Эркин взглядом спросил у Громового Камня, может ли он забрать дочь, и, увидев его кивок, улыбнулся Алисе.

— Собирайся.

Громовой Камень встал и подошёл к нему. И, пока Алиса собирала своё рюкзачок и одевалась, он рассказывал Эркину, уже по-русски, как у Алисы с учёбой и поведением. Всё было хорошо, и Эркин даже сам чувствовал, какая у него самодовольная улыбка.

Наконец, Алиса оделась, ещё раз со всеми попрощалась, Эркин помог ей надеть рюкзачок и плащ поверх всего, и они ушли.

На улице было темно, горели фонари и сыпал полуснег-полудождь. Алиса чинно шла рядом с Эркином, держась за его руку: погода к баловству не располагала.

— Эрик, — вдруг сказала Алиса.

— Да, — сразу откликнулся он.

— А Андрюха уже вернулся?

Эркин невольно вздохнул и сразу ощутил, как холодно, мокро и противно вокруг, а намокший узел с летней робой оттягивает руку.

— Не знаю.

Алиса тоже вздохнула.

— Царьград далеко-о. Я сегодня по карте смотрела. По самой большой. От Загорья до Царьграда, знаешь, сколько?

— Сколько? — заинтересовался Эркин.

— Я на стуле стояла, так Царьград мне здесь, почти у коленок, а до Загорья я еле дотянулась. Вот сколько.

Эркин кивнул. Он знал эту большую, во всю стену, карту России. На других, поменьше, их Загорье даже не указано, только Ижорск, ну, ещё города, и даже Сосняки есть, а Загорья нет. Может, карты старые, когда Загорье ещё селом числилось, а может — подумалось ему вдруг — из-за завода, завод-то не простой, секретный. Алиса уже болтала о другом, и он охотно вступил в разговор, чтобы не думать об Андрее. А вдруг тот уже приехал? Вот придут они домой, а Андрей уже там. И Эркин невольно ускорил шаг, так что Алисе пришлось почти бежать рядом с ним.

Но дома было пусто.

Выйдя из трактира, Андрей, сыто отдуваясь, оглядел мокрую и неприглядную площадь гораздо благодушнее, чем до обеда. Хорошо поесть — великое дело. А теперь за зимним. Вон как крупа сыплет.

Армейскую или, как многие её упорно называли, военную распродажу ему указал первый же встречный. Товара там было много, а покупателей — не очень, и Андрей вволю поболтал и побалагурил с продавщицами, подбирая себе бельё и меряя одежду. Куртку, кожаную, с меховой съёмной подстёжкой, обилием карманов, молний и пряжек. Сапоги, тоже кожаные, с меховыми вкладышами и, что особенно восхитило Андрея, специальными ремешками на голенищах, чтобы кинжал пристёгивать. Две вязаных тёплых фуфайки, четыре тельняшки, ещё тёплого — девчонки называли его егерским — белья. Так что тюк получился… что надо! И денег тоже ушло… как надо. И всё же, выйдя из магазина, он отправился не на вокзал за оставленной в камере хранения сумкой, а на рынок и там на развале купил мохнатую рыжую шапку-ушанку, ещё тёплые вязаные носки и — когда везёт, то во всём удача! — уже на выходе увидел легковушку со знакомым номером.

— Привет, — весело поздоровался Андрей, подходя к машине со стороны шофёра.

— А, Андрюха, — сразу узнали его. — Привет. Гуляешь?

— Да так, по маленькой, — с напускной скромностью ответил Андрей. — Ты когда домой?

— А как машину наберу.

— Считай, Макарыч, что набрал.

Макарыч насмешливо хмыкнул.

— Разбогател, что ли, в одиночку салон оплачивать? Сваливай своё в багажник и садись. Сейчас карасей наловим и рванём.

Андрей засунул свой тюк в багажник и сел рядом с Макарычем. Шофёрил Макарыч давно и потому перед Андреем не заносился, это кто недавно сел за баранку выпендриваются и фасон давят, а Макарычу уже незачем.

— Здесь не получится, на вокзал смотаемся, там в шесть пятнадцать скорый с Печеры транзит скидывает.

— Идёт, — кивнул Андрей. — У меня там сумка в хранении.

— Ну, так поехали, — кивнул Макарыч. — Здесь глухо.

Андрей улыбнулся и сел поудобнее.

На вокзале, пока Макарыч ловил клиентов, он сбегал в камеру хранения за сумкой, а, когда вернулся, в машине уже сидели на заднем сиденье трое — двое рослых мужчин, а между ними женщина, маленькая и худенькая, как подросток. Андрей засунул сумку в забитый чемоданами багажник и сел рядом с Макарычем.

— Всё, поехали, — стронул машину Макарыч.

— Так это тебя ждали? — весело удивилась женщина.

— А что? — сразу ответил Андрей. — Разве не видно, какой я особенный?

Мужчины засмеялись, а Макарыч насмешливо хмыкнул.

Но общим разговор не стал. Пассажиры тихо говорили о чём-то своём, Макарыч глядел на дорогу, а Андрей на его работу. Учёба вприглядку — всё равно учёба. Вёл Макарыч машину легко, немного рисуясь, но совсем немного. Стало уже совсем темно, и дорога в мокрой подмерзающей корке, но скорости Макарыч не снижал.

— Рассадино, — сказал он, не оборачиваясь, когда показались светящиеся окна деревни.

— Четвёртый слева, — ответил один из мужчин.

Макарыч мягко притормозил у высоких дощатых ворот. Пассажиры, теснясь, выбирались из машины. Вышли и Андрей с Макарычем помочь с багажом. Гостей, видимо, ждали, и из боковой калитки вышла высокая старуха в накинутой на плечи тёмной шали, а за ней двое высоких, как она, подростков. Пока старуха обнимала и целовала приехавших, мальчишки споро разобрали выгруженные из багажника чемоданы и поволокли их внутрь. Андрей захлопнул багажник и вернулся в машину, а минуту спустя сел на своё место Макарыч, захлопнул дверцу и рванул с места. По его довольной ухмылке, Андрей понял, что чаевые были щедрыми.

— Ну, — вздохнул Макарыч, выруливая на большую дорогу. — С богом и домой. Хорошо погулял-то, Андрюха?

— Лучше всех, — весело ответил Андрей.

— За каким таким ездил-то? Неуж, ближе Царьграда шмоток не нашёл?

— Проведать надо было человека одного, — Андрей усмехнулся. — С довойны не виделись.

— Война ж тебя старше, — удивился Макарыч.

— Мы в Пограничье жили, — объяснил Андрей. — Как под Империю попали, так для меня война и началась.

— Ну, тогда понятно, — кивнул Макарыч. — Хлебнул, значит.

— Досыта, — серьёзно ответил Андрей.

— Слышал я про угон. Говорят, страшное творилось. Сколько семей порушилось.

Он говорил не спеша, пересказывая слышанное и читанное, а Андрей соглашался и поддакивал. Спорить не о чем, а что Макарыч и десятой доли не знает, как оно там было, так ему и не надо всего знать, крепче спать будет. Когда всё знаешь и помнишь, жить тяжело.

— Тебе в «Холостяжник»?

— Нет, на «Корабль».

— К брату, значит, — кивнул Макарыч и свернул в проулок. — Отсюда ловчее. И правильно, семья всегда дороже всего, — и, лукаво покосившись: — Старший брат в отца место.

— Точно, Макарыч, — охотно согласился Андрей.

«Корабль» сверкал всеми окнами.

— Ага-ага, — закивал Андрей. — Ну, спасибо, Макарыч, с меня…

— Завтра колымагу мою отмоешь, — закончил за него Макарыч. — Понял?

— No problems! — весело ответил по-английски Андрей, выволакивая наружу свои вещи.

Он захлопнул крышку багажника, и машина сорвалась с места, как будто его хлопок и стронул её. Андрей взвалил на плечо тюк, подхватил сумку и пошёл к подъезду. Под ногами хрустела корка смёрзшейся воды, дождь кончился и заметно похолодало. Вовремя он прибарахлился.

В коридоре уже пусто: детвору спать укладывают. Остановившись у знакомой двери, Андрей пошаркал подошвами по коврику, сбросил на пол тюк и полез за ключами.

Когда пришла Женя, обед у Эркина был уже готов. Они пообедали, Алису уложили спать, а Эркин пошёл в дальнюю комнату готовить на завтра уроки.

Писал, читал и вроде даже правильно получалось, а в голове одно: Андрей. Неужели его отберут? У Бурлакова все права на Андрея, и у них одна кровь, а он Андрею записанный, а что бумажка против крови? Бумага. Скомкал и выбросил, а если сжёг, то как и не было.

Закончив с русским, он отложил тетрадь — Женя потом проверит — и взялся за физику. Всё бы ничего, если бы не формулы: буквы как в английском, а называются по-другому. Мирон Трофимович сказал, что это по латыни. Сколько же языков на свете? Интересно, есть ли хоть один человек, который бы все языки знал?