— Ну уж, — забормотал Миняй, — ну уж и весь, ты, Мороз, того…

У Эркина так и вертелось на языке, что у пятидесятой дверь хлопает часто и каждый раз по-другому, но, поглядев на Миняя, решил промолчать. Пусть Миняй думает, что он ц неё один.

— Ну, Мороз, — отсмеялся Колька, — ну, ты и хват.

Миняй, наконец, сообразил, что ему тоже лучше рассмеяться. Знаить-то люди всегда всё знают, главное, чтоб не звонили. Женя да семья — это одно, а мущинское его дело — это уж совсем другое.

Дружно допили чай, Эркин остатком кипятка залил миски, заглянул в чайник.

— Кольк, воды принеси.

— Это зачем? — удивился Миняй.

— А чтоб утром чаю не ждать.

— Ну и хозяйственный же ты мужик.

— Костёр-то всё равно на всю ночь, — пожал плечами Эркин, быстро отмывая миски. — Хлеба сколько осталось?

— Назавтра хватит, — хмыкнул Колька. — Тебе б каптером быть.

— А это кто?

Выслушав объяснение Кольки, Эркин кивнул:

— Понятно.

Ну вот, костёр налажен, в чайнике тихо греется вода, в котелке мирно ждёт утра остаток каши, сохнут перевёрнутые вверх дном миски. Можно и на боковую. Ночь тёплая, но ни легли по-походному: в куртках. У Миняя тёмно-синяя, в угоне у всех такие были, у Эркина такая же, только тускло-чёрная, рабская, а Колька принёс свою зимнюю робу. Поёрзали, посопели, укладываясь, и Миняй с Колькой дружно захрапели. Эркин улыбнулся, не открывая глаз. А хорошо было. Сладко ноют натруженные мышцы, вокруг тихие ночные шорохи и свисты, громко стрекочет невдалеке, вроде, сказали, сверчок.

Эркин проснулся на рассвете от тихого позвякивания крышки чайника. Высунул голову из-под мокрой от росы куртки и увидел Андрея, возившегося у костра.

— Нагулялся?

— Ага, — радостно согласился Андрей. — Крепко спишь, братик, я ещё когда вернулся.

— Не ври, — отозвался Колька. — Только сейчас подошёл.

Эркин встал и потянулся, сцепив пальцы на затылке, качнулся вправо и влево, разгоняя сон. Кряхтя и зевая, выпутался из своей куртки Миняй, посмотрел на ухмыляющегося Андрея и хмыкнул:

— Хорош!

— Гулять так гулять! — весело ответил Андрей.

Эркин спустился к воде умыться и обтереться, а когда поднялся, Колька опять заваривал чай, а Андрей брился, пристроив зеркальце в развилке ветвей. Эркин достал хлеб, отрезал каждому по два ломтя, убрал остаток и развернул тряпку с мясом, прикинул, как лучше отрезать.

— Оставь на кашу, — сказал Миняй. — С таком попьём.

— Соль, сахар есть, — фыркнул Колька. — И к чаю, и к хлебу приправа.

Устраивались не спеша. Всё равно ждать надо, пока солнце взойдёт, не по росе же валки разворачивать.

— А ты, Андрюха, пижон. И на покосе бреешься.

— Зато и девки любят, — смеётся Андрей, убирая помазок и бритву.

— Бородатому почёта больше, — ухмыляется Миняй.

— А на хрен почёт вместо любви? — тут же отвечает Колька.

— Спасибо, друг, — Андрей прочувственно трясёт ему руку, шмыгает носом, будто его слеза прошибла, и тут же: — Борода у козла, а щетина у кого? То-то!

— Ну, Мороз, — отсмеялся наконец Миняй, — Ну, брат у тебя…

— Лучше всех, — улыбнулся Эркин.

— Во! — восхитился Андрей. — Оценил наконец. Лопать-то будем?

— Успеешь.

Колька разлил чай по кружкам, дружно разобрали хлеб.

За чаем так же дружно дразнили и подначивали Андрея. Тот уже не краснел, как прошлым летом, а весело отругивался. Он тоже знал и про Кольку, и про Миняя.

— Кольк, а чего ты с ними вяжешься? Они ж…

— Честные давалки, — закончил за Миняя Колька. — Все удобства и без претензий. Понял? — и серьёзно: — Мне из дома не уйти, братьев не бросить, и в дом привести не могу, не бывает на одном корабле двух капитанов, а я не монах.

Миняй кивнул.

— Мущинское дело известное.

Пока напились чаю, пока Эркин засыпал крупу и наладил огонь, чтоб к обеду поспело, солнце уже поднялось.

— Ну, — встал Миняй, — айда, мужики.

— Айда, — тряхнул шевелюрой Андрей. — Косить-то уже не будем?

— Вчера чисто прошлись, только грабли бери, — распорядился Миняй.

Работали, как и вчера, в ряд. Миняй первым, за ним Эркин, Андрей и Колька. Ворошить — не косить, да и приспособились за вчерашний день. Ну, и спешить некуда: пока до конца дойдут, в начале просохнуть должно.

Солнце над головами, неумолчный стрёкот внизу и вокруг, душные пьяные запахи вянущей травы, струйки пота, ползущие по спине и груди.

В полдень Миняй остановился.

— Стоп, мужики. — Чем полудновать-то будем? — Андрей вытер локтем лицо. — Квас-то тю-тю.

— Вот тюрю опять и заведём, — ответил Миняй. — В самый жар работать толку не будет.

— От травы? — не унимался Андрей.

— От тебя! — рявкнул Миняй. — От жара голова худеет.

— А ему это без печали, Миняй, — заржал Колька.

— Точно, — горячо согласился Андрей. — За меня братик думает, на то он и старший.

— Ага, — согласился Эркин. — Сейчас я тебя воспитывать буду.

— Не-е, — рванул в сторону костра Андрей. — Я ещё жить хочу!

— Лови его! — скомандовал Кольке Миняй. — Ща мы Морозу подмогнём.

— А то он невоспитанным ходит, — ржал Колька, пускаясь бегом в обход и на перехват.

В общей толкотне и суматохе скатились к ручью. Утопить никого не получилось: больно мелко, но к костру поднялись мокрые все насквозь. Миняй проверил баклажку из-под кваса, вытряхнул себе в рот последник капли и погнал Андрея за водой.

— Мороз, хлеба отрежь, по два на брата и хватит.

— Останется совсем мало, — возразил Эркин.

— Тогда по одному.

Андрей принёс воду. Миняй положил в каждую миску по ломтю чёрного хлеба, налил воды и посолил.

— Вот, теперь ложкой разотри, и всё. Жалко, луку нет.

— Жалко, — кивнул Колька. — И масла.

Густая коричневая масса в первый момент не понравилась Эркину, напомнив питомник, там на обработке и туманных картинках так же кормили, но всё вокруг было по-другому, да и есть сильно хотелось. И он очистил миску наравне с остальными.

Поев, как и вчера, легли в тени. Андрей заснул сразу, едва голову опустил, и Эркин его слегка подвинул, чтоб не так на солнце лежал.

Спали недолго: сегодня росы ждать незачем. Ещё раз перевернуть, сгрести и собрать в стога. Да и… эх, была бы телега, сегодня бы и свезли. Ну, уж как есть, так и есть… давай, мужики, не до вечера же колупаться… давай веселей, начать и кончить осталось…

Поставили четыре стога. Можно бы и в два, но чтоб далеко не грести и не носить. И так… помаялись. Но уж подгребли вчистую, травинки не оставили.

— Ну, всё, — Миняй удовлетворённо оглядел луг, — свалили, мужики, айда.

— Айда, — устало кивнул Колька. — Спасибо вам.

— Не за что, — Миняй ещё раз огляделся и, крякнув, взвалил на плечо вилы. — Помочь — святое дело, пять грехов с человека снимает.

— А за предателя десяток, — машинально, явно думая о своём, откликнулся Андрей.

— Балабол ты, — покачал головой Миняй. — Нашёл что с чем равнять.

Эркин быстро искоса посмотрел на Андрея и промолчал.

Каша на костре слабо булькала и пахла совершенно упоительно. Эркин достал остатки мяса, нарезал, как и вчера, кусочками, заложил в котелок, перемешал и прибавил огонь. К его удивлению, Колька покопался в своих вещах и достал бутылку водки.

Удивились и остальные. Миняй даже руками развёл.

— Ну… чёрт, ну, никак не ждал.

— После боя… трудового это самое оно, — ответил Колька, срывая фольговый колпачок.

Колька разлил водку по кружкам, Миняй нарезал хлеб.

— Ну… — Колька обвёл их блестящими глазами, — будем, братишки.

— Будем, — кивнул Эркин.

Жухать было не место и не время, и выпил он, как все: залпом и до дна.

Зажевали хлебом с солью. Миняй довольно крякнул.

— А хорошо пошла.

— Ага, — согласился Андрей и лукаво: — Самое оно для сугреву.

— Ну, балабол, — заржал Миняй. — Ну, язык без костей.

Андрей самодовольно ухмыльнулся и чуть ли не раскланялся.