глаза, заросший рыжей щетиной неказистый мелкий человечек. Оглядев его

с брезгливым интересом, петербургский чиновник, принявший на себя,

по-видимому, роль прокурора, обратился к Шелихову:

- Ты... вы... знаете этого человека, Шелихов?

- Очень даже хорошо знаю, ваше благородие! - твердо ответил

мореход. Он вполне уже овладел собою и решил покорно принять срам и

наказание за старый "грех". - Этот человек на кораблях единою почти

тягостью был в плавании моем.

- Почему, любопытно знать, именно этот человек, сообщавший власти

о противозак... о сомнительных действиях ваших, был вам в тягость?

- Его спросите, ваше благородие, он про то знает, да и в деле

имеется...

- Я вас спрашиваю, Шелихов!

- Ярыжка он кабацкая, а не лекарь. Он не пользовал людей, а

множил их недуги, духовные и телесные. Спирт для лекарских надобностей

аптеки корабельной до дна высушил и дружкам своим споил. Женщин и

девок американских за спирт к блуду склонял и Коновалова, накачавши

спиртом, во зло мне за взыскательность к его безобразиям на черное

дело натолкнул, а опосля...

- Так, достаточно! Разберемся теперь в отодвигаемом вами от себя

черном деле... - Петербургский чиновник порылся в бумагах. - Ага, вот

и оно! - И тем же ровным голосом, значительно оглядев членов

совестного суда, огласил:

"Его высокоблагородию, флота капитану господину Биллингсу,

подлекаря Мирона Иванова Бритюкова по службе чистосердечное

донесение". Чистосердечное донесение! - повторил Кайданов и оглядел

членов совестного суда.

"...и прибил сих безгласных народов до пятисот человеков, а из

захваченных в плен не малое количество обоего пола приказанием его, г.

Шелихова, велено... мужеск пол отбить и отвести в тундру и всех

переколоть копьями..."

- Не было на то моего приказания! - не выдержав клеветы,

воскликнул мореход. - Обносит меня Бритюков...

- Не перебивать! - строго остановил Шелихова петербургский

чиновник. - О сем скажете, когда спрошу... - И продолжал чтение менее

внятно, сам, видимо, удивленный бессмысленными противоречиями

приведенного в доносе обвинения.

"...а женщин и детей из оставшихся до шестисот человек взял с

собой в гавань и держал три недели, к коим разбежавшиеся и

укрывающиеся мужья стали приходить, которым он всякому свою жену

возвращал, а из детей по одному человеку оставлял у себя в аманаты, и

по раздаче отпустил напоследок и остальных. Про страшные сии поступки,

слыхав от него, г. Шелихова, об уполномочении его и данной ему власти

не только сих народов, но и российских казнить и вешать, с приезда

моего ни в какое правительство донести не осмелился..."* (* Приводится

в подлиннике. Несмотря на всю нелепость этого документа, враги и

русские и иностранные конкуренты Шелихова обвиняли его в жестоком

обращении с туземцами. Такое мнение, не подтверждаемое документами и

отзывами современников, существовало и до нашего времени.)

- Как же так, болван, "не осмелился", когда я держу твое

донесение? - остро воззрился в поникшего головой Бритюкова столичный

посланец. - Тебя, может быть, запугивали, подкупили?..

- Точно так, подкупили... Козлятников обещался благодарностью от

господина Лебедева и водкой поил, я... я подпись и поставил на

бумаге... - чуть слышно выдавил из себя Бритюков.

Кайданов чувствовал себя в явно неловком положении. Он знал, что

припомнившееся Ивану Акимовичу Жеребцову старое кляузное дело, которым

он обязал припугнуть Шелихова, не стоит выеденного яйца, но понадеялся

на заверения Козлятникова, что Бритюков, сидящий в тюрьме за ложный

донос, будет стоять на своем и выставит видоков, которые подтвердят

безобразия, творившиеся на американской земле...

Козлятников же, только что вернувшийся в Иркутск, залег на печь и

умирающим притворяется. "Каналья! - злился столичный чиновник. - Да и

этот, - глядел он на Бритюкова, - не только ни на кого не ссылается и

ничего не подтверждает, но с первого же вопроса кается в облыжном

доносительстве!.."

Члены совестного суда, испуганные недоверием столицы к решению,

вынесенному ими по делу в свое время, торжествующе переглядывались:

они оказались совершенно правы. Наместник Пиль также счел момент

подходящим рассчитаться со столичными властями за то, что они порицают

его, губернатора, поддерживающего намерение Шелихова искать

необходимую Сибири незамерзающую гавань, как и за то, что сомневаются

в правосудии по грязному, кляузному делу об избиении американских

туземцев. Пиль тщательно расследовал дело о мнимых злодействах

Шелихова в Америке, знал о гнусном своевольстве передовщика

Коновалова, как и о высылке его Шелиховым в Охотск. Кроме того, ему,

губернатору, были прекрасно известны и торговые раздоры морехода с

Лебедевым, породившие это дело.

В понятиях Пиля, этого в прошлом "старого солдата", всю жизнь

проведшего в войнах со шведами, пруссаками и турками, гибель

нескольких десятков, пусть даже сотни-другой людей вообще ничего не

значила: всякое завоевание на крови своей и чужой стоит... И Америка,

- разве мало она русской крови взяла!

- Кляуза Бритюкова, полагаю, - сказал Пиль, - теперь и пред вами,

как на ладони, лежит. Бриткжов несет по закону положенное наказание.

Ты скажи, Бритюков, господину Капканову...

- Кайданову, ваше превосходительство! - уже сердито поправил

наместника петербургский посланец. - Кай-да-нов...

- Эка память на старости стала, уж вы извините меня, господин

Кайданов... Скажи, Бритюков, господину Кайданову, для чего ты спустя

два года отважился бумагу капитану Биллингсу подать?

- Капитан потребовал ее, чтобы препроводить куда следует или

задержать у себя для моего оправдания, в случае дальнейшей от меня

молчаливости.

- Лучше было бы тебе, Бритюков, молчать - не пришлось бы искать

оправдания во лжи... А в Петербурге, - вернулся Пиль к первоначальной

мысли поязвительней уколоть столичную власть, - в Петербурге напрасно

думают, что мы к интересам и чести отечества в Сибири вровне с

медведями одно понятие имеем! Григорий Иваныч, ты обязательно

предоставь его высокородию осмотреть твою школу, а вам, господин

Кайданов, посоветую о деле этом с ребят, взятых в аманаты и

привезенных в Иркутск, опрос снять. Дети туземцев, избиенных языком

Бритюкова, содержимые в сытости и довольствии коштом Шелихова,

обучаются наукам и по-русски говорят и разумеют не хуже нас с вами...

- Не премину, ваше превосходительство! - примирительно и даже

искательно отозвался столичный гость, чувствуя полный провал

полученного от Жеребцова задания.

Простодушному Пилю, уволенному через год по всемилостивейшему

рескрипту в отставку с благодарностью за долгую и усердную службу,

никогда не приходило в голову, в какой мере он был обязан этим

человеку в сером мундире, которого нечаянно, но метко окрестил

"Капкановым". "Чтоб добраться до Шелихова, надо убрать Пиля", - таков

был хитрый капкан, представленный советником Кайдановым по возвращении

из Иркутска на рассмотрение Ольги Александровны Жеребцовой.

3

"Не быть поиску гавани!" - мгновенно определила Наталья

Алексеевна, когда Григорий Иванович чернее тучи вернулся из

наместнического дворца. Он потерпел крушение. Срывается его замысел о

ненавистной ей экспедиции. И хотя разумом она полностью разделяла

горечь поражения мужа, сердцем женщины и жены благословляла ту