— Морозы и Чернов?

— Да. Они ходят ко мне на занятия.

Джинни кивнула.

— Они и у меня отлично учатся.

К их беседе не прислушивались, но незамеченной она не осталась.

— Смотри-ка, училка индея охмуряет.

— А тебе-то что?

— Сам виды имеешь?

— Куда нам. С суконным-то рылом да в калашный ряд.

— Тогда помалкивай.

Мясо всем понравилось. Учительницы наперебой расспрашивали Громового Камня, в чём и как замачивал и нельзя ли так на сковородке или костёр обязателен.

Опустошённые прутья аккуратно сложили, чтобы потом — если захочется — развести снова костёр уже просто так посидеть, и не спеша вернулись к скатертям. Последовал неизбежный, как давно убедился Эркин, тост за победу и воевавших, вернувшихся и не вернувшихся. На этом тосте Эркин допил свой стакан и, уже зная обычаи, поставил его перед собой вверх дном в знак, чтоб ему не наливали. Артём, пивший, как и он, глотками, тоже перевернул свой стакан.

— Вы чего это? — удивился Никонов.

Его круглое чёрное лицо мокро блестело от пота.

— Нам хватит, — спокойно ответил Эркин.

Да и остальные уже отваливалась от еды, сыто отдуваясь.

— Отдохнуть надо.

— Да уж, пройтись, растрястись.

— А то чай с пирогами не влезет.

— У меня-то?!

— Ну, ты бездонный, все знают.

— Эй, мужики, гармошки где?

— Споём, братцы.

— Моя в чехле была, куда положили?

Эркину все песни уже знакомы: не первый день он в Загорье, и застолье у него не первое. Пел с удовольствием, но не пытаясь взять песню на себя.

А как попели, так отчего ж не поплясать, надо же размяться. И начался тот весёлый разброд, когда каждый веселит себя сам и никто никому не мешает.

Поглазев на пляшущих, Эркин почувствовал, что и самому было бы совсем не плохо, скажем, потянуться. А вон и дерево подходящее. Эркин подошёл к к широкому развесистому дереву, выглядел подходящий сук, сбросил на траву рубашку и, подрыгнув, обхватил ладонями шершавую кору, подтянулся. И ещё раз…

— Здоровско! — Артём, как всегда, рядом. — А двоих выдержит?

— А хоть и больше, — засмеялся в ответ Эркин.

— Думаешь? — Тим, тоже без рубашки, с необидной лёгкостью отодвинул Артёма и ухватился за сук рядом с Эркином. — А ну-ка…

— Спорим! — услышал Эркин голос Андрея и усмехнулся.

— Ну, началось. Давай?

— В синхрон, — кивнул Тим. — Ну, одновременно.

— Понял, — ответил Эркин, ухватываясь поудобнее. — И раз!

— И два! — откликнулись из быстро собравшейся у дуба толпы.

Считали хором, заключали пари. Спорили на сигареты, щелбаны, деньги. Учителя с удивлением и даже некоторым испугом смотрели на это неистовство. Особенно азартно спорили цветные из «В». Громовой Камень знал, что Эркин работает грузчиком, так что слабаком быть не может, но никак не ожидал увидеть такое. Да, Тим не слабее, но у Эркина… Совсем другое. Джинни, совсем забыв, что она — учительница, а это — её ученики, с неменьшим, чем у них, азартом заключала пари. И никто не замечал, что все споры и пари заключались на английском.

— Пятьдесят семь… пятьдесят восемь… пятьдесят девять…

Сохраняя невозмутимое выражение лиц, Эркин и Тим как заведённые качались над землёй.

Уже расплачивались первые проигравшие, кто ставил на первый, второй, третий десятки… Громовой Камень уже хмурился, не понимая и желая принимать этот азарт, встретился глазами с Мироном Трофимовичем и решил вмешаться: всё же оба его ученики. А поглядев на исступлённо застывшие лица Эркина и Тима, понял: вмешиваться надо немедленно.

— Девяносто семь… девяносто восемь…

— Стоп! — резко, как выстрел, прозвучала ком анда.

Тим и Эркин послушно замерли, но пальцев не разжали. Все оглянулись на Громового Камня. И он с властной интонацией командира сказал:

— Ничья! — и уже мягче, с улыбкой: — Оба победили.

— Ну… до ста, кутойс, — в наступившей тишине попросил Андрей.

— До ста, — после секундной паузы согласился Громовой Камень.

— Девяносто девять… — возобновился счёт. — Сто!

Тим и Эркин одновременно разжали пальцы и спрыгнули. Звонкий голос Андрея подвёл итог:

— Ладно, ничья так ничья.

Эркин и Тима восхищённо шлёпали по плечам и спинам: ну, мужики, ну, сильны…

Приняв поздравления, Эркин спустился к речке охладить в воде намятые корой ладони. Плеснул себе в лицо и на плечи прохладной воды. Рядом так же умывался Тим.

— Не пей, сердце сорвёшь.

Эркин услышал камерный шёпот и ответил так же тихо по-английски.

— Знаю.

Они выпрямились, глядя друг на друга. И оба подумали: связал нас чёрт одной верёвочкой. И оба поняли несказанное.

Когда они поднялись наверх, там опять играла гармошка и плясали уже с припевками. Эркин подобрал под дубом свою рубашку, накинул на плечи, но надевать в рукава и тем более застёгивать не стал. Жарко. Он нашёл свой стакан, взял его и отправился на вдоль скатертей, отыскивая что-нибудь не спиртное. И опять столкнулся с Тимом, занятым такими же поисками.

— Минералку будешь?

— Плесни, — подставил свой стакан Эркин. — А ты ничего, в форме.

— Ты, смотрю, тоже. Где тренируешься?

— Нигде, — удивился Эркин. — сам дома тянусь понемногу, — и усмехнулся. — Ну, и на работе. А ты что, специально куда ходишь?

Тим нехотя кивнул.

— Да, хожу иногда.

Эркин понимающе кивнул и расспрашивать не стал. Не хочет говорить — так и не надо. Тим облегчённо перевёл дыхание. Никто его не обязывал молчать, но он сам решил, что знать о его походах в милицейские тир и спортзал никому лишнему не надо.

Эркин пил маленькими глотками приятно солоноватую пузырящуюся воду. Ни усталым, ни пьяным он себя не чувствовал. Допив воду, поставил свой стакан на место опять вверх дном, чтоб никто ему ничего туда не плеснул, и пошёл к пляшущим. Как бы Андрей не зарвался, а то выдаст ещё при учителях как тогда в коридоре…

Думал просто постоять посмотреть, а не вытерпел, вошёл в круг. Вон как малец выкаблучивается, а он чем хуже? И учителя все тоже…

Громовой Камень с улыбкой смотрел на пляшущих. Эх, кабы не нога… Голова как-то последнее время не мучает и даже не беспокоит, ни головокружений, ни обмороков, а вот нога… ну, до чего ж старший Мороз ловок. Эркин, да, настоящий. Самое красивое, самое гордое племя. Не бежали, не покорились, все полегли на родной земле. Только в легенде и остались. И этот мальчишка, да, Савельцев, Артём Савельцев, и тоже ведь метис, или на четверть, но нашей он крови, жалко, что на занятия не ходит, но до чего ж хорош…

Не выдержал, вошёл в круг и Тим. Да и чего отказываться, когда все. Ну, и будь как все. Не ломай компанию — не привлекай внимания. И усмехнулся получившейся рифме.

Полина Степановна, обмахиваясь платком, вышла из круга.

— Никак переплясали тебя, Поля? — улыбнулся ей Аристарх Владимирович.

— Да и ты на кругу не сильнее всех, — ответила она задиристым «девчоночьим» голосом, рассмеявшись, кивнула подбежавшей к ним Джинни. — Иди пляши, девонька, теперь твоё время.

Джинни вернулась к пляшущим, но в круг входить не стала. Посмотрев немного, она незаметно отошла и углубилась в лес.

Здесь было сразу и прохладно от густой тени, и душно от запахов. Настоящий русский лес, о котором она столько читала ещё в колледже. Джинни шла, рассеянно трогая, гладя стволы, за её спиной глухо шумело, всё более удаляясь и затихая, веселье. Поваленные ветром стволы с осыпающейся трухлявой корой, внезапно возникающие перед лицом толстые и одновременно гибкие ветви в густой плотной листве. Она отводила их, с удовольствием слушая свист, с которым рассекала воздух возвращавшаяся на своё место ветка, перелезала через стволы, совершенно не думая, куда и зачем идёт. Ей ещё никогда не было так весело и так хорошо. И выпила она совсем немного, гораздо меньше, чем на той вечеринке в колледже, когда она была действительно пьяной. Лес всё гуще, человеческих голосов уже не слышно, а ей весело и не страшно. Да, она в любой момент повернётся и пойдёт обратно, а зверей диких тут нет, а если и есть, то днём они не опасны.