- Законы святы, да исполнители лихие супостаты! - ругался
Григорий Иванович, прося зятя исхлопотать обещанные компании триста
пудов пороху и другой огнестрельный запас, а равно наблюсти за
погрузкой этого в Рамбове* и выпроводить обоз из столицы. (* Так в
просторечии назывался Ораниенбаум, отстроенный в начале XVIII века
Меншиковым.)
- В дороге, где ростепель застигнет, переждете, - наставлял
Шелихов отправлявшегося с Резановым приказчика, - на колеса
перегрузите - и к лету жду обратно...
В начале лета жара иссушила землю. Огромный спиртовой термометр
Фаренгейта, подвешенный к кедру в конце шелиховского сада, показывал
115 градусов* - такая жара не часто выпадает в Иркутске, привычном к
короткому летнему зною. (* 38 градусов по термометру Цельсия.)
- Гришата, - сказала Наталья Алексеевна, едва разыскав мужа,
занятого подвязкой кустов в малиннике близ пасеки, - прискакал
казачишка и говорит, тебя к генералу требуют, к Пилю. "Пусть
поспешает", - говорит...
"Разрешение на Китай доставили, что ли?" - думала она с
замиранием сердца, но тревоги своей не обнаруживала.
- Разрешение? - задохнулся, спрашивая, Григорий Иванович.
Проходили все сроки для выхода на поиск собранной и жившей при его
усадьбе партии.
- Уж не знаю, что будет говорить... Куда же ты? - остановила она
мужа. - В таком образе генералу объявишься? Одеться надо, цирюльника
позвать... Ты погляди на себя, на кого похож стал!
- Камзол надеть? Шпажонку прихлестнуть? Парик нахлобучить? -
спрашивал мореход и тут же рассмеялся, оглядев измазанные холщовые
порты и снятый с головы гречишник.* - Ин, быть по-твоему! (*
Широкополая с высоким дном мужицкая летняя шляпа из гречишной соломы.)
Через час, на излюбленной тройке, с неизменным Никишкой на
облучке, Шелихов подкатил к наместническому дому - дворцу, как
называли его в Иркутске: именитые сибирские купцы обычно пешком из
дому не выходили.
Скинув на руки дежурного унтера морской плащ и оставшись в
атласном камзольном костюме кофейного цвета, Григорий Иванович оглядел
себя в тускловатое зеркало - все ли в порядке - и, придерживая рукой
жалованную царицей шпагу, зашагал в кабинет наместника.
- С виду дворянин или бери повыше - почетный иностранный гость,
случаем занесенный в сибирские края, а на деле самый что ни на есть
простой купчина! - шептались, завистливо оглядывая его, попадавшиеся
навстречу знакомые чиновники.
При входе в кабинет Шелихов замешкался у порога, почувствовав
сразу что-то неладное, когда увидел у Пиля членов совестного суда и
какого-то дородного незнакомца в добротном суконном мундире столичного
покроя.
"Пришел за разрешением, - подумал Григорий Иванович, - а тут,
похоже, вязать собрались". И, смешавшись, поклонился, как заправский
купец, вперегиб - низким поклоном, забыв и про камзол и про шпагу,
которые отличали в нем не купца, а морехода.
Пиль по свойству своей сангвинической натуры обычно встречал
Шелихова добродушной шуткой или грохочущим водопадом деловых
расспросов, на этот же раз принял морехода сухо и официально. Видно
было, что его превосходительство чем-то крепко недоволен и озабочен.
- Вот и Шелихов, - сказал Пиль подавая мореходу знак приблизиться
к столу.
Над столом, за спиной наместника, висел портрет Петра I в копии,
намалеванной с работы знаменитого английского придворного живописца
Кнеллера. На столе по правую руку высилось зерцало.* На лицевой
стороне зерцала Григорий Иванович успел прочесть слова: "суд божий
есть..." и "...яко первое и важное дело ведать все уставы
государственные и важность их". (* Трехгранная призма, увенчанная
двуглавым орлом, по ее сторонам были наклеены (иногда выгравированы)
три печатных указа Петра, относящиеся к отправлению законности и
правосудия в империи.)
- Как звать? Откуда родом? Занятие или ремесло? - спрашивал
наместник, как обычно допрашивают подследственных или подсудимых
людей.
- Извольте видеть, тот и есть, кто нам нужен, - обратился Пиль к
незнакомцу в сером мундире. - С чего угодно приступить, господин...-
Пиль сделал вид, что забыл фамилию прибывшего из столицы чиновника.
- Кайданов, ваше превосходительство! - подсказал тот с
невозмутимым видом. - Если не возражаете, зачитаем предписание и
отберем расписку, а уж потом...
Чиновник встал и, слегка прокашлявшись, ровным, монотонным
голосом прочел взятую из лежавшей перед ним на столе стопки бумаг ту,
для оглашения которой он проделал шесть тысяч верст до Иркутска.
- "Его превосходительству Восточной Сибири и Колыванского края
наместнику, генерал-поручику и кавалеру Ивану Алферьевичу Пилю.
Между несчетными благами, коими Россия облагодетельствована от
Екатерины Вторыя, приятнейшими почитать должно добрые сношения с
китайским двором и мир на дальней восточной границе нашей державы.
Поелику ненужное и вредное устремление иркутского первой гильдии купца
Григория Шелихова, хотя и поддержано вашим превосходительством, явно
угрожает нарушением заключенных высокими сторонами трактатов и
вытекающей из оных обоюдной пользы, предписываем направляемому в ваше
распоряжение младшему советнику коллегии иностранных дел Кайданову
объявить ему о сем под вашим наблюдением и отобрать подписку в
объявлении означенного Шелихову нашего распоряжения.
Президент коллегии иностранных дел генерал-фельдцейхмейстер и
наместник Таврический 3убов".
- Уразумели? Подпишитесь! - протянул петербургский чиновник
прочитанную бумагу Шелихову. В голосе его явно звучала недопустимость
сомнений в "благодеяниях" императрицы, от которых изнывала Россия, и -
еще более - убеждение в ненужности "вредных устремлений" купца
Шелихова.
Совершенно ошеломленный, мореход молчал, с лицом, залитым краской
стыда и посрамления, склонился над столом и после мгновенного
колебания вывел крупными размашистыми буквами: "Иркутский первой
гильдии купец, именитый гражданин города Рыльска Григорий Шелихов".
- Титулование при подписании правительственных указаний излишне,
- поморщился Кайданов, но, увидев бешеные глаза Шелихова, отступил от
него на шаг и обратился к Пилю: - Разрешите приступить к опросу, ваше
превосходительство?
Пиль молча кивнул и, не выдерживая бесстрастия, которое следовало
бы соблюдать как тон, приличествующий в присутствии представителя
верховной власти, сказал членам совестного суда:
- Старая кляуза! Господа заседатели уже немало приложили труда,
чтобы распутать ее злонамеренность. Я полагал, что адмиралтейская
коллегия, удостоверившись из представленной журнальной мореходческой
записки и свидетельских сказок, в которых отнюдь не утаивались все те
покушения, какие были от американцев на компанию Шелихова и от него на
них, признала законность самозащиты. А сейчас вижу, в дело вошла
иностранная коллегия по причинам, которые прибывший к нам в сей оказии
господин... - Пиль упорно забывал фамилию петербургского чиновника и,
услыхав скромно подсказанное "Кайданов", произнес отчетливо: -
...господин Капканов разъяснить мне не мог, то и нам остается,
выполняя волю высшего начальства, заново рассмотреть донесение
подлекаря Бритюкова капитану Биллингсу от второго ноября тысяча
семьсот восемьдесят седьмого года... Впустить Бритюкова!
В кабинет наместника в сопровождении тюремного конвойного солдата
вошел и остановился на пороге, испуганно щуря подслеповатые гноящиеся