видели и вспоминали с одобрением.
Из Якутска, поднаняв проводников из надежных якутов, Шелихов на
местных малорослых, лохматых, но необычайно выносливых лошадках
тронулся в Охотск через тайгу и горные хребты. Он не захотел терять
время на передвижение вверх по течению Алдана, Майи и других больших и
малых рек, связывавших Якутск с охотским побережьем.
Обычно сибирские купцы-торговцы и господа чиновники пробирались в
Охотск, если имели в том нужду, на паузках вверх по сбегавшим с
Яблонового хребта притокам Лены - Алдану, Майе, Юдоме. Ватага нанятых
или согнанных по повинности храпов, из русского таежно-бездомного люда
и "немаканых" якутов и тунгусов, тянула паузок против быстрого течения
изо всех сил, хрипя и задыхаясь под лямками, закрепленными на голове и
груди. Крутой же водораздел между реками Юдомой и Охотой одолевали
волоком, спускали паузок с загорбков на охотской стороне и долго потом
перевязывали ветошью пораненные в буреломе ноги. Зато совсем иначе
чувствовал себя купец под охраной нескольких приказчиков и подручных
людей с ружьями или господин чиновник с солдатами. И тот и другой,
вальяжно отлеживаясь на палубе паузка, лишь постреливали временами
через головы яремных в померещившегося в прибрежной чаще медведя.
Чиновники ездили бесплатно, "по государственному делу", купцы же
платили гроши. Словом, и те и другие крови и поту людского брали
много.
Шелихов пренебрегал таким обычаем передвигаться, да и временем
всегда дорожил. И в этот раз посадил он ватаги на-конь да в телеги,
нанятые в дороге, и сам уселся - ноги до земли - на мохнатого буланого
жеребчика под якутским, бисером расшитым, с серебряными поковками
седлом. В защиту от страшнейшего врага в тайге - сибирского гнуса -
наготовил медвежьего сала с дегтем, сам обмазался и людям приказал
сделать то же.
- Не жалей дегтярки, мажься, душу и кровь сбережешь, а в Охотском
в бане отпаримся! - хохотал Шелихов. Под деготной раскраской он
уподобился в своем волчьем малахае всамделишнему лешему.
Проводники-якуты, нечувствительные к таежной мошке, боязливо
оглядывали людей ватаги, отыскивая за деготной маской знакомые черты
веселого купца и его товарищей.
Последний, самый трудный тысячеверстный переход прошел гладко. В
середине июня Григорий Иванович с ватагой спускался со взгорий к
Охотску. Убогий городок распластывался в низине между устьями рек
Охоты и Кухтуя и походил скорее на кучу больших черных раковин,
неведомо кем разбросанных на плоских болотистых берегах Охоты, чем на
сборище людских деревянных домишек.
В разговорах с большими людьми столицы, в бесчисленных докладных,
подававшихся в правительственные коллегии, в письмах к Баранову
Шелихов не упускал случая пожаловаться на "гнусность" и непригодность
этого единственного в его время выхода России в Тихий океан. Попадая
сюда по делам, он впадал всякий раз в отчаяние и от этого терял
присущее ему легкодушие и покладистое отношение к людям.
Порт Охотск - казармы, магазины и несколько служебных домиков,
построенных лет пятьдесят назад Витусом Берингом, - ежегодно
затоплялся рекой Охотою и ее соседом Кухтуем. С моря к порту вел узкий
фарватер, шириной в двести футов и в два с половиной фута глубиной.
Без крайней надобности корабли в этот порт заходить не отваживались.
Они отстаивались в четырех-пяти верстах от него на открытом рейде, где
грузились и разгружались, хотя и на рейде до конца июня, а иногда и
позже носились льды. Льды шли с 65o северной широты, из Пенжинской и
Гижигинской губы.
Самый городишко Охотск - сотня черных, покрытых мхом и плесенью,
источенных дождем и ветрами бревенчатых домиков - благоразумно
раскинулся в трех-четырех верстах выше порта. Но и здесь все тонуло,
когда разливалась Охота и шли дожди. Тритон Охотск, пребывая в воде,
не имел питьевой воды. В страшные зимние стужи и ветры воду
приходилось доставлять в бочках, с людской и конной упряжкой, из ключа
верстах в пяти от города. Впрочем, потребность во влаге охотские
жители привыкли утолять больше водкой, чем водой.
Иностранцы хорошо знали это гиблое место и редко заходили в
Охотск. А Шелихов из-за каприза недовольной им самодержицы на троне и
происков тех, кто толпился около трона, вынужден был отказываться от
самого насущного поиска незамерзающей гавани на азиатском берегу и
преодолевать невероятные трудности, чтобы поддерживать из этого
гнилого закута связь с заокеанскими владениями России.
2
Забрать с собой в Охотск всю партию отъезжающих в Америку
Шелихов, конечно, не мог. Это было бы необдуманно. Люди не могли бы
найти для себя здесь жилья до погрузки и отправки судна. Среди них в
этот раз было много семейных, с женами, ребятишками, домашним скарбом.
А Миколетти со своими собаками и девчонками - куда бы они здесь
делись? Жилые строения компаний Шелихова были невелики; обширны,
правда, шелиховские склады, но товар из складов на улицу не выставишь.
Сотня же домишек охотских старожилов забита сибирским бродячим людом,
собиравшимся в Охотск для поживы и заработка, да и кто за постой будет
платить, когда охотчане, пользуясь горячими днями, за переночевку по
полтине с рыла спрашивают.
На горьком опыте минувших навигаций Шелихов убедился, к чему
приводит людей даже недолгое пребывание в Охотске. От тесноты и грязи,
от испарений болот и свалок люди начнут болеть лихорадкой. Бессемейные
же от баб охотских, а они все гулящие, еще подарков венерических
наберутся и повезут такую пропастину в Новый Свет. А кое-кто в
ожидании отплытия просто сопьется и разбалуется, глядя на угрюмое
море, в размышлениях о своей судьбе...
Самому-то Григорию Ивановичу в Охотске никакого времени на
размышления не оставалось. Просыпаясь под полуночным незаходящим
солнцем северных широт, он будил измученных в труде людей и в ответ на
недовольное их ворчание отшучивался: "Не зовут вола пиво пить, зовут
вола воду возить".
Шелихова поглотили заботы по снаряжению к предстоящему плаванию
только что выстроенных и за несколько дней до его приезда спущенных со
стапелей на воду двух кораблей, никогда еще не пересекавших океан:
двухпалубного галиота "Три иерарха" и однопалубного шнита "Св.
Екатерина".
На этих двух судах предстояло разместить, не считая команды и
запаса пресной воды, до ста восьмидесяти пассажиров и двадцать тысяч
пудов груза, включая домашний скот, птицу, десять упряжек ездовых
собак, бороны, сохи разные товары и продовольствие.
При недостатке материалов и умелых рабочих рук нужно было
поломать голову над приспособлениями по погрузке! Шелихов дневал и
ночевал на рейде, не сходя с заякоренных кораблей. Он сам кузнечил,
выделывая скрепы, болты, наугольники, сам плотничал, нашивал
фальшборты, возводил навесы для людей, строил загоны и стойла для
скота, подвесные клетки для домашней птицы и собак.
Платил Григорий Иванович, не зажимая копейки, и рассчитывался по
субботам сполна. Однако количество работавших на оснащении кораблей с
каждой получкой уменьшалось. И к третьему от начала работы
понедельнику пять шлюпок не вернулось из Охотска, на корабли не
явилось и половины людей.
"Придется Коху кланяться и облавой сгонять сукиных детей. Все
они, поди, у Растопырихи водку хлещут", - подумал Шелихов. А тут как
раз заладил дождь, и Григорий Иванович съехал на берег в байдаре.
Под вечер того же дня со штофом сладкой и крепкой облепихи
