Маргарет взглянула на него замутившимися от слез глазами. Хэнк встал на колени около нее и обнял за плечи. Она подумала о том, что чувствует что-то странное, какое-то безотчетное напряжение, причины которого она и сама пока не понимала. Но ей стало неожиданно зябко, она поднялась, и Хэнк вопросительно посмотрел на нее.

– Я положу ее в кроватку, хорошо?

Не глядя на него, Маргарет пересекла комнату; уложила Аннабель, выпрямилась. Она знала, что он следит за ней глазами и на лице его написано недоумение. Уже несколько дней у нее было неспокойно на душе. Наконец она заставила себя поднять на него глаза. Хэнк изучал ее, видимо, пытаясь понять, что с ней происходит. Она отошла к окну, положила руки на некое подобие подоконника, который они соорудили из бамбуковых стеблей, переплетенных водорослями. Она выглянула и посмотрела на безупречно голубое небо, ослепительно синее море. Казалось бы, рай на земле.

– Как ты думаешь, найдут нас когда-нибудь?

– Не знаю.

– А если найдут?

Она услышала его шаги, Хэнк подошел и встал рядом.

– О чем ты, Смитти? Что тебя беспокоит?

– Я не уверена. Меня тревожит все. Что будет с нами? И с ними?

– С детьми?

– Да. Что их ждет? У них никого нет, но я не собираюсь отдавать их в приют.

Он глубоко вздохнул, потом сказал:

– Ну они же не одни. А мы на что? Ты же адвокат. Что говорит закон?

– Юридически я как раз бессильна.

Хэнк помолчал.

– Потому что ты не замужем?

Она кивнула.

– А если мы будем вместе?

– Что ты говоришь, Хэнк?

Опять последовала пауза.

– Мы могли бы пожениться.

Когда прозвучали эти слова, слова, которые она так хотела услышать, естественнее было бы повернуться и обнять его, но у Маргарет не было сил. Дело ведь не в словах. Как все непросто! Боже милостивый, как хотелось бы, чтобы все было иначе.

Он сделал еще шаг.

Маргарет протянула руку, достала фотографию в серебряной рамке, которую сделал им Мадди, и стала разглядывать ее со смешанным чувством.

– Если нас найдут, мы вернемся в Штаты, поженимся, усыновим детей. По-моему, все очень просто.

Маргарет повернулась и посмотрела ему в лицо.

– К сожалению, это не так просто.

Хэнк прищурился:

– Почему это?

– Хэнк, у тебя есть прошлое. Прошлое, которое может разрушить все.

Он невесело рассмеялся:

– Но это только здесь, на островах. В Штатах я чист.

– Ты был в тюрьме. Мы не можем хлопотать об усыновлении, пока ты под подозрением. Ты же не виновен, надо бороться.

– Ты прекрасно знаешь, что у меня не было шансов на честное слушание дела. А дома? Смогу ли я добиться справедливости, того, чтобы меня оправдали?

Она ничего не ответила, слишком хорошо понимая, что без прошлого нет будущего.

Хэнк начал ходить взад и вперед по хижине.

– Проклятие, Смитти! Ты ищешь предлог? Если ты не хочешь выходить за меня замуж, просто скажи об этом!

Он уже кричал.

– Хэнк, я люблю тебя, но ты не можешь больше убегать от себя.

– Я не собираюсь снова в тюрьму. Выслушай меня внимательно, дорогая. Я никому не позволю запереть меня снова.

– Я не хочу, чтобы ты снова попал в тюрьму, но мы не можем жить и бояться, жить с оглядкой. Это будет всегда угрожать нам. Я не могу так, потому что тогда мы не сможем взять детей, а они нуждаются в нас. Когда-нибудь ты научишься доверять людям. Дай закону возможность помочь тебе.

Хэнк быстро подошел к ней и взял за плечи.

– Ну ладно, зачем мы спорим об этом сейчас? Это глупо. Ведь может так случиться, что ни один корабль не пройдет мимо. Мы можем жить как жили. Давай будем думать об этом тогда, когда нас найдут.

Услышав в его голосе панические нотки, Маргарет попыталась объяснить ему то, что чувствует:

– Все, что с нами происходит на этом острове, похоже на сон. Мы не настоящая семья. Мы только делаем вид.

– Смитти, то, что я чувствую к тебе и детям, – это не игра и не сон.

– Мои чувства тоже самые что ни есть настоящие. Но пойми, нам только кажется, что мы – семья. Это иллюзия. Эти дети не наши. Они не могут быть нашими, пока мы не станем официально их родителями.

– Какое нам дело до формальностей?

– Мне есть до этого дело. И закону есть до этого дело. Только закон вправе отдать их нам. Я не могу идти против всего, во что верю, ты должен понять, что тени прошлого не рассеются сами по себе, если ты просто будешь делать вид, что ничего не было.

– Черт меня побери, если я этого не знаю!

– Не ори на меня.

– Я отказываюсь понимать, почему ты вытаскиваешь все это на свет сейчас. Почему надо беспокоиться о том, чего никогда не будет. Мы можем спокойно жить, как и раньше.

– И никогда не думать о будущем? – Она не в силах была сдержать сарказм, хотя и старалась.

Он долго и пристально смотрел на нее. Несомненно, он был очень зол.

– Я говорил это и раньше, но ты, видно, не сделала выводов. Ты слишком много думаешь, – обронил он тяжелые слова и пошел к двери.

Она окликнула его по имени, и он остановился.

– Помнишь, ты когда-то сказал, что никогда не умел бегать?

– И что? – спросил он горько.

– Знаешь, ты не прав, Хэнк. Ты бегаешь от жизни лучше всех, кого я когда-либо знала.

Выслушав этот упрек, он молча повернулся и вышел. Маргарет долго сидела молча, уставившись на дверь, потом закрыла лицо руками и разрыдалась.

Мадди почувствовал, как у него в руке пальцы Теодора напряглись и задрожали. Они стояли в темном углу хижины и видели, как Смитти упала на колени и заплакала; ее сердитые слова, казалось, все еще звучали у них в ушах. Теодор поднял лицо к Мадди. Слезы текли по его веснушчатым щекам. Джинн приложил палец к губам и нежно, но настойчиво повел мальчика к выходу. Но Теодор вдруг остановился и оглянулся на плачущую Смитти. Его маленькие плечики тоже задрожали, и Мадди, стараясь не шуметь, заторопился к выходу, увлекая ребенка за собой.

Оказавшись на воздухе, они, не сговариваясь, направились к водопаду, чтобы спокойно побеседовать. «Как объяснить ребенку, что произошло и почему?»

В ту ночь не было луны. Черное небо казалось бескрайним одеялом, накрывшим джинна и мальчика. Все остальные обитатели острова спали. Теперь на острове не было того беззаботного веселья, которое царило там все последнее время. Не слышно было ни разговоров, ни смеха. В воздухе висели невысказанные колючие слова. Ничего не осталось от их рая.

– Мадди!

– Что, господин?

– Мы полетаем последний раз перед тем, как ты уйдешь?

– Да, хозяин. – Джинн склонился в глубоком поклоне.

Выпрямившись, он подмигнул Теодору и протянул ему руку.

Уже через мгновение они были высоко над землей, и детский смех звенел в ночном небе. Они кружились в небе, ныряли к самой воде, парили, как два ястреба над воробьем.

Две тысячи лет джинн истово верил, что встретит какого-нибудь счастливого чудака, способного не споря пойти за мечтой. Ему повезло, пускай недолго они были вместе – лиловый джинн и рыжеволосый мальчик, веривший в то, во что в мире больше никто уже давно не верит, в то, что неподвластно воображению.

Они летали над миром, оставляя за собой след из радостного смеха и улыбок, волшебного дыма и мечты.

Затем они приземлились в уединенном месте пляжа, где никто не мог бы их увидеть. Мадди нагнулся к мальчику, а тот прошептал ему на ухо свое последнее желание, и они попрощались так тихо, что никто не мог бы их услышать. Джинн склонился в последнем глубоком поклоне, на этот раз отдавая хозяину свое сердце.

Окутанный лиловым облаком, Мадди исчез в бутылке, а мальчик в последний раз поднес ее к глазам, помедлил чуть-чуть – из глаз его катились слезы, – плотно закрыл ее пробкой и осторожно положил на воду. Потом потер глаза руками. Волны подхватили бутылку и потихоньку увлекли ее за собой. Теодор засунул руки в карманы поглубже и наблюдал за тем, как она покачивалась, то пропадая из вида, то появляясь, поблескивая пробкой. Волшебная серебряная бутылка, древняя, как само время, исполняющая желания тех, кто может поверить в мечту.