— Всё будет в порядке.

— А как же, брат, — сразу подхватил Андрей. — Иначе у нас и не бывает.

Тим не обратил на их слова внимания. Или вид сделал. Но ни о чём не спросил.

Уроки шли своим чередом. Эркин работал как всегда: сосредоточенно и внимательно. Андрей — тоже, но успевал ещё и шуточки отпускать. Тоже, как всегда. На его шутки фыркали, посмеивались, даже Манефа пару раз, ну, почти улыбнулась. И Андрей, заметив это, самодовольно ухмыльнулся. Ничего, всё будет тип-топ, по доброму согласию и в общее удовольствие.

Учителя Манефу не спрашивали, сама она отвечать и не пыталась, так что никто пока голоса её не слышал. И не подкатывался к ней никто: чего на пустом пары разводить, да и странная она, вроде психической, а от психов лучше подальше. Трофимов, правда, в перемену сказал Андрею:

— Зря пыхтишь, Андрюха, не обломится.

— Тебе, что ли, дорогу перебежал? — поинтересовался Андрей.

— На хрена она мне!

— Тогда не засти.

— Не раскрутишь ты её, — пыхнул сигаретным дымом Павлов.

Кивнул, поддерживая его, Никонов.

— Да, тут тебе не отломится.

— Спорим? — азартно возразил Денисов. — Против Андрюхи ни одна не устоит.

До этого разговор шёл вяло, так, обычный трёп, чтоб время занять, а тут все сразу оживились, заспорили. Андрей и слова сказать не успел, да его и не спрашивали. И в класс после звонка ввалились возбуждённые, всё ещё споря о сроках и ставках. Андрей краем глаза поймал хмурое лицо Эркина и вздохнул, усаживаясь на своё место. В самом деле, нехорошо чего-то. И заднего хода не дашь, засмеют, скажут, что сдрейфил, и вообще…

К середине урока он успокоился, вернее, как-то забыл об этом. Да и ещё два урока осталось, а на шауни Манефа не ходит, хотьб там от неё отдохнёт.

Урок за уроком, вопросы, ответы, оценки… и Андрей уже снова работал как обычно, будто ничего и не было.

Как всегда, после шестого урока суета и толкотня. Незаметно чёрной тенью исчезает Манефа, скрывается в путанице внутренних переходов и лестниц Артём — прознают, что он как совсем дитё на пение ходит, так засмеют ведь, шумной толпой расходятся дети и взрослые, Эркин одевает и отправляет Алису гулять.

До звонка ещё целая минута, и в коридоре курит вся пятёрка индейцев. Эркин здоровается уже привычным:

— Я вижу вас.

— Мы видим тебя, — отвечает за всех Перо Орла.

— Хей, — весело здоровается Андрей, но не задерживается покурить, а вместе с Эркином заходит в класс.

Тим в своём углу уже достал букварь, прописи и тетрадь. Эркин и Андрей заняли свои места, приготовились к уроку. И почти сразу вошли, и расселись в привычном порядке индейцы. А вот и звучат сквозь звонок тяжёлые неровные шаги кутойса.

Оставшись в одиночестве, Женя поглядела на часы и захлопотала. Вряд ли Бурлаков приедет так рано, но порядок надо навести. И обед с расчётом на пятерых сделать. И ей ещё в Старый город к Панфиловне бежать.

Ахая и ужасаясь, что она не успеет, Женя заметалась по квартире. И наконец, оставив почти готовый обед спокойно стоять на плите, вылетела в коридор, уже в пальто и платке. Сумочка… сумка… деньги… ключи… теперь бегом в Старый город.

Суббота — день закупок, готовки, уборки, бани и начало гулянья. Улицы многолюдны и веселы. Женя то и дело здоровалась на ходу с соседями, знакомыми, сослуживцами, приятельницами…

Где живёт Панфиловна — известная на всё Загорье стряпуха — Женя знала, это ей очень толково ещё давно объяснили и девочки из машбюро, и бабушки из их дома, и потому дошла быстро.

Крепкий, аккуратно приземистый, разросшийся различными пристройками не в высоту, а вширь бревенчатый дом встретил её заботливо укрытыми еловым лапником цветочными грядками в палисаднике и разметённой, а не протоптанной дорожкой от калитки к крыльцу. Женя, как и положено в Старом городе, сначала постучалась в угловое рядом с калиткой окно, а уж затем открыла калитку и вошла, быстро взбежала на крыльцо и, уже не стучась, толкнула дверь. В сенях потопала, не так стряхивая снег с сапожек, как извещая о приходе, и уже тогда вошла в жаркую, полную вкусных запахов кухню.

Панфиловна пила чай, сидя у маленького углового столика, и встретила Женю приглашением присоединиться.

— Спасибо, — улыбнулась Женя. — Чай вам да сахар, на здоровье. Я по делу к вам.

— А с бездельем ко мне и не ходят, — с достоинством ответила Панфиловна. — Знают, что я пустых разговоров не люблю.

Она допила чашку и поставила её вверх дном на блюдце, перекрестилась на висящую над столом икону и встала.

— Ну, с богом, молодка, что за дело?

Женя улыбнулась.

— Я загорышей хочу заказать на завтра. И кулебяку.

— Понятно, — кивнула Панфиловна. — Ты распахнись, чего зазря париться, — и, когда Женя расстегнула пальто и сдвинула с головы на плечи платок, продолжила: — Праздник какой? Для именин каравай положен, а на день рождения так пирог есть, особый.

Женя улыбнулась ещё радостней, но и немного смущённо.

— Годовщина свадьбы у нас.

— Ух ты! — удивлённо восхитилась Панфиловна и с необидной насмешкой поинтересовалась: — И сколько ж лет празднуете?

— Целый год! — торжественно ответила Женя.

— Ну, совет вам да любовь, и чтоб серебряную, да золотую отпраздновать.

— И к столу тогда всё у вас заказывать будем, — очень серьёзно сказала Женя.

Панфиловна покатилась со смеху, рассмеялась и Женя. И, отсмеявшись, стали обсуждать: чего, сколько и какого.

— Сорок загорыщей?

— Да, больших. Всего десять человек будет.

— Больших хватит тогда. А мелочь на россыпь не возьмёшь? Или без хлёбова будете? К ухе такие — первое дело.

— Я знаю, но не обед, а ужин будет.

— Тогда, конечно. Кулебяку на сколько углов заводить?

— На шесть, — решительно сказала Женя.

Панфиловна задумалась.

— Ну, если к ужину… К трём пополудни поспеет… Во сколько за стол-то сядете?

— Не раньше восьми вечера.

Панфиловна решительно кивнула.

— В фольге в духовке разогреешь. Сделаю на шесть, — и зорко посмотрела на Женю. — На сотню заказала. Сдюжишь?

— Да, — Женя полезла в сумочку.

— Вперёд денег не беру, — остановила её Панфиловна. — Завтра забирать будешь, тогда и расплатишься. В три приходи.

— Муж придёт…

— Знаю его, — кивнула Панфиловна. — Вот и ладно будет. А теперь ступай, я тесто заводить буду. Ступай с богом.

— Спасибо, — попрощалась женя.

На улице она посмотрела на часы и побежала на рынок. Вроде-то, да, всё есть, но вдруг углядит что-нибудь особенное. Скажем…

Субботний рынок, как обычно, многолюднее и богаче воскресного. Женя задумчиво побродила по рядам с моченьями, соленьями и прочим. Яблоки, огурцы, капуста… Всё это у неё уже есть, своё или купленное. Взять мочёной брусники? На гарнир к мясу? Но она читала, что брусника к дичи… Нет, и так много денег ушло, нельзя же на одном празднике всю ссуду проесть.

Женя опять поглядела на часы, ойкнула и побежала домой. Вдруг Бурлаков уже приехал и стоит под дверью? Стыда ж не оберёшься!

Но её записка: «Ушла на рынок, скоро вернусь. Женя», — была нетронута. Она достала её из дверной ручки, открыла дверь и вошла. Так, теперь обед, а то её ученики скоро вернутся, но главное — она успела: ведь Бурлаков может появиться в любую минуту.

На этот раз урок шауни прошёл спокойно. Никто никого не цеплял и не заводил. Написали диктант с переводом, поговорили о временах года, погодных приметах и связанных с ними различных заклинаниях, и Громовой Камень отпустил своих учеников.

Внизу Эркина уже ждала румяная и умеренно заснеженная Алиса.

— Это мы в снежки играли, — объяснила она Эркину.

Гардеробщица дала Эркину маленький веник, и он обмёл и даже слегка выбил шубку прямо на Алисе. Андрей стоял рядом и канючил:

Ну, дай мне, а? Ну, давай я её почищу.

— Фигушки тебе, — отвечала Алиса, крутясь под руками смеющегося Эркина. — Фигули на рогули.