объявился бостонских поселений китобоец Бенсон, в Кенаи он за китами
заплывал. Ну, ворон ворону глаз не выклюнет...
- А выклюнет, так не вынесет. Говори, говори, я это так, к слову,
припомнил, - поторопился Баранов восстановить прерванное повествование
Демида.
- Они и снюхались, и начали полютовцы воронам залетным рухлядь,
добытую и награбленную у индейцев, сбывать за порох, свинец, за ром.
Мне при этих делах довелось толмачом быть, язык я перенял мало-мало у
демидовских пленных шведов. Но только когда они начали продавать
Бенсону американских девок, поспорил я об такой торговле с
передовщиком полютовским Михеем Кобылиным... Разняли нас. Я в стороне
от них начал жить, со своими ездовыми собаками, которых развел от тех,
что с нами к берегу прибились. Псы, окроме меня, никого не слухали. До
поры, окроме псов, и я нужный был.
Куликалов брезговал жизнью товарищей. В душе созревало решение -
при первом же удобном случае уйти, оторваться от хищного обличья всех
доселе ему известных людей - и чтобы навсегда. Вскоре Демид убедился,
что расхождение с товарищами зашло слишком далеко.
- Отдай мою шавот! - придя однажды к передовщику полютовцев
страхолюдному Михею Кобылину, сказал индеец-охотник с материка. У
этого индейца укрывшиеся под его кровлей от зимней метели промышленные
увели жену.
Индеец принес как выкуп связку бобровых шкур. Когда его поставили
перед Кобылиным и обыскали, нашли за пазухой меховой рубашки нож.
- Меха - в амбар, а этого... - выразительно мигнул подручным
людям Кобылий и налил себе кружку рому. Ненавистный Куликалову Евдоким
Демидов так же издевался в Невьянске над попадавшими в его руки
беззащитными людьми.
- Не дам убить! - неожиданно поднялся и заслонил собой индейца
обычно молчаливый Демид.- Человек-ить, как и мы с тобой, он правды
ищет...
- Пр-равды? В собачье мясо искрошу! - захрипел безносый и
гугнивый Кобылий и схватился за нож.
Промышленные кинулись их разнимать и вытолкали потом за двери
Демида и индейца. Куликалова они не любили, но уважали за навык в
поковках, меткость в стрельбе и уменье натаскивать ездовых собак.
Куликалов знал, что Кобылий и ближайшие к нему люди, вроде зверобоя
Хлюпки, ненавидят в нем молчаливого свидетеля их "подвигов" среди
запуганных кенайцев и угалахмютов.
Когда Демид входил в свою избу, в которой второй год жил
одиночкой в окружении своры только у него удержавшихся крупных
волкоподобных ездовых псов белоглазого колымского помета, индеец
остановился перед дверями, беспокойно оглядываясь по сторонам.
- Входи... Кусыысаге? Кутысеве? Как зовут тебя? Куда пойдешь?
Входи, обогрейся, - пригласил его Демид, усвоивший несколько десятков
обиходных слов индейского языка.
В избе они говорили всю ночь, говорили долго и трудно: у обоих не
хватало слов, но все же индеец и русский поняли друг друга, человек
поверил человеку. На рассвете Куликалов застегнул постромки на собаках
под двумя нартами - по семь на каждую, привязал к нартам мешки с
продовольствием, порохом, свинцом для пуль и запасное ружье в меховом
одеяле. Оглядел нарты, прощупал на груди огниво с кремнями, забросил
за спину нарезную заряженную флинту,* подтянул кушак с заложенным за
него топором и, легко присвистнув, поднял собак под первыми нартами.
Индеец бежал на Демидовых лыжах около вторых нарт. (* Длинноствольное
ружье.)
Подавшись на матерую землю, верст за триста на северо-восток от
русского поселения, к озеру Кнутубян вблизи огнедышащей горы Логен,
где никогда еще не ступала нога белого человека, Куликалов навсегда,
как он тогда думал, прощался с Россией, с родиной, с русскими людьми,
а может быть, кто знает, и с жизнью.
Об индейцах рассказывали многие и многое. Говорили об их
враждебном вероломстве, неискоренимой ненависти к белым, звероподобной
жестокости, о непреодолимом влечении к кровопролитию и убийству. В
отношении индейцев, вошедших в соприкосновение с белыми, обрушившими
на них огонь и железо европейской цивилизации, все эти страшные
рассказы в известной мере были достоверны. Однако даже знаменитое
скальпирование не было чисто индейским изобретением. К индейцам
северо-запада Америки оно проникло следом за факториями Гудзоновой
компании и бостонскими купцами, установившими в поощрение
самоистребления красных людей таксу на индейские скальпы, не гнушаясь
ни детскими, ни женскими. Скальпы также находили сбыт среди снобов и
любителей экзотики в метрополии и в больших городах Новой Англии.
Александр Андреевич каждый раз с большим интересом слушал
рассказы Куликалова об истории его жизни. От этого русского траппера
он немало почерпнул полезных сведений. Сведения эти в известной
степени помогли первому правителю русской Америки осуществить с
ничтожно малыми средствами дело гигантского масштаба, начатое
Григорием Шелиховым, - дело не понятое и не оцененное никем из
современников в своем значении для будущего родины.
Куликалов, которому не нужны были земли, где охотились индейцы и
где стояли их бедные жила, нашел среди них мир и дружбу. Не уводя к
себе индейских женщин и девушек в наложницы, но взяв одну из них и
соединившись с нею по обычаю племени, заботясь о ней и прижитых детях,
как подобает мужчине, Демид заслужил их любовь и доверие.
- Кускехан кикаотуют тлинкит! Русский - добрый человек, - сказали
индейцы.
Позже, когда Демид сумел показать диким и бедным охотникам умение
и навыки русского мужика и мастерового человека уральских заводов -
срубить избу, завести при ней малинник и огород с диким луком и
чесноком, сработать булатные ножи и индейские топорики-томагавки, - а
руда в этом крае выпирала из земли прямо под ноги, - его имя туземцы
окружили суеверным почетом, каким окружают лишь великих анкау -
начальников и иаргижей - колдунов.
Ездовые колымские псы, на которых Демид появился среди индейцев,
- они называли этих псов "куч" - волки, в отличие от бродивших около
их жилищ и частенько шедших на мясо полуприрученных мелких собак
"кетль", - очеловечили, если так можно говорить о собаках, безлюдные
просторы внутренней Аляски и стали признаком силы и достатка
индейского жилья. Такие же белые люди, но другого норова, сменившие на
Аляске затерявшихся в глубине времен русских, мало способствовали
дальнейшему процветанию и увеличению числа индейских хижин. Около
золота, обогащавшего белых, красные люди неудержимо вымирали и
вымирают...
Имя Демида докатилось до передовых факторий Гудзоновой компании
на Востоке. Компания прислала к анкау Куликало лазутчика, французского
метиса, с предложением перейти к ней на службу. Ответ Куликалова о
том, что "русские красные люди - Демид уже считал индейцев русскими -
не хотят торговать с вами", не дошел до Гудзоновой компании: на
обратном пути метис безвестно исчез. Кто бы ни убил его, но Гудзонова
компания, готовая, по обыкновению, во всем обвинять русских, в своем
отчете английскому парламенту убийство ее траппера приписала "русским
разбойникам", появившимся на далеком Западе.
За годы, протекшие со дня ухода Куликалова в глубь материка,
буйная полютовская ватага исчезла с лица земли. В Охотске и Иркутске
никто толком не знал, что с ними произошло, и только высадка Шелихова
в 1785 году в Кенайском заливе пролила некоторый свет на загадочные
обстоятельства гибели "Предтечи" и его людей. Шелихов тогда еще
старался найти объяснение, почему его и алеута Василия с таким
