлива, чтобы добраться до метро, ни патронов, чтобы защищать женщин с детьми. Надо было все это раньше решать. может и получилось бы. — дядя тяжело вздохнул.

— Значит, мы сами по себе?

— Да… — кивнул он — Завтра Шандар отправляет два отряда в северные и южные тоннели. Попробуем взорвать их взрывчаткой. Если и это не получиться…Я не знаю, что будет дальше…

Шаста, молча, смотрел на дядю. Теперь шанс на победу был совсем ничтожен. Могучий альянс не помог им, искать помощь у кого другого просто не имело смысла. В скором времени уже будет некого спасать. Они остались совсем одни.

Внутри появилось непреодолимое желание сейчас же пойти в бой, уничтожать мерзких ракшасов. Уничтожить их всех до единого и наконец-то избавится от страха перед ними, избавится от чувства тревоги и ожидания, когда твари снова начнут лезть на станцию.

— Ты как себя чувствуешь? — спросил дядя

— Нормально… Я могу помочь вам?

— Нет. Завтра я найду толковых ребят из дозора и пойду с ними в южный тоннель. А ты лучше оставайся со своей командой. Вы можете еще пригодится.

— Значит, Ратха больше не нужна общине?

— Она не нужна Абхаю и брахманам. Махавир думает напротив. Пока что, ваш отряд будет на станции. Либо вас отправят на Стену.

Шасте теперь было абсолютно все равно. Детские желания вместе с энтузиазмом испарились словно сны приходящие каждую ночь. Служба на Стене, казалась уже не такой заманчивой и почетной для него, как было раньше. Теперь не имело значения, где он будет сражаться с ракшасами, на отравленной радиацией поверхности или в темном, пропахшем трупами, тоннелем.

— На то воля Махавира. — сказал он

— Ладно. Через пару часов начнется погребальный обряд. Встретимся в храме. — Дядя похлопал парня по плечу и вышел из лачуги. Шаста посмотрел ему вслед. Юноша все с большим усилием начал заставлять себя подняться с кровати.

Вечером на станции было очень тихо. Не было ни вечерних мантр, ни песен, которые обычно исполняют музыканты у входа в храм. Только монотонный хор брахманов разносился по станции, что больше напоминало равномерное гудение, некоего механизма, работавшего где-то в глубине тоннелей.

Жители общины оплакивали погибшего Динеша. Собрались почти все. Шаста вместе с Навином и Дэви стояли возле других кшатриев, друзей Динеша. Шаста увидел сидящих возле алтаря, жену и дочь Абхая, а сам старейшина тихим голосом, читал священные мантры.

В храме стояла гробовая тишина, лишь изредка со стороны доносились всхлипывания девушек и женщин. Разглядеть что-либо в темноте было трудно. Возле алтаря стояло только две лампадки освещавшие слабым теплым светом лица сидящих брахманов и старейшину. Абхай продолжал наговаривать мантры. Его голос то повышался и был более звонким, то снова опускался и был приглушенным. Это было больше похоже на некое заклинание. Волшебное, загадочное…

Сидящие перед старейшиной, брахманы, качались из стороны в сторону в медленном темпе. Сидящие ближе к алтарю буддисты, тоже повторяли за ними в унисон монотонно повторяя сочетание звуков.

Шаста пытался найти в толпе собравшихся Виджая и других Хранителей, но внимательно осмотрев все ряды, юноша не нашел кого либо из них. Взгляд кшатрия наткнулся на рослую фигуру на противоположной стороне алтаря. Это был Махавир. Лицо командира немного подрагивало от попадающего на него света лампадки. Уставившись поникшим взглядом на лампадки, кшатрий что-то бормотал себе под нос, на глазах застыли слезы. Шаста не мог представить себе, насколько было плохо сейчас командиру. Отцу погибшего сына…

После совершения обряда, Абхай читал проповедь о перерождении погибшего в новом кругу жизни, и снова начал говорить о том, что Боги помогут единству общины, главное верить в них, и тогда, в сознании людей будет порядок и покой. Многие были согласны с ним и утвердительно кивали в ответ, некоторые даже поклонялись. Абхай смотрел на всех свысока. Старейшина был доволен собой. Шасте этот взгляд не нравился. Абхай был явно в восторге от реакции на его слова, старейшина наслаждался мимолетным ощущением власти над общиной. А может уже и не мимолетным. Ясно было, что с последними событиями, влияние Абхая на кшатриев возросло и на всю общину в целом. К чему это приведет, парень не знал, но понимал, что явно не к лучшему.