погрузке!.. А те храпы - даже к отплытию "Святителей", дьяволы

беспортошные, не вышли, в кабаке Растопырихи засели, из кабака

галдежом провожали".

- "Железная рука"! - насмешливо сказал вслух Шелихов.

Но Меневский помнил наставление Бентама искать примирения с

Шелиховым, войти к нему в доверие и найти путь к тому, чтобы сделать

морехода полезным своим новым хозяевам - Англии и ее представителям в

Гудзонбайской компании. Потому толмач и вида не подал, что ему

неприятна и просто оскорбительна издевка Шелихова. Меневский был

нахален, но умен, гибок и искушен в интригах. Воспитание, полученное в

коллегии отцов иезуитов, панские происки на сеймах времен крушения

польской государственности, панские заигрывания с всепожирающим

русским царизмом, даже собственная судьба и ссылка на каторгу, из

которой извлек его Шелихов, приучили Меневского все переносить, ни

перед чем не теряться, ловить момент удачи, а если нужно, и терпеливо

выжидать...

И, с невозмутимым спокойствием посматривая на морехода, Меневский

думал: "Главное - и это прежде всего - надо как-то втолковать все же

купчине, что я нечаянно к Бентаму попал".

- Досконально знаю, что веры мне нет - вы считаете меня

перебежчиком, но службы своей английскому полковнику я не предлагал,

пан Шелихов! - Меневский грустно покачал головой и на мгновение

опустил глаза, как бы в огорчении перед таким напрасным обвинением. -

Но нет, я не перебежчик, я... Разве смел бы я стать перед вами с лицом

Каина? Пан Самойлов...

- С каких это пор и я, и Самойлов, русские мужики, в паны у тебя

попали? Привык новых хозяев мистерами величать? - ядовито усмехнулся

мореход. - Приласкаться к панам хочешь? Ну, вали, вали, чего сказать

собирался.

Меневский хотел было в отместку за это огорошить Шелихова -

сказать ему о гибели Самойлова, но опомнился и по-прежнему спокойно

продолжал:

- Чтоб отвлечь добытчиков от дурных мыслей о хозяине и унять

смутьянов, господин Самойлов собрал компанию в пятнадцать человек и

выехал в Кенайские земли искать англичан...

- Каких англичан? Откуда попали англичане к кенайцам? -

насторожился Шелихов.

- Мистер Бентам как раз прибыл на Кадьяк и просил Самойлова

помочь выбраться заблудившимся в Кенаях англичанам... За их нахождение

и помощь мистер Бентам обещал доставить не позже будущего года

необходимые нам припасы и продовольствие... Я переговоры эти тогда

толмачил и все знаю...

- Неужто на эту удочку попался Константин Лексеич и бросил Кадьяк

на поток и разграбление? - громыхнул Шелихов кулаком по столу. -

Почему же он тебя для разговора с англичанами не взял, а оставил на

Кадьяке?..

- Я тогда болен был, - нашелся Меневский, чтобы прикрыть неувязку

в своих словах, - при смерти лежал.

- А когда Самойлова выпроводили - воскрес, сбежал и в Охотске

объявился сказки плесть? - начал догадываться Шелихов об истине в

хитросплетенной лжи Меневского, багровея и еле сдерживаясь, чтобы не

схватить перебежчика за ворот. - Самойлова, Константина Лексеича, где

ты оставил, когда к Бентаму сбежал?

- В К-кен... наях, - неуверенно выговорил Меневский, понимая, что

у него не хватит духу сознаться, как он воспользовался дошедшими на

Кадьяк вестями о гибели партии Самойлова и его самого в стычке с

индейцами-кенайцами. Вестники несчастья передавали даже, что Самойлов

и его отряд - все погибли на кострах и под стрелами кенайцев. - Я на

байдарке отправился на корабль к мистеру Бентаму спросить совета, как

быть и что делать... Спустился к нему в каюту, а когда вышел из нее,

увидел, что корабль на всех парусах несется в открытом море и Кадьяк

уже в тумане скрылся, - я попал в плен...

- А теперь из английского плена попадешь в тюрьму к Коху! -

неожиданно прервал Шелихов.

- Куда угодно, - не растерялся толмач, не сомневаясь, что Бентам

найдет способ вырвать его из коховской тюрьмы. - Но Кох... бездушный

палач Кох, - сделал Меневский последнюю попытку смягчить Шелихова в

расчете на неприязнь морехода к Коху после событий, закончившихся

убийством Хватайки, о чем Меневский уже знал во всех подробностях. -

Страшно попасть в руки Коха, он может убить меня и ничем не ответит за

убийство несчастного ссыльного...

За все время пребывания в Охотске Шелихов не мог отделаться от

укоров совести в косвенной причастности к убийству смелого варнацкого

старосты Лучка. Пусть Лучок требовал невозможного и даже оскорбил,

назвав мошенником... Но что вышло? Лучок правым остался - безвинно

пострадал, а он, Шелихов, достойный мореход и купец именитый, покоя не

имеет. Шелихов вспомнил старые беринговские амбары, брошенного в

мусоре убитого Лучка и тяжело вздохнул.

- Убирайся, черт с тобою! - сказал он. - Хоть и чувствую, что ты

виноват, не хочу в кознях твоих пачкаться, неровен час - сам

обмараешься. Да и не поправить дела, если и случилось что недоброе...

В обратном пути на Иркутск воспоминания о смерти Лучка и

предчувствие гибели Самойлова не давали Шелихову покоя, - скорее бы

добраться до дому, рассказать обо всем и поделиться заботами с женой.

С этими мыслями мореход, пробираясь через таежную глухомань вдоль

реки Лены, через редкие, отделенные друг от друга сотнями верст

якутские и тунгусские стойбища, вернулся домой и, окунувшись в сытую,

теплую домашнюю обстановку, не проронил ни слова - нехорошо

перекладывать на плечи жены такую гнетущую тяжесть. Она помнит Лучка,

перед отъездом в Охотск наказывала: "Увидишь Лучка, подари ему теплый

азям..." "Нечего сказать, обдарил я Лучка! А Самойлов, Константин

Лексеич... Нет, лучше и не заикаться, да и тревога раньше времени: без

основания хороню дорогого человека. Вернется старик в будущую

навигацию - посмеемся над моими панафидами!"

Так Григорий Иванович, окончательно утвердясь в намерении утаить

про охотские события и полученные из Америки темные, плохие вести, с

головой ушел в подготовку предстоящего решительного свидания и

разговора с Селивоновым о донесении государыне и, кто знает, может

быть, о поездке в Петербург.

3

- Здоров, здоров, Григорий Иваныч, экий ты двужильный, дважды за

полгода через воды и дебри таежные на Охотск промахнул!.. Ну-ну,

рассказывай, каких дел натворил! - шумно встретил Селивонов морехода,

пришедшего к нему на дом спустя несколько дней после возвращения.

Шелихов сдержанно рассказал об охотских событиях и о том, что Кох

будто бы воспротивился и не разрешил переселения "клейменых" в

Америку. Говоря же об убийстве Хватайки, как о "несуразном обхождении

с русскими людьми", он попросил привлечь Коха к ответственности.

- Нет, таким путем до Коха мы не доберемся, - ответил Селивонов,

выслушав сетования Шелихова. - Да и что Кох сделал противозаконного?

Убил варнака на побеге? За это не взыскание - поощрение полагается. На

себя пеняй, Григорий Иваныч, и - мой совет - плюнь на нестоящее слов

огорчение и подлинного дела не упусти... Сочинил я, рассмотревши твои

бумаги, всеподданнейший рапорт от иркутского и колыванского

генерал-губернатора и кавалера Якобия на имя государыни императрицы...

Видишь, на шестнадцати страницах? Слушай и, ежели что поправления

требует, замечай, потом поздно будет, когда отдам перебелить

борзописцу каллиграфу...

- Отец родной, - растерянно пролепетал Шелихов, которого даже в

жар бросило от того, что он услышал, и, благодарно потянувшись через