Глаза женщин вспухли от слез. Мужчины вздыхали от чувства какой-то

непонятной обиды. В молчании толпившиеся вокруг усопшего воспитанники

американской "семинарии", алеуты и индейцы, недобро оглядывали снующих

людей, будто высматривая среди них виновников смерти своего друга и

покровителя.

Никишка, по-своему переживая смерть хозяина, напился и валялся за

перегородкой при конюшне. Восхваляя дела и подвиги батыра Шелихова, он

тянул бесконечную, как бурятская степь, песню.

Тело морехода, обмытое и прибранное, стояло среди парадной

горницы, усыпанной хвойными ветками, в просторном кедровом гробу.

Распоряжение похоронами взял на себя купеческий сын Михаил Матвеевич

Булдаков.* Молодой вологжанин, он уже больше года занимал место

доверенного на службе компании. Его привлекла проникшая в народ слава

о новых заокеанских прибыточных землях, открытых сибирским

купцом-мореходом Шелиховым. Булдаков был дружен с Ираклием и часто

заходил полюбоваться его чертежами, а после гибели Ираклия стал все

чаще наведываться в дом и был замечен Григорием Ивановичем как человек

с понятием. (* М. М. Булдаков женился на Екатерине Шелиховой и стал

потом директором-распорядителем Российско-Американской компании. Через

25 лет был отставлен от дел за покровительство правителю дел компании

декабристу К. Ф. Рылееву.)

В обрушившемся несчастье Наталья Алексеевна не уронила и единой

облегчающей горе слезы. Стояла в ногах своего Гришаты, не сводя глаз с

его лица, словно ожидая - вот-вот взметнет он бахромчатые ресницы,

взглянет светло и ясно, скажет... Ничего и никогда уже не скажет,

словечка не вымолвит ее орел!

Проводы усопшего проходили под наблюдением Булдакова по строго

установленному в народе обычаю.

Знаменитая в Иркутске плакальщица Фетисья Мудрова, стоя у

изголовья покойника, разливалась жалобно и проникновенно:

Охти мне кова-то, беднушке,

Бессчастной молодой жене!

Как по сегодняшнему денечку

Уж не знала я, не ведала,

Что-то сталося, случилося,

Ново в доме объявилося -

Я жена стала не мужняя,

А вдова-то стала бедная,

Стали сироты малы детушки.

Скороборзая смеретушка

У меня взяла да отвалила

Удалу тую головушку.

У роженых малых детушек

Отняла кормильца-батюшку...

Голиков и Фереферов, узнав о неожиданной смерти человека, для

которого не находили достаточно сильных обносных слов, решили молчать

о случившемся и, полные христианского смирения, пришли убедиться в

гибели своего врага.

- Гляди-ко, матрозка... как статуй бесчувственный стоит, - дохнул

Фереферов в ухо Голикова. - Нет того, чтобы, как у добрых людей, по

купеческому заведению, жена по мужу убивалась, голосила, оплакивала...

Фетисью за себя наняла! И то сказать, без исповеди и покаяния пес

бешеный издох...

Фетисью сменили попы во главе с протопопом Павлом Афанасиевым и

хором соборных певчих, отслужившие первую панихиду.

А Наталья Алексеевна все стояла в ногах мужа. Не видела, не

слышала1 не понимала, что вокруг нее творится.

Попы разоблачились и пошли в столовую "помянуть" покойного.

- Глухую исповедь дал, отпустил рабу божьему Григорию все вольныя

и невольныя, - не моргнув глазом, солгал протопоп Афанасиев на

коварный вопрос соборного ктитора Голикова, как мол, хоронить будем

человека, умершего без покаяния. - Ты не суй носа, ктитор, не в свое

дело, я между ним и господом стою - я и в ответе буду!

А над гробом плакала, разливалась жалобщица Фетисья:

Принесите-ко, пожалуста,

Мне дубовую скамеечку...

Кто-то услужливо пододвинул Наталье Алексеевне стул, и она

послушно опустилась на него.

Уж как сяду только, бедная,

Да головушка обидная,

Уж как буду я выспрашивать:

"Ты изволь-ко мне рассказывать,

Ты куды нынь снаряжаессе,

Ты куды нынь отправляесе?"

"Не бередь души, Гришата, - как о живом, думала Наталья

Алексеевна, глядя в мертвое лицо мужа, - не покину я твоего дела, не

забуду мечты твоей..."

Не жалейте, люди добрые,

Не унимайте, православные,

Мое личико не бумажное,

Бежат слезы не замцюжныи

Текут слезы горя горшии... -

причитала и лила слезы Фетисья.

"На пути великих предприятий, в самом пылу цветущей жизни

неумолимая смерть..." - предавался горестным размышлениям, забившись в

угол и не замечая катившихся слез, мечтатель Полевой. Он чувствовал,

что смерть оборвала жизнь большого человека, горячего патриота, о

котором история еще скажет свое слово. Полевой не мог, конечно,

предвидеть, что столетием позже слово о Шелихове будет произнесено и

одним из потомков "бостонцев", американским историком Банкрофтом. "С

него, - пишет о Шелихове Банкрофт в своей многотомной "истории

Аляски", - начинается новая эпоха в истории Аляски. До того в ней все

сводилось к открытиям, поискам и охоте за пушными животными с очень

слабой мыслью о постоянном устройстве. Но вот появляется Григорий

Иванович Шелихов..." И, перечисляя его дела и начинания, историк

называет Шелихова "отцом и основателем русских колоний в Америке".

Похороны Шелихова превратились в общественное событие. Несколько

тысяч людей провожали гроб с телом морехода в Знаменский женский

монастырь, в стенах которого корабль Григория Шелихова нашел свою

"незамерзающую" гавань.

- Дайте людям место, свои понесут, - решительно отстранил

Булдаков Голикова, Фереферова и еще некоторых именитых компанионов,

сделавших попытку подставить свои плечи под тяжелый гроб.

Когда гроб, закрытый черным воздухом, как бы повисая над тысячной

толпой провожающих, плыл по иркутским улицам на плечах шелиховских

работных людей, Наталья Алексеевна вспомнила вещий сон, виденный ею в

утро своих именин два года назад, и словно куда-то провалилась...

Она не скоро собралась дать знать в Петербург дочери и зятю

Резанову о смерти Григория Ивановича. С большими усилиями и медленно

возвращалась она к обыденной, опустевшей для нее жизни.

События того времени заслонили в глазах многих смерть сибирского

морехода. Третий и последний раздел Польши вызвал трения между

союзниками: Австрия требовала возвращения Правобережной Украины с

Киевом, Пруссия домогалась Курляндии - каждая считала себя наследницей

былых владений польской короны.

Русская армия под командованием брата Платона Зубова, Валериана,

понесла поражение, и Россия позорно проиграла войну с полудикой

Персией.

Афонские травки Ламбро Качиони не помогали матушке-царице, и по

мере того как ухудшалось ее здоровье, возрастала агрессия гатчинского

двора престолонаследника Павла. "Гениальное дитя" Платон Зубов ходил

за императрицей следом и домогался указа о назначении наследником не

Павла, а любимого внука императрицы Александра.

Гаврила Романович Державин был озабочен мыслями о том, что ждет

его в случае смерти единственной его покровительницы и благодарной за

"Сон мурзы" заступницы.

Смерть "матушки" в ноябре 1796 года, приключившаяся в месте,

"куда и цари пешком ходят", так или иначе разрешила напряжение и

вернула людей к событиям жизни, долгое время ускользавшим от их

внимания.

Зубовым и их окружению после восшествия на престол Павла I было в

полном смысле слова "не до жиру, быть бы живу". Смерти Шелихова никто

из них не заметил. Только одна Ольга Александровна, случайно узнав от

своего мужа о торжественных похоронах пленившего когда-то ее и так