Нилыч, прищурясь, внимательно оглядел его.

— И заработаьь неохота?

— Водка — не заработок, — ухмыльнулся Андрей, — а угощение.

— Верно, паря, — кивнул Миняй и, посчитав дело конченым, взялся за косу. — Давай, мужики, по-светлому закончим.

— Ну, как знаете, — Нилыч оглядел их. — Только в страду зовут, а потом… просятся.

— Мы на заводе работаем, — спокойно ответил Эркин.

— Нам круглый год страда, — засмеялся Колька.

— Ну, бог вам в помощь, — отступил Нилыч.

Когда стук копыт его коня затих, Эркин, поравляя косу, спросил:

— Коль, он по злобе тебе ничего… не нагадит?

Колька покачал головой.

— Нилыч прижимист, конечно, и своего нигде не упустит, но на подлянку… нет, не будет он мараться. Земли у него невпроворот, луг этот я, глядишь, у него и на следующий год нанимать буду, нет, не пойдёт он на это.

— Работников много держит? — поинтересовался миняй.

— Хутора у него два, я слышал, — Колька говорил не спеша, в такт косьбе. — Там живут, да в доме по хозяйству по найму, да молочная у него с сыроварней и маслобойкой, там тоже работники постоянные. Ну, и на страду нанимает, и помочь собирал.

— За водку? — спросил Андрей.

— За угощение. Помочь всегда безденежна.

— Водкой дешевле выходит, конечно, — кивнул Миняй. — Да, такой своего не упустит, это ты верно сказал.

— Лендлорды они такие, — по-английски откликнулся Андрй.

Последний ряд они заканчивали при длинных, через весь луг, чёрных тенях, красное, уже не слепящее солнце медленно спускалось к горизонту. Медленно, не так от усталости, как от предвкушения отдыха, они пришли к костру, и Эркин сразу захлопотал. Развёл сильный огонь, достал мясо, нарезал и засыпал его в котелок.

— Сейчас прогреется, и поедим. Андрей, давай за водой на чай.

— Так пока вскипит… В обед надо было…

— Вот и сделал бы, а не дрых, — сердито ответил Эркин.

Он едва не обжёгся, возясь с котелком — всё-таки с решёткой куда удобнее. Андрей взял закопчённый чайник и пошёл к ручью.

— А пока холодненького, — Колька достал флягу с холодным чаем.

— Самое оно, — одобрил Миняй, усаживаясь поудобнее.

Эркин ещё раз перемешал кашу с мясом и снял котелок с огня. Андрей повесил на место котелка чайник, подправил огонь и полез за мисками.

— Ну, надо же, — хмыкнул Миняй. — Как скажи, в ресторанте.

— А чего ж и нет, — ухмыльнулся Колька.

Ложка у каждого своя, Андрей разложил кашу по мискам, Миняй нарезал хлеб, перекрестился и первым начал есть.

Первые ложки прошли в молчании: уж очень устали. Но, беря второй кусок хлеба, Колька сказал:

— А кашеваришь ты, Мороз, здоровско.

— Мясо хорошее, — улыбнулся Эркин. — И крупа чистая.

— Ага, — Андрей хоть и с полным ртом, а не промолчит. — И дурак, значит, кашу наварит, когда крупа есть?

— У тебя же получалось, — спокойно, только глаза блеснули, ответил Эркин.

Все заржали.

— Так его молодого, — кивнул Миняй. — Чтоб не зарывался.

— Эх, все-то на меня, на младшенького, — хмыкнул Андрей, накладывая себе ещё каши.

Колька фыркнул, едва не поперхнувшись.

Пока ели кашу, закипел чайник, и Колька заварил чаю.

— По-флотски. Чтоб в кружку налил, и дна не видно.

— Это что ж, — Миняй повёл носом, — чифирь вроде?

— Нет, — мотнул головой Андрей. — Чифирь крепче.

Чай пили вприкуску, не спеша, наслаждаясь вечерней прохладой и отдыхом.

— Не думал, что за день смахнём, — Колька, блаженно отдуваясь, допивал кружку.

— В охотку-то, — хмыкнул Миняй. — Ну, и выложились, конечно. На то она и страда, день год кормит.

Эркин кивнул.

— А хватит этого на зиму?

— Сено хорошее, — возразил Миняй. — А ежели соломки подмешивать…

— Если уж мешать, то концентраты, — возразил Эркин.

— Эка хватил! Концентрат-то кусачий! — Миняй потёр пальцами воображаемые деньги. — Купил мешок, да и остался без порток.

— Зато молоко с него, знаешь, какое? Дуешь, а оно не брызгается, во, в два моих пальца сливки.

— Ну, это ты загнул, я таких коров не видел.

— Ты, может, и не видел, а я доил. День постоит бидон, и ложкой не пробьёшь, а горловину потом не отмоешь.

— Это что за коровы такие?

— Шортгорны называются.

Миняй недоверчиво покрутил головой, и Эркин улыбнулся.

— Раз говорю, значит, знаю.

— Ну… ну да, — Миняй ухмыльнулся. — А у козы какие сливки? Тоже знаешь?

— Нет, — вздохнул Эркин. — Коз там не держали, только… Коза — не корова, конечно, но и её. Как покормишь, так и подоишь.

Молча слушавшие их спор Колька и Андрей дружно заржали.

— Ай да, братик!

— Ну, умыл!

Рассмеялся и Миняй. Ну, в самом деле же, завёлся, будто о его корове речь.

— Эркин, — отсмеялся Андрей. — А летом мы кого пасли?

Эркин удивлённо посмотрел на него.

— Фризов. Забыл, что ли?

— А ну да, они мясные, так?

Эркин кивнул.

— Ну и имена, — покрутил головой Колька.

Было очень тихо, а от луны и костра светло. Андрей со вздохом подвинулся и прилёг, опираясь на локоть. Эркин улыбнулся.

— Устал?

Улыбнулся и Андрей.

— Не смертельно.

Миняй хмыкнул.

— А ты злой на работу, Мороз. Неужто и там, — взмахом головы показал куда-то в сторону, так же уродовался?

— Там, это в Алабаме? — уточнил Эркин, переходя на английский. — Так и не так. На беляков работал, это было. А скотина-то не причём, понимаешь? Я её не подою, у неё вымя распирать будет, загорится… — и видя, что Колька не понимает, а Андрей встревожился, оборвал фразу и продолжил по-русски: — Взялся — делай, а не можешь, так и не берись.

— Боишься — не делай, делаешь — не бойся, — подхватил Андрей. — Верно, брат.

И вдруг привстал на колени.

— Ты чего? — удивился Колька.

— Девок услышал- сразу догадался Миняй и заржал. — И сна уж ни в одном глазу.

— Да, какой тут сон, время-то детское, — возмутился Андрей, вскакивая на ноги и заправляя рубашку. — Кольк, айда.

Колька покачал головой.

— Полежу.

— Давай, парень, — ухмыльнулся Миняй. — Твоё дело холостое, самый твой час, наше уже отгуляно.

— Ну, как хотите.

Андрей быстро обулся, снова прислушался.

— Там, вроде, поголосистее будут, — и уже уходя: — и посисястее.

Его провожал дружный хохот.

— Ох, Миняй вытер глаза и налил себе ещё чаю. — Ну, чисто кот мартовский. Слышь, Мороз, ты в парнях, ну, до свадьбы, тоже гулял?

Помедлив, Эркин кивнул.

— Небось не один десяток перепробовал, — поддержал Миняя Колька.

— А я не считал, — так же, со спокойной ленцой в голосе, ответил Эркин.

Разговор обабах — неизбежный мужской разговор, и он уже знал, что можно и не врать, главное — до конца не договаривать. Правда, но не вся.

Ну, Колька, ты и щас не промах.

Я ж Моряк, ржёт Колька. — А на суше моряки — всегда победители.

— Хороша-то вдовушка? — подмигивает Миняй.

— Чисто сахарная.

— Много сахару зубы портит.

А у меня и перчик припасен.

— Видал я твой перчик, — Миняй пренебрежительно сплёвывает. — Селёдка заморенная. Нет, я, брат, помясистей люблю.

— Белорыбицу, что ль? — смеётся Колька. — Рыбка хороша, да больно дорога.

— Это да, — соглашается Миняй. — Такая тебе живо карман растрясёт и вытрясет.

— Было бы чего трясти, — мрачнеет Колька, но тут же улыбается. — А сам-т? Тоже ведь… не всю правду жене сказываешь.

— А ты думал, — Миняй даже как-то обиженно смотрит на Кольку. — Я что, не мужик?

— Мужик, — кивает Эркин. — Дверью хлопнешь, так всё крыло вздрагивает.

Миняй оторопело смотрит на него.

— Это как в крыле? Я же в башне…

— В башне своей ты, может, и не хлопаешь, — очень серьёзно, только глаза блестят, отвечает Эркин. — Не знаю, не слышал, — и обращаясь к Кольке: — Я в семьдесят седьмой живу, а как он в пятидесятой хлопнет, так весь этаж слышит и знает.

Миняй молча широко открытым ртом хватает воздух, а Колька катается, хохоча и стуча кулаками по земле.