Однажды утром, проснувшись и еще лежа в постели, я краем глаза заметил движение какой-то крошечной тени около окна. Повернув туда голову, я ничего не увидел. Я не верю в существование духов, способных являться в наш мир. Но я верю в то, что периферические зоны глаз чувствительны к любому движению и что восприятие порой подвергается случайным флуктуациям, следствием чего могут быть ошибки восприятия. Именно так я интерпретировал ту ситуацию. Когда мне почудилось какое-то движение, это был сбой в моей системе зрения, а никакой не дух.
Однако люди, убежденные в том, что мы окружены духами, которых иногда можно увидеть, интерпретировали бы это событие совсем иначе.
Я знавал ученого, который верил в магию. Когда я спросил его о причинах этого, он удивленно покачал головой и сказал: «Да вы глаза раскройте». Он-то видел магию вокруг себя каждый день. Однако глаза одинаково широко открыты как у верующих, так и у неверующих. Разница в том, как те и другие понимают увиденное. Каждый из нас интерпретирует свои переживания в соответствии с собственным мировоззрением. Для него и для меня собственное истолкование того, что мы видим, лишь подтверждает ту систему убеждений, которая и привела нас к тому или иному истолкованию. Таким образом, проблема в обоих случаях в том, что мы не получаем подтверждения правильности нашей интерпретации извне. В результате два человека, которые видят и слышат одно и то же, воспринимают и запоминают увиденное и услышанное как подтверждение своей собственной точки зрения – хотя эти точки зрения совершенно разные. Неудивительно, что люди, будь то верующие или скептики, с таким трудом меняют свои взгляды.
С годами понимание становится бессознательным. Оно ощущается как непосредственное восприятие. Например, у некоторых народов есть практика впадения в транс. Людям, наблюдающим за этим ритуалом, в буквальном смысле кажется, что они «видят», как в человека вселяется дух. Для них это так же очевидно, как мы «видим», что человек голодный, наблюдая за тем, как жадно он ест, или «видим», что ребенок реально обожает мороженое. Эти наши предположения на бессознательном уровне интерпретируются как обычное восприятие.
Часто паттерны трудно увидеть, и мы замечаем их только тогда, когда непосредственно смотрим на них. Мы можем сознательно менять свою чувствительность к паттернам. Об этом хорошо пишет когнитолог Джесси Беринг:
Люди просят бога подать им знак обычно в тех случаях, когда находятся на распутье, переживают критический момент и не знают, что предпринять. В таких случаях все органы чувств максимально обострены, а в голове роятся мысли, касающиеся мучающей нас проблемы. Бог передает нам свои ответы, разумеется, не напрямую. Он не кивает нам, не подталкивает локтем, не шепчет на ухо. Нет, в наших представлениях бог (и подобные ему сущности) кодирует стратегически важную информацию в форме всевозможных естественных событий. Это могут быть остановившиеся в определенный момент часы; внезапный крик совы; неприглядный прыщ, вскочивший на носу как раз перед важным собеседованием; неожиданно освободившееся прямо перед вами место на забитой машинами стоянке торгового центра; интересная незнакомка, севшая рядом в самолете. Эти возможности можно перечислять до бесконечности. В условиях подходящего эмоционального климата едва ли существуют события или формы, в которые нельзя было бы облачить «доказательства». Наш разум придает смысл бессмысленному.
В тех обществах, где существуют разные взгляды на вопросы религии, имеет место конкуренция информационных каскадов. Как показывают результаты исследования, проведенного Джерри Заем, общественное мнение стремительно меняется, если хотя бы 10 процентов населения активно занимается прозелитизмом. Обычная стратегия культов – запрещать своим членам общение с людьми, имеющими иные взгляды. Это превращает каскад доступности в интеллектуальную тюрьму. Вполне возможно, что религиозные лидеры отчетливо осознают, что табуирование общения за рамками культа помогает культу выжить, поскольку общение с инакомыслящими способно подорвать веру. Рядовые члены культа могут понимать это опосредованно – в том смысле, что они могут не осознавать истинной роли существующих запретов, но продолжать им следовать, поскольку это отличительная черта их культа, помогавшая ему конкурировать с другими культами в процессе эволюции. Однако многие религии успешно развиваются и в отсутствие такого табу, вследствие чего возникает вопрос, почему оно успешно используется в одних культах, но не прижилось в других.
С помощью интернета нетрудно найти приверженцев практически любой догмы. Люди, которые с нами не соглашаются, могут нас раздражать, и у нас возникает искушение вообще не разговаривать с ними, о чем бы ни шла речь – о религии, политике, воспитании детей или отношении к «Звездным войнам». Но если вы решили перестать разговаривать с людьми, которые с вами не согласны, знайте, что изменить ваши взгляды будет сложно, даже если это и нужно.
Ритуалы, как регулярно повторяющиеся паттерны религии, делают ее привлекательной. Повторение действий, включая чтение вслух ритуальных текстов, делает религиозные доктрины все более знакомыми (а значит, внушающими доверие). Более того, повторение ритуала повышает его воспринимаемую эффективность. Как выяснили психологи Майкл Нортон и Франческа Джино, даже неверующие находят утешение в ритуалах, возможно, потому, что ритуал помогает почувствовать, что вы контролируете ситуацию. Разумеется, избыток повторов вызывает скуку. Эффект скуки антрополог Харви Уайтхауз называет одной из проблем, с которыми приходится сталкиваться миссионерам-евангелистам. Как мы увидим в следующей главе, при всей притягательности паттернов некоторая неконгруэнтность все-таки нужна, чтобы поддерживать в нас интерес.
Одно из распространенных объяснений существования религий заключается в том, что они дают объяснения непонятным явлениям. Антрополог Паскаль Буайе считает, что во многих случаях религиозные верования суть попытки объяснить свои интуитивные представления. Поскольку значительная часть работы мозга скрыта от сознания, нам кажется, что идеи просто приходят нам в голову из ниоткуда. Это относится и к интуитивным озарениям, и к художественному вдохновению. Все эти вещи гораздо легче понять, если поверить в то, что они приходят из какого-то внешнего источника, будь то бог или муза.
Нам сложно запоминать истории, содержащие слишком много незнакомых элементов. Как продемонстрировало классическое исследование, проведенное психологом Фредериком Бартлеттом, мозг старается заменить некоторые из них (каноэ, например) более знакомыми (лодкой). Анекдоты о старых президентах сменились анекдотами о новых президентах. Когда люди реформируют идеи так, чтобы они лучше согласовывались с их культурой и с тем, что им знакомо, эти новые идеи лучше запоминаются и передаются другим.
* * *
Сверхъестественные агенты, как правило, попадают в определенные категории, потому что соответствуют паттернам, которые мы хорошо понимаем. Притягивающие наше внимание сверхъестественные силы согласуются с нашими представлениями о различных объектах, животных, людях и обычно перенимают одну-две характеристики из какой-нибудь другой категории. У нас есть фундаментальные знания о мире – физические, социальные, биологические, – и многие привлекающие наше внимание теории являются результатом смешения наших интуитивных представлений, например применения социальных знаний к физическому миру. Примерами такого смешения служат привидения, деревья, наделенные слухом, кровоточащие статуи. Такие идеи распространены в религиях больше, чем, например, божество, которое существует лишь три дня в неделю, поскольку подобного качества не наблюдается ни у животных, ни у людей, ни у каких-либо неодушевленных предметов. Исследования показывают, что наилучшими кандидатами в сверхъестественные агенты являются те, кто четко попадает в какую-то одну категорию, но обладает одним-двумя качествами из другой категории. Если таких качеств больше, это только мутит воду. Эти странные, но совсем несложные идеи, именуемые минимально контринтуитивными, принадлежат к числу наиболее интересных, запоминающихся, легко передающихся. Они завораживают.