– Что это с ней?

– Она засунула себе в нос жемчужину, – объяснила Маргарет.

– А-а. – Лидия продолжала спокойно чистить банан. – Она все время это делает.

У Хэнка прямо челюсть отвисла от удивления, и он взревел как осел:

– Что? Сует жемчужины в нос?

– Нет, горошины, – констатировал Теодор.

Хэнк отозвался тремя отборными словами, которые Аннабель четко повторила осипшим от крика голосом.

– Однажды она туда камешек засунула. – Лидия не переставала жевать.

– А один раз ту монету с головой индейца. Помнишь, Лидия?

– Как же вы поступали? – Маргарет неотрывно наблюдала за Аннабель. Та сидела в сундуке и потихоньку сосала пальцы, иногда всхлипывая. Слезы текли по ее розовенькой физиономии. Она подозрительно поглядывала на них.

– Мама всегда заставляла ее чихать.

– Чихать? Ну конечно, как мы сами не догадались? – проговорила Маргарет, постукивая себя по губам.

Хэнк схватил ребенка на руки так быстро, что остальные и опомниться не успели.

– Что ты собираешься делать?

– Смотри. – Он сел на циновку по-турецки, посадил малютку спиной к себе и взял ее ножки в свои большие ладони.

– Где твой носик, крошка?

– Нос. – Аннабель показала пальчиком на свой нос.

– Где у Хэнка нос?

– Нос, – снова сказала Аннабель, почти засунув свой маленький палец в левую ноздрю Хэнка.

– Умница. А где у тебя ножки?

– Ножки. Апчхи! – Детское личико сморщилось, она чихнула и высморкала одну ноздрю.

– Молодец! А где у Хэнка ножки? – Хэнк взглянул на Маргарет. – Смотри.

– Ножки. Апчхи! – Хэнк зажал Аннабель ротик, и она сильно высморкала вторую ноздрю. Жемчужина вылетела, как пуля из револьвера 38-го калибра.

– Вот хорошая девочка! – Хэнк на лету поймал жемчужину и сидел, тупо уставившись на нее. Он откинулся назад и с застывшим лицом, глубоко и часто дыша, смотрел то на малышку, то на жемчужину, потом поднял глаза.

Пот струился ручьем с его лба, капал с носа и верхней губы. Он выглядел как человек, прошедший ад и переживший все.

– Трудный денек выдался, а, Хэнк?

Лицо его сразу прояснилось, казалось, он раздумывает над ее словами, но он промолчал, только бросил на нее слишком многозначительный взгляд.

– Подумаешь, большое дело, хочу сказать... – Маргарет проковыляла в свой угол, подражая, однако, движениям Хэнка. – Неужели так трудно уследить за маленьким ребенком?

На долю Хэнка в эти дни выпало кое-что потруднее, чем побег из тюрьмы. Когда Аннабель бодрствовала, Хэнку приходилось носить ее на плече, хотя все мелкие предметы были давно убраны подальше. Он ужасно боялся, что случится нечто подобное вчерашнему. С двумя другими детьми было все гораздо проще. Но и тут судьба сдала ему плохие карты. Следующие три дня шел проливной дождь. Не короткий ливень, не нудные, но мелкие капли, а настоящие потоки воды. Разверзлись хляби небесные.

В течение первого дождливого дня Лидия и Теодор ссорились, спорили, ныли, щипали друг друга до тех пор, пока Хэнк не пригрозил им, что если они не перестанут, то он заставит их съесть по пять устриц.

Теодор хныкал, ерзал, не мог усидеть на месте, в полдень он разнылся окончательно. Сначала он хотел идти на рыбалку. Хэнк объяснил ему, что нельзя ловить рыбу во время бури. Тогда он придумал, что нужно искупаться, научиться плавать, и никак не мог понять, почему и этого нельзя, ведь так и так вымочишься.

Весь остаток дня он ныл потому, что ему нечем было заняться. Ныл потому, что Лидия не давала ему гладить Опровержение. Ныл потому, что Хэнк не играл с ним в покер. Ныл потому, что Хэнк не разрешал выпустить Мадди из бутылки. Ныл потому, что Хэнк позволил ему поиграть на гармонике только десять минут – на девять минут дольше, чем можно было вытерпеть, по подсчетам Хэнка, хотя он вообще уже перестал что-либо соображать за этот нескончаемый день.

Началось второе дождливое утро. С тоской глядя на улицу и вздыхая, Теодор произнес, видимо, представляя себя на сцене:

– Я хочу...

Но он не успел договорить – так быстро подскочил к нему Хэнк и закрыл ему рот рукой. Спустя десять минут Хэнк сдался и разрешил детям выпустить Мадди, что принесло ему огромное облегчение. Джинн читал ребятам книгу о покорении Дикого Запада. Теодор и Лидия сидели перед ним, скрестив ноги и широко распахнув глаза и уши.

«Большой Вождь Золотой Орел оглядел своих воинов и сказал:

– Снимем скальп с бледнолицых, с врагов нашего племени. Отомстим тем, кто обманул нас. Смерть бледнолицым!

Индейцы стали бить в свои тамтамы и танцевать под их звуки воинственные пляски под звездами Запада».

Хэнк с удивлением следил за ними. Получается, что одна какая-то дрянная побасенка может отвлечь маленьких разбойников на целый день и даже вечер. Ложась спать, они не могли говорить ни о чем, кроме индейцев, буйволов и тропы войны.

На третий день Хэнк проснулся от ужасающего грохота. Теодор взял железный чайник, накрыл его какой-то тряпкой, перевернул вверх дном и бил по нему ботинком.

– Какого черта ты делаешь?

– Моя – Великий Вождь Огненные Волосы! Моя – на тропе войны. – Мальчик изо всей силы заколотил по своему барабану. – Моя любит свой тамтам.

Через мгновение Лидия испустила истошный вопль. Хэнк уже понял, что только девчонки способны на такого рода звук, как будто с них и правда сдирают кожу живьем.

Хэнка подбросило. В одну секунду он перепрыгнул через всю комнату. Лидия рыдала, ее плечи вздрагивали, так что он с трудом разобрался, в чем дело.

– Моя коза! Бедное Опровержение!

– Кто ее так обкорнал? Теодор! – завопил Хэнк и схватил мальчугана.

– Моя – Великий Вождь Огненные Волосы! Моя снял скальп. – Теодор надулся от важности и бил себя кулаком в костлявую грудь.

– Кажется, ты хочешь быть Великим Вождем Огненный Зад.

– Ты же говорил, что не бьешь детей.

– Это было четыре дня назад. С тех пор я передумал.

В ответ Теодор задумчиво покусал губу. Хэнк принялся смотреть на него в упор, чтобы заставить поверить в то, что он говорит серьезно.

– Чем ты это сделал?

– Ножницами.

– Давай их сюда.

Для ребенка, который остриг козу маникюрными ножницами так, что этого никто и не заметил, Теодор двигался что-то поразительно медленно, со скоростью времени, текущего в камере узника. Он копался в карманах, вынимал оттуда бесчисленные раковины, камешки, куски цветного стекла, выудил веревку, кусок панциря краба, и наконец появились забавные маленькие ножнички, ручки которых были сделаны в виде птичек. Хэнк нахмурился.

– Где ты их взял?

Теодор упорно смотрел вниз, на свои босые ноги.

– Лиди нашла их в корзине с шитьем.

– Пойди верни их и извинись перед сестрой.

Мальчик неохотно пошел в тот угол, где тихонько плакала сестра.

– Извини, Лиди, возьми, пожалуйста, – протянул он ей ножницы.

Девочка – не глядя – протянула руку, взяла предмет раздоров и снова обняла козу за остриженную шею.

– А теперь иди – встань в угол и стой там, пока я тебе не разрешу выйти. Да смотри не вертись. Понял?

Опустив голову и еле переставляя ноги, наказанный отправился в угол.

Когда на четвертый день на горизонте наконец показалось солнце, Хэнк вдруг совершенно ясно осознал, что ни черта не смыслит в воспитании детей.

Два дня спустя Маргарет впервые вышла из домика на волю. Правда, она сидела на пляже в тени самодельного зонтика из бамбука и бананового листа, защищаясь от жгучих солнечных лучей. Лидия и Аннабель играли с песчаными крабами в нескольких метрах от нее. Аннабель, переваливаясь, бегала за ними и за сестрой, радуясь, когда Лидии удавалось накрыть какого-нибудь руками.

Детский крик нарушил тишину. Теодор все еще играл в индейцев и изображал кого-то из великих вождей.

Каждый день Хэнк учил Теодора плавать, час или два они плескались в бассейне у водопада, а потом приходили на пляж и начинали развлекаться, играя с большими волнами.