- Куда ты уйдешь, беспрописная душа? - почти закричал Григорий
Иванович, взволнованный благородством и мужеством молодого грузина.
- Россия велика, из нее много дорог ведет на Кавказ, и на них я
встречу немало добрых людей - я знаю русских, которые помогут мне
вернуться на родину...
- Не заблудишься и пособят ли, это бабушка через решето видела.
На тех границах, через которые твоя дорога лежит, война с турками идет
не переставая и с Персией. - Шелихову припомнилось мечтательно-хищное
лицо Зубова, высказавшего ему открытое предпочтение гадательной и
безвыгодной войне с Персией перед почти бескровным закреплением за
Россией богатой, идущей в русские руки страны в Новом Свете. - С
персами вот-вот вражда загорится... По этой дорожке пойдешь - на ней
тебе и голову сложить!
Шелихов тяжело вздохнул. Да, он не добился в Петербурге указа о
присоединении открытых им островов и северо-запада американского
материка к скипетру российской державы. И вот теперь, чтобы не
расхолодить пайщиков своих компаний и удержать их от изъятия из дела
средств и прибылей, он вынужден выставлять Зубова доброжелательным
протектором и покровителем русских интересов в Новом Свете.
- Так на дочке моей жениться отказываешься?.. Сбил девку с пути и
отказываешься? Неладно выходит. А я хлопочу, жизнь свою перевернуть
намерился, чтобы...
Шелихов хотел показать себя оскорбленным в лучших чувствах, но не
хватило духу кривить душой. Отказ бесправного ссыльного от женитьбы
обжег самолюбие и неприятно озадачил Григория Ивановича. С потерей
Ираклия-жениха Шелихов не без угрызений совести в глубинах души готов
был мириться. Житейская мудрость услужливо подсказывала: "Была бы
честь предложена - от убытка бог избавил", - но с потерей для
Славороссии зодчего он не мог и не хотел примириться.
- Станешь ли ты мне в зятево место - не будем загадывать, и,
правду сказать, много до того воды утечет, - после некоторого раздумья
примирительно сказал Григорий Иванович. - Но... с этим делом кончать
надобно. Того, что случилось, в городе не скроешь. Ты в чалдоны
уйдешь, а меня... мне ворота дегтем мазать зачнут. Врагов и
завистников у меня хватает, - захотят ударить по коню, а попадет по
оглобле - так через моих друзей и ты пропадешь! Пока они догадаются,
чем меня огорчить, и пока о тебе еще не вспомнили, отправляйся, мой
совет, в наступающем девяносто четвертом за океан, под начало к
Александру Андреевичу, к Баранову. Этот не выдаст, и там пока моя
сила!
- Навсегда отказаться? - взволнованно перебил его Ираклий.
- Чего ради отказаться? - продолжал Григорий Иванович, увлеченный
нечаянно найденным, наилучшим, как ему казалось, выходом из трудного
положения. - Ты от дочери моей отказался, я от тебя не отказываюсь и
все тебе предоставляю... Съедешь в Америку - фьють! - в Гижигу не
попадешь. Воздвигнешь Славороссийск и порт при нем, нам и себе домы
отстроишь, а там, гляди, и невеста через океан переберется, и прощение
тебе исхлопочу, как Николаю Петровичу сделал... Не захочешь и тогда
жениться? - Шелихов улыбнулся и, будто отпуская кого-то на волю,
развел руками: - Неволить не буду - наш товар не залежится! Домой, на
Кавказ, кругом света отправлю - к тому времени компанейские корабли
кругом света пущу! - и денег дам... десять тысяч денег дам, слово мое
твердо! Токмо за это... за спасение свое, пять лет ты в Новом Свете
отработать должен и отстроить и украсить грады его, и в том клятву с
тебя беру... По рукам, сынок, что ли?
Григорий Иванович, как обычно, когда речь касалась Америки,
загорался бодростью, говорил с важной искренностью и уверенностью в
своих силах. Не упускающий своей пользы, он, купец и расчетливый
хозяин, с широким размахом и всегда сопутствующей ему удачей вел
огромное хозяйство трех сколоченных им торговых компаний. Компании эти
разбросаны по многочисленным поселениям, факториям и складам в
Охотске, Кяхте, на Камчатке, Алеутских и Курильских островах и на
материке Америки.
Волнение молодого грузина не укрылось от зорких глаз Шелихова.
Григорий Иванович заметил, как пылкая душа зодчего с живостью
откликнулась на то, что открывалось вдохновенному труду в неведомой
стране. "Ай да и молодец же ты, Гриша!" - похвалил себя Шелихов за
предусмотрительное распоряжение, посланное с Кусковым Баранову, -
заготовить зимой побольше кондового строительного леса, "чтобы целый
город из него поднять удалось".
- По сырости климата там из кирпича строить не дюже способно, но
сосна тамошняя - цугой зовется - нашего кедра стоит... Башню и шпиль
адмиралтейский не забудь только повыше вытянуть, - деловито говорил
Григорий Иванович, как будто Ираклий уже дал ему согласие стать
архитектором Славороссийска, - и золотого маку глав церковных -
страсть красиво! - не жалей подсыпать, побольше разбросай... С моря
глядеть, чтобы сердце дрожало!
Эта "дрожь" передалась и Ираклию. Он заражался шелиховской верой
в мечту, в возможность наполнить жизнь творчеством, трудом и красотой,
хотя прекрасно знал из рассказов Натальи Алексеевны, что представляет
собою Славороссия в действительности. Живые и теплые глаза Катеньки
заклинали его: "Если откажешься искать меня, уйдешь - я в монастыре
себя похороню". Ираклию было только двадцать семь лет - пора
наибольшей силы, надежд и дерзаний. В Катеньке молодой грузин видел
все качества идеальной подруги жизни: следуя его указаниям, она
раскрашивала проекты, рисовала цветы, научилась понимать красоту. В
Наталье Алексеевне и самом Григории Ивановиче, так родственно и
по-русски просто принявших в свой дом безвестного ссыльного, он нашел
мать и отца, которых утратил в раннем детстве во время одного из
кровавых налетов турецких диких орд на Грузию. Чем же он отплатит
шелиховскому дому, бежав из-под его крова?
Глаза Ираклия горели. Только родной язык и высокие слова могли
выразить победившие в нем чувства:
Мепета шиган сиухве, вит едемс алва ргулиа;
Ухвса морчилобс ковели, игица, вин оргулиа.
Сма-чама-дидад шесарго, деба ра саваргулиа.
Расаца гасцем шениа, рац ара-дикаргулиа.*
(* 19-е четверостишие 1-й песни поэмы "Витязь в барсовой шкуре"
Шота Руставели:
Щедрость царская подобно древу райскому цветет;
Даже подлый покорится воздаятелю щедрот.
Снедь полезна, а хранимый бесполезным станет плод.
Что отдашь - твоим пребудет, что оставишь - пропадет.
(Перевод Петренко).)
Твердые звуки гортанной грузинской речи произвели на Шелихова
ошеломляющее впечатление. Не понимая и не поинтересовавшись смыслом
сказанного, он загрохотал в восторге, как будто с корабельной мачты
увидел цветущую неведомую землю.
- Ираклий, архитект преславный, чего ж ты до сей поры хоронился?
Не сказывал, что ты по-американскому знаешь и говорить умеешь... Да
тебе цены нет за океаном! Ты учеников там наберешь и краснокожих
архитектов понаделаешь... За каждого из них, на самосильного строителя
обученного, пятьсот... нет, тысячу рублей тебе плачу, за десятника -
сто... Ну и ну, в бродяги сойти хотел, чудотворец этакий!
Несмотря на всю торжественность минуты, Ираклий неудержимо
рассмеялся, когда понял, что вообразил себе мореход, услышавший
прекрасную строфу.
- Нет, Григорий Иваныч, хоть ты много видел и слышал, походив по
белому свету, в этот раз ты ошибся, - с грустью и уже без улыбки
проговорил Ираклий. - Откуда мне знать язык американских жителей?
